Дыхание с ароматом строгого костюма.
Город смотрел на него всей глубиной окон небоскрёбов, пытаясь дотянуться до его сознания шорохом пролетаюших мимо голубей, и писком светофоров, свистом полицейских, хлопками ставен в Старом районе. А оно ещё только-только начинало подтягиваться вслед за телом, обретая какое-то подобие Себя, и начиная осознавать, кто оно и где оно.
Кто…
Где…
Я открыл глаза. И тут же зажмурил их - мало кто может выдержать прямой взгляд яркого утреннего солнца, огненным шаром нависшего в конце улицы.
Словно устыдившись, солнце тут же зашло за тучу. Свет стал мягче.
Опять открыв глаза, проморгался. Недоумённо оглянулся на стаю пронёсшихся мимо воробьёв - редких гостей в этом районе Городе, слишком плотный здесь был смог и громкий шум. Причиной могло быть раннее утро - то самое время, которое упускают служащие Города, досыпающие мрачные сны в своих постелях. В это время даже здесь - в самом центре, ещё очень тихо и слышен даже шорох птиц на чердаках и одинокое призывное мяуканье кошки на каком-то далёком дереве. Самое время для того, чтобы выйти с термосом на скамейку главного Городского парка, сесть между многолетних елей, сосен, клёнов и лип, и молча посидеть, закрыв глаза, слушая один лишь стук собственного сердца. А потом выпить сладкий чай из термоса и пойти - куда угодно, лишь бы пойти. Не сидеть на одном месте.
Я понял это за одну секунду. Понял это также, как и то, что очень долго, а если точнее - никогда не был в этом парке, не пил сладкого чая и не слушал стук своего сердца. Равноценно и в будущем если я что-то буду пить, то только горький кофе из мягких бумажных стаканчиков, сидеть - на безлокотных стульях офисов и сиденьях автомобилей, и слушать… Что именно я будет слушать, пока не понял. Было смутное ощущение, что слушать будут меня, но кто именно, и что я буду им говорить?
Ощущая смятение где-то в груди, я посмотрел на металлическую арку, ограняющую вход в парк, под которой уже лежали сорванные ранней осенью жёлтые листья клёна. А потом… быстро пошёл от него прочь, словно будучи уличённым в чём-то плохом и постыдном. Сам не зная, куда иду, и почему гоню от себя мысль о парке и о листьях.
Проходя мимо витрины обувного магазина, и кинув на неё взгляд, я увидел, что одет в строгий костюм и шляпу с полями - такие носили детективы в старых сериалах, серую, чуть помятую.
Лицо - я даже остановился, чтобы рассмотреть собственное лицо, но оно словно ускользало от взгляда. Нет-нет, оно было на месте, ведь не может быть человека без лица! Вот глаза, вот нос, вот рот. Но всё это не вязалось в общую картину и ускользало, стоило моргнуть и перевести взгляд на что-то ещё. В конце концов я бросил эти попытки и просто пошёл дальше, отметив про себя, что, не зная своего лица, жить куда проще. Так ли уже часто нам пригождается память о своём внешнем виде?
Я просто шёл, не зная, куда и зачем. Но для человека, который не знает и которому всё равно, куда идти, шёл необычайно уверенно и быстро, даже целеустремлённо.
Тем временем, на улице Города вначале заурчала, а потом и показалась из-за поворота первая машина. Из неё вышел достопочтенный господин, поправил галстук, чуть поклонился мне, подняв два пальца к шляпе и отправился к одному из небоскрёбов. Подойдя, постучал, дождался вышедшей и открывшей двери охраны, и вошёл внутрь.
Я наблюдал за всем этим с равнодушным интересом, разве что на поклон старичка благодушно приподнял шляпу. Где-то внутри во мне зашевелилось знание: «Этот господин мне не нужен». И даже более того - старичок справлялся и сам, без меня. С чем справлялся, почему я мог не вмешиваться в его дела, и в чьи дела мне полагалось вмешиваться - на эти вопросы ещё только предстояло дать себе хоть сколько-нибудь стоящий ответ.
