Летний поезд с шашечками по бокам.
Я до сих пор не знаю - было это видение, или быль. Видел я всё по-настоящему, или просто сказалось чересчур жаркое солнце самой середины июля, ударив меня промежь глаз. Но чей же тогда деревянный кинжал, с красивым выженным узором лежит у меня на столе? Уж не сам ли я его сделал от духоты, да со скуки..? А сделав - взял, и смеху ради придумал мальчика, заброшенную железную дорогу, каменный полустанок, и невероятно гудящий летний поезд с серебряными шашечками по бокам. Но как тогда объяснить то, что...?
Слишком много здесь таинственного и того, во что я не могу вникнуть, хоть и сам являюсь участником описываемых событий. Вон Маринка до сих пор, когда идём по улице, хватается за мой локоть обеими руками, не отпуская ни на минуту - словно боится, что я растаю в окружающей улице, подобно куску рафинада, опущенному в горячий чай.
Впрочем, обо всём по порядку.
Той ночью я опять слышал пение звёзд. Вернее... не знаю, что именно это было, но я опять проснулся от целого хора мелодично звенящих, шуршаще поющих голосов. Шуршаще поющих... Так ведь сразу и не объяснишь. То пение был не громким, и я сомневаюсь, было ли это вовсе пением. Можно предположить, что у меня гудело в ушах, но только в том случае, если бы у меня была сотня ушей разом, и все разного размера!
Выйдя в тапках на босу ногу из дачного домика, стоящего в самом непримечательном дачном посёлке, который находился в полстах километрах от Города, я посмотрел на густое звёздное небо. Полюбовался. Потом прикрыл глаза и прислушался. Пение сразу стало ближе. Теперь хор словно нависал надо мной, а каждый из мистических певцов будто бы повернулся и пел прямо мне, вытягивая свою, уникальную, порученную именно ему ноту. Я не понимал, за что мне такая честь, но просто стоял и восхищённо слушал. Чувствуя вместе, как мурашки бегают по телу от пяток до макушки и обратно.
Пение то нарастало, то утихало. Сменяли друг-друга голоса, менялась мелодия. Ритм хора то ускорялся, превращая песню почти в соревнование - кто кого быстрее перепоёт, то вдруг неожиданно замедлялся, и тогда звёздная песня становилась неуловима похожа на звуки морского утреннего прибоя.
В горле запершило. Я прокашлялся, отряхнулся. Хор тут же смолк, смущённый моим нахальством.
Мне стало стыдно. Чтобы разрядить обстановку, я ещё раз смущённо кашлянул, прошёлся по веранде. Подошёл к столу, с которого мы вчера с Мариной поленились убирать, вылил в кружку остатки тёплого кваса и осторожно отпил.
Потом украдкой посмотрел на небо.
Звёзды мерцали, огромным скопом нависая в космической пустоте. Но больше не пели.
Я вздохнул, пожал плечами и ушёл обратно в дом. Что тут сказать? Насильно петь не заставишь.
* * *
На утро пошёл прогуляться.
Вначале шёл по тропинке - одной из тех, что исполасывают дачные посёлки вдоль и поперёк. Перекинулся парой добрых слов с соседями, поел черешни со свисающей на дорогу ветки. Набрал впрок полгорсти, дошёл до конца посёлка и свернул в цветущее поле.
Запах трав вокруг щекотал ноздри. Если закрыть глаза, то можно было ощутить каждую травинку вокруг. По запаху угадать местоположение, принюхаться, распознать чертополох и ромашку, клевер и подорожник.
Именно так - то шагая, то останавливаясь, закрывая глаза и щурясь от солнца, и не думая ни о чём я просто куда то шёл. И вышел к полустанку.
Именно так. За дачным посёлком было широченное поле, именно его я сейчас и пересёк. За полем был заброшенный полустанок - лет 10 назад, пока работал завод неподалёку, здесь ходил поезд, привозил и увозил рабочих из Города. А потом завод закрыли, и железная дорога оказалась никому не нужна. Все электрички ездили по более короткому пути - а этот прокладывали только ради удобной доставки пролетариата до станков и обратно. Позже и рельсы разобрали с обоих концов, оставив для чего то около 500 метров перед самим полустанком.
