кунгфу
Я лежал на втором этаже двухъярусной кровати в позе эмбриона. Простыня в ногах сбилась почти до середины матраса, но я не обращал на это внимания. К тому же, вытянись я даже во весь рост, я едва ли достал бы до того места, где её скомканный край лежал беспорядочной кучей. В метре надо мной огромным побеленным небом с редкими трещинами швов между плитами распластался потолок. Боль рождалась где-то за левым ухом, под стенкой черепа медленно переползала к виску и давила оттуда в направлении геометрического центра головы. Боль то разрывала голову на части, то сдавливала в лепёшку, выгоняя и дробя на мелкие кусочки мысли, искажая остальные чувства, вжимая взлохмаченную голову в помятую, мокрую подушку, выдавливая из глаз слёзы, вызывая острые приступы тошноты. Технологию отделения от тела я тогда еще только начинал осваивать, а иначе убежать от боли на долго не получалось. Очень хотелось взять себя за чуб и со всей силы зарядить проблемным местом в стенку...
И только редкие моменты послабления этой пытки и осознание того, что когда-нибудь она все таки прекратится, давали возможность получать от этих мук извращенное удовольствие, аномальное, дикое в своей нелогичности наслаждение. Божественной музыкой звучал в мозгу этот бит, когда мамина прохладная, нежная рука ложилась на лоб, или когда я сам ненадолго, стараясь продержаться подольше в одном положении, давил предплечьем согнутой в локте руки на пульсирующий висок.
Также небольшое и очень короткое облегчение приносила фокусировка на узоре в деревянном бортике кровати, когда я поворачивался к стене, на печатной машинке на шкафу возле окна, когда лежал лицом в комнату, и на разноцветных звёздочках феерверков, которые вовсю мелькали стоило мне ненадолго зажмуриться. И конечно же книга. На самой верхней полке среди сотен прочих неприметных книг. Самая главная книга. Я знал наизусть каждый изгиб каждой белой буквы на розовом корешке, и меня абсолютно не интересовало, что находится в других ее плоскостях. Мне вполне хватало загадочной крупной надписи СИДДХАРТХА, чтобы зачитываться ей взахлеб, чтобы повторять как заклинание, чтобы понять всё, ничего не поняв, чтобы хоть немного заглушить чудесным звучанием этой беззвучной мантры мучительную бурю в черепе.
Это было сродни сидению в позе лотоса в загадочном восточном месте. Это была суровая и добрая школа жизни среди боевых монахов в тайном монастыре. Это было то, чему я обязан достаточно большой частью нынешнего меня.
И наконец, в завершение урока я, окончательно измучившись, но все же почти никогда не чувствуя полного насыщения, медленно, плавно входил в тёплую воду снов, чтобы изучить там другую сторону медали.
И только редкие моменты послабления этой пытки и осознание того, что когда-нибудь она все таки прекратится, давали возможность получать от этих мук извращенное удовольствие, аномальное, дикое в своей нелогичности наслаждение. Божественной музыкой звучал в мозгу этот бит, когда мамина прохладная, нежная рука ложилась на лоб, или когда я сам ненадолго, стараясь продержаться подольше в одном положении, давил предплечьем согнутой в локте руки на пульсирующий висок.
Также небольшое и очень короткое облегчение приносила фокусировка на узоре в деревянном бортике кровати, когда я поворачивался к стене, на печатной машинке на шкафу возле окна, когда лежал лицом в комнату, и на разноцветных звёздочках феерверков, которые вовсю мелькали стоило мне ненадолго зажмуриться. И конечно же книга. На самой верхней полке среди сотен прочих неприметных книг. Самая главная книга. Я знал наизусть каждый изгиб каждой белой буквы на розовом корешке, и меня абсолютно не интересовало, что находится в других ее плоскостях. Мне вполне хватало загадочной крупной надписи СИДДХАРТХА, чтобы зачитываться ей взахлеб, чтобы повторять как заклинание, чтобы понять всё, ничего не поняв, чтобы хоть немного заглушить чудесным звучанием этой беззвучной мантры мучительную бурю в черепе.
Это было сродни сидению в позе лотоса в загадочном восточном месте. Это была суровая и добрая школа жизни среди боевых монахов в тайном монастыре. Это было то, чему я обязан достаточно большой частью нынешнего меня.
И наконец, в завершение урока я, окончательно измучившись, но все же почти никогда не чувствуя полного насыщения, медленно, плавно входил в тёплую воду снов, чтобы изучить там другую сторону медали.