Тем временем, Город окончательно оживал, словно приехавший на машине старичок был неким сигналом ко всеобщему пробуждению.
Улицы наполнились машинами, которые везли людей на работу.
Из жёлтых такси вылезали совсем молодые люди. Неловко вытаскивая портфель, который всю дорогу валялся в ногах, они торопливо расплачивались с таксистом, попутно судорожно думая, дать ли ему на чай, и если дать то сколько? Расплатившись и, в итоге, дав меньше, чем опасались, но больше, чем хотели, направлялись к офисному зданию, поправляя на ходу пиджаки и теребя концы галстуков.
Из частных автомобилей вылезали люди постарше. Проблема с таксистом их не волновала, но думали они об ином - смотря на подсчитывающий топливо счётчик, недовольно качали головой, раздумывая, когда заправить бак - сегодня вечером, или завтра утром, перед работой. Ставя свою машину перед местом своей работы, человек удовлетворённо вылезал из неё, радуясь скорому разрешению проблемы с парковкой. Не найдя места перед офисным зданием, человек недовольно крякал, чтобы потом попытаться примоститься где-то сбоку, помешав тем самым выезду соседних машин, либо уехать искать место чуть поодаль, перед этим объехав всё здание вокруг, и окончательно утратив присутствие духа. В глазах таких людей, идущих от своих автомобилей к офисному зданию, была странная смесь уходящего облегчения от удачно припаркованной машины и напряжённого ожидания чего-то - так ребёнок ждёт укола, сидя с мамой в коридоре поликлиники. Вот только этот человек, помахивающий лакированным портфелем на пути к стеклянным дверям в офисное здание, был один. И чем ближе были двери, тем дальше уходили воспоминания о машине, и тем ближе и напряженнее было ожидание.
Были и другие. Они не приезжали - их привозили. Некоторые прибывали на машинах столь длинных, что они могли легко служить в качестве автобуса для школьников. На машинах столь вычурных, что любую из них можно было выставить в музей в качестве экспоната. На машинах столь престижных, что и гудок у них был, казалось, ниже и протяжнее, чем у прочих. А попадая под свет их включенных фар, даже светофоры смущались и начинали светить скромнее.
Такие люди не выскакивали и не вылезали, и ни о чём не думали. Они степенно появлялись из машин, небрежно толкая обратно дверь, что через мгновение тихо щёлкала, не желая заглушать стук обуви этих людей о тротуар. Милостиво кивнув через плечо водителю, они степенно направлялись к офисному зданию - не как посетители, или служащие, а как правители самого здания. Как его неотъемлемая, и незаменимая часть.
И это всё я тоже понял в один миг, как в случае с парком, ещё когда стоял на улице в полном одиночестве, только-только покинутый господином в шляпе. Понял, рассмотрел каждую деталь внутренним зрением, ухмыльнулся и сразу понял: меня интересует первый и второй тип людей, и совсем иначе - третий. К третьим сразу почувствовал симпатию и даже родство, казалось бы, чувства беспочвенные и ничем не обоснованные.
А вот к первому и второму типу людей я немедленно начал питать самый настоящий интерес, но интерес скорее хищный, как ко вкусному бутерброду.
А потом началось самое интересное, потому что Город и в самом деле ожил. Как я и видел, сотни, тысячи и десятки тысяч машин заполонили улицы, миллионы ног затопали по тротуарам. Хлопали двери машин, из них показывались женские и мужские ноги - на изящество первых было приятно смотреть, ровно до того момента, как ноги не касались асфальта, вставая на каблуки. Всё изящество терялось в один миг, оставляя место неустойчивости, кое-где даже неуклюжести.
Изменился воздух. Свежесть утра в один миг сменилась угарным газом из выхлопных труб машин и искусственным запахом цветов, которым женщины, и даже некоторые мужчины додумались надушиться.
Я вдохнул. Мне это нравилось. Да, чертовски нравилось!