Так и стоял этот каменный полустанок, постепенно ссыхаясь и разваливаясь.
За ним же был широкий и дремучий лес, заходить в который побаивались даже самые матёрые из местных. По слухам, подкреплённым старыми газетами, в нём запросто пропадали люди. Порой позже появляясь - кто через неделю, кто через месяц. Кто-то появлялся через год, сам того не заметив и страшно удивляясь, почему по приходу домой их встречали криком и жаркими объятиями. А одна девушка исчезла зимой, вернулась летом - в валенках, телогрейке, укутанная в тёплый мамин платок. Девушка была мрачная, как после поминок, на бурю эмоций со стороны мамы и брата реагировала на удивление спокойно. Каких-то путных объяснений от неё так и не добились.
Вот и сейчас полустанок был такой же разбитый, и разрушенный. Бетонные плиты так же крошились на густую сочно-зелёную траву, в обилии здесь растущую, от раскалённых под солнцем рельсов поднимался горячий воздух. А за рельсами шумели ряды вековых сосен.
Я постоял, посмотрел. Потом подошёл к полустанку, зацепился за свисающую железную ржавую сваю, крякнул и поднялся на бетон.
И обнаружил, что не один.
-Мальчик?
-Да? - серые глаза из под белой кепки глядели серьёзно, без страха и смущения. Но и без агрессии.
Я подумал, что он из посёлка. Сбежал, небось, с картошки...
-Ты с посёлка?
-Да, с него.
-М-м-м. Ну, понятно. - ничего более путного на ум не приходило. - Тебя как зовут?
-Славка.
-А меня Борис.
Славка подошёл и серьёзно, молча протянул маленькую ладошку. Я так же серьёзно её пожал.
На вид ему было лет 10. Обычный такой загорелый дачный пацанёнок - в сандалиях, белых шортах, футболке и торчащими ушами.
Отойдя, он чуть отвернулся и наклонился. Я постоял, постоял, и... подошёл.
-Вы заслоняете.
-Прости, не хотел. Но... что заслоняю?
-Солнце.
Только сейчас я увидел, что мой новый друг держит в руке деревянный кинжал, в другой - увеличительное стекло, а в неподвижном воздухе приятно пахнет горелым деревом.
-Ого. Серьёзная работа. Можно взглянуть?
-Я ещё не закончил. Но почти. Да, можно.
Кинжал был явно выточен только сегодня. Рукоять и лезвие были покрыты причудливыми переплетающимися письменами и символами. Смотреть на сложный узор было приятно, не хотелось почему-то отводить глаз. Ну надо же, неужели он сам его сделал?
Хотя кинжал мог быть куплен на небольшом рынке, который стоял неподалёку от посёлку, по проезжей дороге ближе к городу. Бойкие торговки в платках продавали решительно всё, что может понадобиться человеку летом на даче: от солнечных зонтиков и до туаетной бумаги - и ещё больше. К примеру, среди нескольких рядов ярко-синих палаток можно было найти коренастую женщину, которая продавала сахарные фигурки. Зайцы, медведи и журавли, насаженные на палку хоть и были из одной и той же сладостной патоки, но ведь нельзя избавиться от понимания того, что ты ешь, к примеру, зайца - ловкого, быстрого и шустрого. Или неповоротливого ворчливого медведя. Оттого и вкус у каждой зверушки был совершенно разный.
-Красиво.
-Да. На нём звёздные ноты.
-Что, прости?
-Звёздные ноты. И сегодня ночью звёзды пели по ним третий раз. А это значит, что кинжал сможет соединить Путь и дать сигнал, на который прибудет Летний поезд.
Я несколько секунд, а может быть и минут обдумывал вышесказанное и понял, что... ровным счётом ничего не понял. Кроме одного.
-Звёзды пели?
-Да, сегодня. Правда, потом их кто-то спугнул.
Смущённо кашлянув, я отвернулся и облокотился на пыльное ограждение с облупившейся синей краской. Перегородка покачнулась под моим весом, и я тут же отошёл.
-И что... поезд действительно придёт?
Ответом мне была пара серых глаз, смотрящих на меня, как учитель на первокласника, не желающего понимать, что 1+1=2, и не 3.
-Разумеется! А то получится, что я зря старался. А так ведь не бывает.