Вдруг послушался зов - откуда то слева. Оглянувшись, почему-то понял - я нужен здесь - вон в том здании. А поняв, тут же перенёсся туда, обнаружив себя в форме охранника. Передо мной стоял молодой человек с жалобным выражением лица и, кажется, хотел что-то сказать.
-Мистер Морисон! Ну я же всего первый раз его забыл! Я же здесь три недели хожу…
Напустив на себя торжествующий вид, и выбрав низкий, в меру прокуренный тембр голоса, я сказал:
-Сынок! Нет пропуска - нет прохода.
-Но меня же уволят…
-А это не моё дело. Пропущу тебя - уволят меня. Вон, видишь? - указав Джерому, так звали парня, на мигающий огонёк камеры у потолка.
-Ну это же вы смотрите на камеры. Если я проскочу… - голос Джерома стал тихим и доверительным. - То никто и не заметит. Кроме Вас.
-Вот именно, юноша. Я замечу. И пройти в здание без пропуска не позволю никому. Так что разворачивайся и иди домой за пропуском, и чтобы я тебя без него не видел.
Бросив взгляд через турникет, а которым были вожделенные лифты, парень развернулся и понуро побрёл к выходу.
А Я уже видел - да, его уволят. Вначале отчитают перед всем отделом, все сотрудники которого поднимутся со своих рабочих мест, отложив на время чашки с кофе, а потом уволят.
Я видел это. Так как же знал - увольнять Джерома, с удовольствием, напоказ отчитывать его перед замершей публикой тоже буду именно я, но чуть позже, а пока…
А пока я отправился дальше по улице, вновь в строгом костюме, и вновь в серой шляпе. Оставив позади будку Мистера Морисона, который продолжил удовлетворённо разгадывал кроссворд, кивая входящим в здание людям.
Потом что-то изменилось. Я остановился, прислушался, закрыв глаза. И опять услышал зов. Открыв глаза, усмехнулся улыбкой, которая забыла сама себя прежде, чем напряглись лицевые мышцы. И исчез.
Далее начался настоящий декоданс. Я мелькал по Городу, порой не успевая заметить, где и в кого превращался. Я был пухленьким редактором газеты, отчитывающим молодого журналиста, и боссом крупной компании, кричащего что-то на совете директоров, опуская и вдавливая в грязь того, кто стоял перед ним у магнитной доски, на которой висели говорящие о чём-то графики… Рассерженной на официанта пожилой женщиной, что теснилась в тонких туфлях и широком пальто, по её же посылу только-только начинающем входить в моду. Мельком пронеслось перед ним лицо Джерома - испуганное и отчаявшееся. Я только улыбнулся, подхватил тираду говорящего и продолжил втаптывать его, вжимать в твёрдый паркет, разматывая и молотя парня по плечам и щекам громкими, злорадными и поучающих всех остальных присутствующих словами, последним из которых было громогласное: «Уволен!». Сказано это было особенно торжественно, с надлежащей неотвратимостью и беспощадностью. Тряхнув в конце усами, я выскользнул из дрожащего от пустой и бессмысленной ярости усатого начальника, и двинулся дальше.
Я был сотней лиц, тысячей дрожащих от ярости физиономий и миллионом корчившихся в глупом выражении дамских личиков. Я брезгливо указывал клеркам на их неряшливость, а потом сам же и затягивал потуже галстуки на собственной шее. Своим солидным басом отдавал приказы о поимке очередного шаловливого подростка, который был не там где нужно, попав в видимость охранных камер, и сам же бросался на след нарушителя, чувствуя внутри нарастающее визгливое счастье поисковой ищейки. А после, прикинувшись одним из сквозняков, что дуют в подворотнях, кидал убегающему подростку бутылку из под газировки,. А потом вязал упавшего, делая вид, что не замечаю капель крови на содранных лодыжках.
И это было захватывающе, увлекательно. Это было так, как и должно быть. Заставляя крутиться колесо Городской служивой жизни, я ощущал движение и в себе. Не ощущая биения своего сердца, находил приятным чувствовать пульсацию офисных небоскрёбов, вместо крови в собственных жилах наслаждаясь беготнёй и суетой людей на каждом этаже и каждом офисе. И как кровь, под манер окружающей её плоти, имеет ярко-красный цвет, так и каждый человек на своём месте был серым, невыразимо-серым, под стать окружающему. Не выделяясь и не высовываясь дальше того места, которое было ему мною отведено.
Если кто-то пытался сделать хоть шаг, хоть движение - хоть намёк на движение куда-то вбок, то я тут же чувствовал, что из меня тянут жилы. И я чувствовал, кто и в каком месте. И тут же оказывался рядом, чтобы дотянуться, осадить, и исправить. А загубив неправильное движение в зародыше, всеми силами пресекал даже мысль о подобной попытке в дальнейшем.
Я был всеми в этом Городе. И был никем.
Дело шло к вечеру. Сотрудники банков закрывали кассу, бухгалтеры откладывали в сторону отчёты со смутной надеждой закончить их завтра. Клерки собирали свои портфели, беря работу с собой, чтобы поработать дома, и меньше работать на следующий день - глупая и пустая надежда, я это понимал. Но сам же одобрительным взглядом тысяч глаз смотрел на подчинённых, разбирающих и запихивающих документы по портфелям. Отмечая на будущее тех, кто не брал ничего, в расчёте просто отдохнуть.
Служащие разошлись. Офисы закрылись, компьютеры в них затихли, свет погас, оставив помещения пустыми и безжизненным коробками с техникой. Машины разъехались, увозя кого-то - в особняки, а кого-то - просто в спальные районы, на съёмные квартиры.
На улицах почти пропали люди. Но теперь здесь появились в большом количестве дворники, что ворчливо убирали тротуары от окурков, вытряхивали урны и мусорные баки. Мыли из шлангов асфальт, и дорожные знаки.
Я тоже был здесь. Покрикивал на ленивых людей в формах, чтобы они шевелились, икал от вчерашнего перегара, и тыкал клаксон, давая команду на сбор.
Но вот ушли и дворники.
И, когда последняя мусороуборочная машина уехала за пределы Города, чтобы вывести всё собранное и награбленное за его пределы, Город остался абсолютно пуст.
И на асфальте его Главной улицы, совсем рядом с самым высоким небоскрёбом, со стеклянной поверхности которого смотрела копия абсолютно круглой луны, опять материализовался я.
Поправил костюм.
Выдохнул.
И ощутил на себе Взгляд
-Город? - тихо спросил я.
-Да. - прозвучал шелестящий ответ.
-Кто я?
-Тот, кем хочешь быть.
-А кем я хочу быть?
-Тем, кем тебя хотят видеть.
-Кто хочет меня видеть? И кем?
-Тот, кто хочет, чтобы видели его - глазами того, кто смотрит на него. Тем, кто будет смотреть на того, кто смотрит на него, видя его - в себе.
Окончательно запутавшись, я помотал головой.
-Я не понимаю.
-И я не понимаю. Не я тебя создал.
-А кто?
-Те же, кто создали и меня.
-Понятно…
-А что дальше?
-То же самое.
Я начал понимать.
-То же, что и вчера?
-Здесь нет вчера. Если было вчера, то сегодня будет уже иное. А если между сегодня и вчера нет разницы, то как можно делать различие между тем, что было вчера и тем, что будет сегодня и завтра? Различий нет, и ничто не изменится.
Я довольно ухмыльнулся.
-Хорошо!
-Возможно. А возможно, и нет. До встречи.
-До встречи, Город.
Последнюю фразу я сказал, уже наполовину растаяв.
Последней исчезла шляпа, повисев ещё несколько минут на той высоте, где у каждого нормального человека должна быть голова. Но после и она исчезла, перед этим мягко упав на асфальт.
____________________________________________________________
Это был эксперимент - смогу ли я просто сесть и за два часа выдать свободный рассказ от 5 до 10к, или же безнадёжно растерял хватку? Хватку не растерял, мысль как и прежде, как родилась за 5 минут, так и унеслась. Правда, полный круг сделала за 2,5 часов, но и ладно:) И количество больше.