Под тяжестью этих непреложных аргументов я отступил. Ну, поезд, так поезд. Что же теперь поделаешь?
Мне почему то захотелось сделать совершенно глупую взрослую вещь: понимающе вздохнуть, сказать "Бывает! Жизнь - она, брат, вещь такая, понимаешь..." И по-покровительски потрепать пацанёка по голову.
Но слишком уж ясный был день, и чересчур звонко пели в окружающей полустанок траве кузнечики, чтобы я нашёл в себе наглость прервать этот праздник лета таким вмешательством в жизнь этого Славки. Это нарушило бы спокойный, хоть и чудной наш диалог и опустило все отношения до ранга взрослый-дитя. А этого мне не хотелось.
-Давно ты его ждёшь? Поезд...
-Нет, незадолго до Вас пришёл. Он сейчас подойдёт. Сами увидите.
На том и порешили. Мы стояли - я прислонился к каменному столбу, на котором ещё висела, держась на единственный гвоздь, жёлтая табличка со стёртым расписанием. Славка же так и стоял, всё корпя над кинжалом.
Я вдруг понял, что мне нужно идти. Ну поезд и поезд. Пускай играет.
-Ну ладно, счастливого пути, Славка!
Он обернулся, и как то странно посмотрел.
-А ты не едешь?
-Нет, у меня тут ещё дел много. Куда мне ехать?
-Жаль. Он мог бы довести тебя, куда захочешь.
Я молча кивнул. Куда захочу...
Что-то в этом такое было. Как приглашение на нежданный весёлый праздник после тяжёлой рабочей пятницы, когда, казалось бы, впереди серая квартира, мятый диван и мрачный неинтересный сон до середины субботы. Но...
-Нет, Слав. У меня дела - жена там на даче. Ну куда я сейчас поеду...?
Ответом мне был только вздох. Деловито махнув мне рукой, лопоухий путешественник, ожидающий вымышленного поезда, обернулся и продолжил выжигать кинжал.
А я спрыгнул на мягкие лопухи и пошёл через поле по направлению к даче.
Уже прошёл треть поля, всё думая об этом забавном пареньке и постепенно погружаясь в предстоящие дела и проблемы. Как вдруг сзади донёсся свист. Трубный, громкий свист, заставивший на миг кузнечиков вокруг - умолкнуть, ветер - стихнуть, мою душу - сжаться и укатиться в район пяток.
Ещё до того, как я обернулся, чтобы столкнуться с неизбежным, я понимал: этого просто быть не может. Здесь просто не может быть никакого поезда - рельсы очень скоро кончаются и с той, и с другой стороны.
Но он там был. Как раз тогда, когда я окончательно обернулся - он как раз остановился у полустанка, издав характерный стук вагонов.
Поезд был словно из прошлого века, когда колёса ещё не прятали под слоем металла, а на самом носу поезда была огромная труба, источающая клубы дыма. Она была и здесь, и белый след, идущий из трубы, шёл прямо от трубы и вверх, к небу. Наискосок, обозначая весь путь этого поезда, и мою промашку в догадках по поводу этой железной дороги.
И у поезда был ряд серебрянных шашочек по бокам - первая была на трубе поезда, последняя - на последнем вагоне. Сияя от летнего солнца, они были видны мне даже отсюда - практически с середины довольно большого поля.
У меня в голове всё перевернулось. И произошло это дважды - от поезда, и когда я увидел, как в одну из открывшихся дверей входит маленькая фигурка в кепке.
-Стой! - зачем то закричал я. Меня охватил беспричинный страх за Славку. Какой-то поезд, которого тут в принципе быть не должно, а он сейчас возьмёт и... уедет.
Стремглав я бросился к полустанку, прыгая и путаясь в траве, всеми силами души желая подняться над ней и полететь.
Поезд стоял.
Когда я подобежал ближе, он всё стоял. Когда, перед тем, как залезть на покосившуюся платформу постоял несколько секунд, глотая ртом горячий воздух, который исходил от металлического раскалённого под летним солнцем корпуса, он всё стоял и гудел, как гудят только поезда, готовые прямо сейчас ринуться куда-то за линию видимого мира - призывно, негромко и с пониманием того, что они а любом случае сделают это, вне зависимости от желания самого важного человека на этой планете.