Открыл маленький закон мыслительной алхимии, возможно, только личный - название файла, в котором пишется рассказ, действует на мыслительный настрой в начале написания = действует на сам рассказ. У меня файл назывался "Женщины, одетые в барокко".
Кто…
Где…
Я открыл глаза. И тут же зажмурил их - мало кто может выдержать прямой взгляд яркого утреннего солнца, огненным шаром нависшего в конце улицы.
Словно устыдившись, солнце тут же зашло за тучу. Свет стал мягче.
Опять открыв глаза, проморгался. Недоумённо оглянулся на стаю пронёсшихся мимо воробьёв - редких гостей в этом районе Городе, слишком плотный здесь был смог и громкий шум. Причиной могло быть раннее утро - то самое время, которое упускают служащие Города, досыпающие мрачные сны в своих постелях. В это время даже здесь - в самом центре, ещё очень тихо и слышен даже шорох птиц на чердаках и одинокое призывное мяуканье кошки на каком-то далёком дереве. Самое время для того, чтобы выйти с термосом на скамейку главного Городского парка, сесть между многолетних елей, сосен, клёнов и лип, и молча посидеть, закрыв глаза, слушая один лишь стук собственного сердца. А потом выпить сладкий чай из термоса и пойти - куда угодно, лишь бы пойти. Не сидеть на одном месте.
Я понял это за одну секунду. Понял это также, как и то, что очень долго, а если точнее - никогда не был в этом парке, не пил сладкого чая и не слушал стук своего сердца. Равноценно и в будущем если я что-то буду пить, то только горький кофе из мягких бумажных стаканчиков, сидеть - на безлокотных стульях офисов и сиденьях автомобилей, и слушать… Что именно я будет слушать, пока не понял. Было смутное ощущение, что слушать будут меня, но кто именно, и что я буду им говорить?
Ощущая смятение где-то в груди, я посмотрел на металлическую арку, ограняющую вход в парк, под которой уже лежали сорванные ранней осенью жёлтые листья клёна. А потом… быстро пошёл от него прочь, словно будучи уличённым в чём-то плохом и постыдном. Сам не зная, куда иду, и почему гоню от себя мысль о парке и о листьях.
Проходя мимо витрины обувного магазина, и кинув на неё взгляд, я увидел, что одет в строгий костюм и шляпу с полями - такие носили детективы в старых сериалах, серую, чуть помятую.
Лицо - я даже остановился, чтобы рассмотреть собственное лицо, но оно словно ускользало от взгляда. Нет-нет, оно было на месте, ведь не может быть человека без лица! Вот глаза, вот нос, вот рот. Но всё это не вязалось в общую картину и ускользало, стоило моргнуть и перевести взгляд на что-то ещё. В конце концов я бросил эти попытки и просто пошёл дальше, отметив про себя, что, не зная своего лица, жить куда проще. Так ли уже часто нам пригождается память о своём внешнем виде?
Я просто шёл, не зная, куда и зачем. Но для человека, который не знает и которому всё равно, куда идти, шёл необычайно уверенно и быстро, даже целеустремлённо.
Тем временем, на улице Города вначале заурчала, а потом и показалась из-за поворота первая машина. Из неё вышел достопочтенный господин, поправил галстук, чуть поклонился мне, подняв два пальца к шляпе и отправился к одному из небоскрёбов. Подойдя, постучал, дождался вышедшей и открывшей двери охраны, и вошёл внутрь.
Я наблюдал за всем этим с равнодушным интересом, разве что на поклон старичка благодушно приподнял шляпу. Где-то внутри во мне зашевелилось знание: «Этот господин мне не нужен». И даже более того - старичок справлялся и сам, без меня. С чем справлялся, почему я мог не вмешиваться в его дела, и в чьи дела мне полагалось вмешиваться - на эти вопросы ещё только предстояло дать себе хоть сколько-нибудь стоящий ответ.
Тем временем, Город окончательно оживал, словно приехавший на машине старичок был неким сигналом ко всеобщему пробуждению.
Улицы наполнились машинами, которые везли людей на работу.
Из жёлтых такси вылезали совсем молодые люди. Неловко вытаскивая портфель, который всю дорогу валялся в ногах, они торопливо расплачивались с таксистом, попутно судорожно думая, дать ли ему на чай, и если дать то сколько? Расплатившись и, в итоге, дав меньше, чем опасались, но больше, чем хотели, направлялись к офисному зданию, поправляя на ходу пиджаки и теребя концы галстуков.
Из частных автомобилей вылезали люди постарше. Проблема с таксистом их не волновала, но думали они об ином - смотря на подсчитывающий топливо счётчик, недовольно качали головой, раздумывая, когда заправить бак - сегодня вечером, или завтра утром, перед работой. Ставя свою машину перед местом своей работы, человек удовлетворённо вылезал из неё, радуясь скорому разрешению проблемы с парковкой. Не найдя места перед офисным зданием, человек недовольно крякал, чтобы потом попытаться примоститься где-то сбоку, помешав тем самым выезду соседних машин, либо уехать искать место чуть поодаль, перед этим объехав всё здание вокруг, и окончательно утратив присутствие духа. В глазах таких людей, идущих от своих автомобилей к офисному зданию, была странная смесь уходящего облегчения от удачно припаркованной машины и напряжённого ожидания чего-то - так ребёнок ждёт укола, сидя с мамой в коридоре поликлиники. Вот только этот человек, помахивающий лакированным портфелем на пути к стеклянным дверям в офисное здание, был один. И чем ближе были двери, тем дальше уходили воспоминания о машине, и тем ближе и напряженнее было ожидание.
Были и другие. Они не приезжали - их привозили. Некоторые прибывали на машинах столь длинных, что они могли легко служить в качестве автобуса для школьников. На машинах столь вычурных, что любую из них можно было выставить в музей в качестве экспоната. На машинах столь престижных, что и гудок у них был, казалось, ниже и протяжнее, чем у прочих. А попадая под свет их включенных фар, даже светофоры смущались и начинали светить скромнее.
Такие люди не выскакивали и не вылезали, и ни о чём не думали. Они степенно появлялись из машин, небрежно толкая обратно дверь, что через мгновение тихо щёлкала, не желая заглушать стук обуви этих людей о тротуар. Милостиво кивнув через плечо водителю, они степенно направлялись к офисному зданию - не как посетители, или служащие, а как правители самого здания. Как его неотъемлемая, и незаменимая часть.
И это всё я тоже понял в один миг, как в случае с парком, ещё когда стоял на улице в полном одиночестве, только-только покинутый господином в шляпе. Понял, рассмотрел каждую деталь внутренним зрением, ухмыльнулся и сразу понял: меня интересует первый и второй тип людей, и совсем иначе - третий. К третьим сразу почувствовал симпатию и даже родство, казалось бы, чувства беспочвенные и ничем не обоснованные.
А вот к первому и второму типу людей я немедленно начал питать самый настоящий интерес, но интерес скорее хищный, как ко вкусному бутерброду.
А потом началось самое интересное, потому что Город и в самом деле ожил. Как я и видел, сотни, тысячи и десятки тысяч машин заполонили улицы, миллионы ног затопали по тротуарам. Хлопали двери машин, из них показывались женские и мужские ноги - на изящество первых было приятно смотреть, ровно до того момента, как ноги не касались асфальта, вставая на каблуки. Всё изящество терялось в один миг, оставляя место неустойчивости, кое-где даже неуклюжести.
Изменился воздух. Свежесть утра в один миг сменилась угарным газом из выхлопных труб машин и искусственным запахом цветов, которым женщины, и даже некоторые мужчины додумались надушиться.
Я вдохнул. Мне это нравилось. Да, чертовски нравилось!
Вдруг послушался зов - откуда то слева. Оглянувшись, почему-то понял - я нужен здесь - вон в том здании. А поняв, тут же перенёсся туда, обнаружив себя в форме охранника. Передо мной стоял молодой человек с жалобным выражением лица и, кажется, хотел что-то сказать.