И когда я уже влезал на платформу, он стоял.
Лиловые вагоны были покрыты той пылью, которая образуется на всяком поезде после сотни-другой километров пути по железной дороги. От самого последнего вагона, в шаге от раскрытой двери которого я теперь стоял, краской была начертана ярко-жёлтая линия. И по этой линии были расставлены серебряные шашечки - размером с небольшую пепельницу. Каждая шашечка отражала свет солнца, и сама словно светилась.
Вагонов было десяток. Славка сел, вроде бы в третий...
И весь состав целиком был какой-то нереальный. У него было много общего с теми поездами, которые мы видим из старых хроник - самыми первыми, которые только-только начали бегать по первым железнодородным путям. И вместе с тем было видно - поезд совсем новый.
Он был полон каких-то мелких внешних деталей, которые резко отличали его от современных прилизанных гладких электричек. Даже вагоны - и те были местами округлые, местами - угловатые, с какими-то выемками, кое-где из корпуса зачем-то торчали фонари. Колёса не были спрятаны под корпусом, их верхняя часть ярко сверкала на уровне моих кроссовок. Даже с такого расстояния я почувствовал запах машинного масла, которым был смазан весь несущий механизм поезда.
И самое главное - от всего состава исходил какой-то очень пронзительный гул. Он щемил душу, заставляя проснуться в ней чему-то очень далёкому и забытому. Вначале я никак не мог понять почему, но потом вдруг вспомнил, что... этот гул мне напоминает гул ликования в моём пятом классе, на первой перемене - когда одно мучение уже позади, но впереди ещё четыре долгих и скучных урока. Совершенно неожиданно в класс вошёл классный руководитель, и объявил: из-за неожиданной поломки канализации все могут идти домой. Более того - завтрашний день тоже объявлен выходным. Все двадцать семь человек одновременно вскочили, и их выдох, вопль и крик слился именно в этот гул - звук предвкушения двух нежданных выходных, звук освобождения, звук свободы.
Третий класс. Новый год в Москве, красная площадь, салют, я на плечах у отца. Сотни, тысячи людей вокруг, в радостном безумии задравших голову вверх, глядящих на огненный дождь, что взрывался над площадью. Сотня оттенков десятка радуг появлялись, только чтобы разорваться и исчезнуть, оставив вместо себя облако дыма, которое тут же сметалось прочь новым взрывом и новой радугой! Все вокруг были рады друг-другу, многие обнимались, пели, танцевали. Взрывы и радостные крики - всё это сливалось в один сплошной гул. Гул радости, счастья и беспробудного веселья.
Десятый класс. Март теплея с каждым днём, отвоёвывал асфальт у зимы, стирая с лица земли опостылевшие грязно-холодные сугробы. Я провожаю домой Аньку - девушку из паралельного класса, которая мне улыбается. У её подьезда впервые целуемся. И вдруг - оглушающий грохот. А мы будто под гипнозом. Я только прижал её к груди, и наслаждаюсь запахом волос, в кончиках которых танцует весна. Подхваченные мартовским ветром, они обвивают и щекочут мой нос.
Но потом ещё грохот и ещё, и ещё - прям над головой, и где то поодаль - и так продолжалось несколько минут. Оказалось, совершенно неожиданно целиком сошёл снег с крыши её дома, сделав на три минуты зону в пределах метра возле стен смертельно опасной. Но мы были под каменным козырьком у подъезда. Грохот падающего снега, слившийся в моём сознании как один беспрерывный обрывистый гул, так и остался там звуком весны, жизни и любви.
гул...
...Грохот захлопывающихся дверей поезда заставил меня резко придти в себя. Ещё полминуты я стоял, отряхиваясь от нахлынувших и поглотивших меня воспоминаний, вспоминая - кто я, и где я стою. Потом наблюдал, как летний поезд, сверкая серебряными шашечками, скрывается за поворотом. Навстречу разобранным рельсам через двести триста метров...
Без лишних мыслей я сорвался с места, слез с полустанка, ободрав напоследок кожу с ладони и так быстро, как мог, помчался туда, куда умчался поезд.