-Мистер Морисон! Ну я же всего первый раз его забыл! Я же здесь три недели хожу…
Напустив на себя торжествующий вид, и выбрав низкий, в меру прокуренный тембр голоса, я сказал:
-Сынок! Нет пропуска - нет прохода.
-Но меня же уволят…
-А это не моё дело. Пропущу тебя - уволят меня. Вон, видишь? - указав Джерому, так звали парня, на мигающий огонёк камеры у потолка.
-Ну это же вы смотрите на камеры. Если я проскочу… - голос Джерома стал тихим и доверительным. - То никто и не заметит. Кроме Вас.
-Вот именно, юноша. Я замечу. И пройти в здание без пропуска не позволю никому. Так что разворачивайся и иди домой за пропуском, и чтобы я тебя без него не видел.
Бросив взгляд через турникет, а которым были вожделенные лифты, парень развернулся и понуро побрёл к выходу.
А Я уже видел - да, его уволят. Вначале отчитают перед всем отделом, все сотрудники которого поднимутся со своих рабочих мест, отложив на время чашки с кофе, а потом уволят.
Я видел это. Так как же знал - увольнять Джерома, с удовольствием, напоказ отчитывать его перед замершей публикой тоже буду именно я, но чуть позже, а пока…
А пока я отправился дальше по улице, вновь в строгом костюме, и вновь в серой шляпе. Оставив позади будку Мистера Морисона, который продолжил удовлетворённо разгадывал кроссворд, кивая входящим в здание людям.
Потом что-то изменилось. Я остановился, прислушался, закрыв глаза. И опять услышал зов. Открыв глаза, усмехнулся улыбкой, которая забыла сама себя прежде, чем напряглись лицевые мышцы. И исчез.
Далее начался настоящий декоданс. Я мелькал по Городу, порой не успевая заметить, где и в кого превращался. Я был пухленьким редактором газеты, отчитывающим молодого журналиста, и боссом крупной компании, кричащего что-то на совете директоров, опуская и вдавливая в грязь того, кто стоял перед ним у магнитной доски, на которой висели говорящие о чём-то графики… Рассерженной на официанта пожилой женщиной, что теснилась в тонких туфлях и широком пальто, по её же посылу только-только начинающем входить в моду. Мельком пронеслось перед ним лицо Джерома - испуганное и отчаявшееся. Я только улыбнулся, подхватил тираду говорящего и продолжил втаптывать его, вжимать в твёрдый паркет, разматывая и молотя парня по плечам и щекам громкими, злорадными и поучающих всех остальных присутствующих словами, последним из которых было громогласное: «Уволен!». Сказано это было особенно торжественно, с надлежащей неотвратимостью и беспощадностью. Тряхнув в конце усами, я выскользнул из дрожащего от пустой и бессмысленной ярости усатого начальника, и двинулся дальше.
Я был сотней лиц, тысячей дрожащих от ярости физиономий и миллионом корчившихся в глупом выражении дамских личиков. Я брезгливо указывал клеркам на их неряшливость, а потом сам же и затягивал потуже галстуки на собственной шее. Своим солидным басом отдавал приказы о поимке очередного шаловливого подростка, который был не там где нужно, попав в видимость охранных камер, и сам же бросался на след нарушителя, чувствуя внутри нарастающее визгливое счастье поисковой ищейки. А после, прикинувшись одним из сквозняков, что дуют в подворотнях, кидал убегающему подростку бутылку из под газировки,. А потом вязал упавшего, делая вид, что не замечаю капель крови на содранных лодыжках.
И это было захватывающе, увлекательно. Это было так, как и должно быть. Заставляя крутиться колесо Городской служивой жизни, я ощущал движение и в себе. Не ощущая биения своего сердца, находил приятным чувствовать пульсацию офисных небоскрёбов, вместо крови в собственных жилах наслаждаясь беготнёй и суетой людей на каждом этаже и каждом офисе. И как кровь, под манер окружающей её плоти, имеет ярко-красный цвет, так и каждый человек на своём месте был серым, невыразимо-серым, под стать окружающему. Не выделяясь и не высовываясь дальше того места, которое было ему мною отведено.
Если кто-то пытался сделать хоть шаг, хоть движение - хоть намёк на движение куда-то вбок, то я тут же чувствовал, что из меня тянут жилы. И я чувствовал, кто и в каком месте. И тут же оказывался рядом, чтобы дотянуться, осадить, и исправить. А загубив неправильное движение в зародыше, всеми силами пресекал даже мысль о подобной попытке в дальнейшем.
Я был всеми в этом Городе. И был никем.
Дело шло к вечеру. Сотрудники банков закрывали кассу, бухгалтеры откладывали в сторону отчёты со смутной надеждой закончить их завтра. Клерки собирали свои портфели, беря работу с собой, чтобы поработать дома, и меньше работать на следующий день - глупая и пустая надежда, я это понимал. Но сам же одобрительным взглядом тысяч глаз смотрел на подчинённых, разбирающих и запихивающих документы по портфелям. Отмечая на будущее тех, кто не брал ничего, в расчёте просто отдохнуть.
Служащие разошлись. Офисы закрылись, компьютеры в них затихли, свет погас, оставив помещения пустыми и безжизненным коробками с техникой. Машины разъехались, увозя кого-то - в особняки, а кого-то - просто в спальные районы, на съёмные квартиры.
На улицах почти пропали люди. Но теперь здесь появились в большом количестве дворники, что ворчливо убирали тротуары от окурков, вытряхивали урны и мусорные баки. Мыли из шлангов асфальт, и дорожные знаки.
Я тоже был здесь. Покрикивал на ленивых людей в формах, чтобы они шевелились, икал от вчерашнего перегара, и тыкал клаксон, давая команду на сбор.
Но вот ушли и дворники.
И, когда последняя мусороуборочная машина уехала за пределы Города, чтобы вывести всё собранное и награбленное за его пределы, Город остался абсолютно пуст.
И на асфальте его Главной улицы, совсем рядом с самым высоким небоскрёбом, со стеклянной поверхности которого смотрела копия абсолютно круглой луны, опять материализовался я.
Поправил костюм.
Выдохнул.
И ощутил на себе Взгляд
-Город? - тихо спросил я.
-Да. - прозвучал шелестящий ответ.
-Кто я?
-Тот, кем хочешь быть.
-А кем я хочу быть?
-Тем, кем тебя хотят видеть.
-Кто хочет меня видеть? И кем?
-Тот, кто хочет, чтобы видели его - глазами того, кто смотрит на него. Тем, кто будет смотреть на того, кто смотрит на него, видя его - в себе.
Окончательно запутавшись, я помотал головой.
-Я не понимаю.
-И я не понимаю. Не я тебя создал.
-А кто?
-Те же, кто создали и меня.
-Понятно…
-А что дальше?
-То же самое.
Я начал понимать.
-То же, что и вчера?
-Здесь нет вчера. Если было вчера, то сегодня будет уже иное. А если между сегодня и вчера нет разницы, то как можно делать различие между тем, что было вчера и тем, что будет сегодня и завтра? Различий нет, и ничто не изменится.
Я довольно ухмыльнулся.
-Хорошо!
-Возможно. А возможно, и нет. До встречи.
-До встречи, Город.
Последнюю фразу я сказал, уже наполовину растаяв.
Последней исчезла шляпа, повисев ещё несколько минут на той высоте, где у каждого нормального человека должна быть голова. Но после и она исчезла, перед этим мягко упав на асфальт.
____________________________________________________________
Это был эксперимент - смогу ли я просто сесть и за два часа выдать свободный рассказ от 5 до 10к, или же безнадёжно растерял хватку? Хватку не растерял, мысль как и прежде, как родилась за 5 минут, так и унеслась. Правда, полный круг сделала за 2,5 часов, но и ладно:) И количество больше.
Открыл маленький закон мыслительной алхимии, возможно, только личный - название файла, в котором пишется рассказ, действует на мыслительный настрой в начале написания = действует на сам рассказ. У меня файл назывался "Женщины, одетые в барокко".