Долго бежать не пришлось. Поворот... пару сотен метров... и вот он - конец рельс. Но вместо того, чтобы увидеть место страшного крушения, я не увидел ничего. Рельсы просто обрывались на краю леса. Слева чаща, справа - поле, за ним дачи.
Постояв, и зачем то похлопав по коре росшую рядом со мной сосну, я в смешанных чувствах сел на рельсы.
Потом, без единой мысли в голове, уже не спеша вернулся на полустанок, забрался на него и присел у столба с расписанием.
С ума сойти... Не верил я местным росказня, а похоже, что зря. И что теперь? Куда бы меня ещё увёз то этот поезд. А куда он увёз Славку?
Но было у меня почему-то ясное ощущение, что с моим недавним лопоухим собеседником всё в порядке. Ничем не обоснованное, но тем не менее - ясное.
А может быть подождать? Может быть, ещё приедет?
Сам не знаю, о чём я там думал, какие догадки и мысли строил я тогда. Но потом вдруг встал и увидел, что на облезлом щите с расписанием тем не менее есть одна строчка, отчётливо выведенная чёрной засохшей краской - я не заметил её в первый раз.
"Летний поезд (последний рейс) - 14:57"
Я посмотрел на наручные часы - 15:15. Да, это он и был. Последний рейс...
А потом увидел кинжал. Тот самый, с красивым вызженным узором на рукояти и лезвии. Деревянный клинок был словно с размаху воткнут в каменный столб, по самую рукоять. Мне пришлось потрудиться, чтобы вытащить его. Отверстие на столбе было точно под лезвие - словно дерево и в самом деле вошло в камень, как в масло.
Взяв кинжал, я некоторое время любовался узором. А потом что-то изменилось в окружающем мире. Вначале я не понимал, что именно но потом услышал хор тех самых шуршаще поющих голосов. Они опять пели, но в этот раз не сверху, не с неба. Пение доносилось из лесной чащи - словно таинственные певцы пели свою арию прямо здесь... в полуста метрах за деревьями.
Не раздумывая ни секунды, я слез с платформы и пошёл в чащу, всё также сжимая кинжал в руках. Одну загадку я уже легкомысленно упустил, и возвращаться домой сейчас - когда прямо из-за сосновых стволов мне пели звёзды - преступление, за которое я бы себя не простил.
Всё ближе, ближе... туда! Нет, чуть левее. Чем дальше в чащу, тем темнее, сырее становилось вокруг. Стало прохладно.
Вдруг, пение стало громче. Теперь хор был вокруг меня. Я оглядывался, не понимая, рыская глазами по кустам, пытаясь посмотреть сквозь кору и стволы сосен и елей, вперемешку растущих вокруг. Это сочетание внезапно показалось мне каким-то угрожающим: ели своими ветками заслоняли мне вид снизу, а сосны - сверху.
И вообще было не прохладно, а достаточно холодно. Я получше укутался в толстовку, одев тонкий капюшон.
Всё смотрел, смотрел. Безмумно вертелся вокруг, всматривался в чащу. Пение шло отсюда. Но откуда именно?!
Внезапно, стало тихо - настолько, что я услышал дятла, долбящего кору дерева где-то вдалеке и завывание ветра надо мной, в верхушках сосен. Что-то опять изменилось - вокруг, в воздухе, в мире... Стало ещё холоднее. Совсем не по июньски. Дохнуло на меня настоящим морозом, заставив поёжиться.
А потом я протянул руку, и не веря глазам своим, увидел, как тает от тепла моей ладони пушистая снежинка, опустившись в самый её центр.
Слишком много здесь таинственного и того, во что я не могу вникнуть, хоть и сам являюсь участником описываемых событий. Вон Маринка до сих пор, когда идём по улице, хватается за мой локоть обеими руками, не отпуская ни на минуту - словно боится, что я растаю в окружающей улице, подобно куску рафинада, опущенному в горячий чай.
Впрочем, обо всём по порядку.
Той ночью я опять слышал пение звёзд. Вернее... не знаю, что именно это было, но я опять проснулся от целого хора мелодично звенящих, шуршаще поющих голосов. Шуршаще поющих... Так ведь сразу и не объяснишь. То пение был не громким, и я сомневаюсь, было ли это вовсе пением. Можно предположить, что у меня гудело в ушах, но только в том случае, если бы у меня была сотня ушей разом, и все разного размера!
Выйдя в тапках на босу ногу из дачного домика, стоящего в самом непримечательном дачном посёлке, который находился в полстах километрах от Города, я посмотрел на густое звёздное небо. Полюбовался. Потом прикрыл глаза и прислушался. Пение сразу стало ближе. Теперь хор словно нависал надо мной, а каждый из мистических певцов будто бы повернулся и пел прямо мне, вытягивая свою, уникальную, порученную именно ему ноту. Я не понимал, за что мне такая честь, но просто стоял и восхищённо слушал. Чувствуя вместе, как мурашки бегают по телу от пяток до макушки и обратно.
Пение то нарастало, то утихало. Сменяли друг-друга голоса, менялась мелодия. Ритм хора то ускорялся, превращая песню почти в соревнование - кто кого быстрее перепоёт, то вдруг неожиданно замедлялся, и тогда звёздная песня становилась неуловима похожа на звуки морского утреннего прибоя.
В горле запершило. Я прокашлялся, отряхнулся. Хор тут же смолк, смущённый моим нахальством.
Мне стало стыдно. Чтобы разрядить обстановку, я ещё раз смущённо кашлянул, прошёлся по веранде. Подошёл к столу, с которого мы вчера с Мариной поленились убирать, вылил в кружку остатки тёплого кваса и осторожно отпил.
Потом украдкой посмотрел на небо.
Звёзды мерцали, огромным скопом нависая в космической пустоте. Но больше не пели.
Я вздохнул, пожал плечами и ушёл обратно в дом. Что тут сказать? Насильно петь не заставишь.
* * *
На утро пошёл прогуляться.
Вначале шёл по тропинке - одной из тех, что исполасывают дачные посёлки вдоль и поперёк. Перекинулся парой добрых слов с соседями, поел черешни со свисающей на дорогу ветки. Набрал впрок полгорсти, дошёл до конца посёлка и свернул в цветущее поле.
Запах трав вокруг щекотал ноздри. Если закрыть глаза, то можно было ощутить каждую травинку вокруг. По запаху угадать местоположение, принюхаться, распознать чертополох и ромашку, клевер и подорожник.
Именно так - то шагая, то останавливаясь, закрывая глаза и щурясь от солнца, и не думая ни о чём я просто куда то шёл. И вышел к полустанку.
Именно так. За дачным посёлком было широченное поле, именно его я сейчас и пересёк. За полем был заброшенный полустанок - лет 10 назад, пока работал завод неподалёку, здесь ходил поезд, привозил и увозил рабочих из Города. А потом завод закрыли, и железная дорога оказалась никому не нужна. Все электрички ездили по более короткому пути - а этот прокладывали только ради удобной доставки пролетариата до станков и обратно. Позже и рельсы разобрали с обоих концов, оставив для чего то около 500 метров перед самим полустанком.
Так и стоял этот каменный полустанок, постепенно ссыхаясь и разваливаясь.
За ним же был широкий и дремучий лес, заходить в который побаивались даже самые матёрые из местных. По слухам, подкреплённым старыми газетами, в нём запросто пропадали люди. Порой позже появляясь - кто через неделю, кто через месяц. Кто-то появлялся через год, сам того не заметив и страшно удивляясь, почему по приходу домой их встречали криком и жаркими объятиями. А одна девушка исчезла зимой, вернулась летом - в валенках, телогрейке, укутанная в тёплый мамин платок. Девушка была мрачная, как после поминок, на бурю эмоций со стороны мамы и брата реагировала на удивление спокойно. Каких-то путных объяснений от неё так и не добились.
Вот и сейчас полустанок был такой же разбитый, и разрушенный. Бетонные плиты так же крошились на густую сочно-зелёную траву, в обилии здесь растущую, от раскалённых под солнцем рельсов поднимался горячий воздух. А за рельсами шумели ряды вековых сосен.
Я постоял, посмотрел. Потом подошёл к полустанку, зацепился за свисающую железную ржавую сваю, крякнул и поднялся на бетон.
И обнаружил, что не один.
-Мальчик?
-Да? - серые глаза из под белой кепки глядели серьёзно, без страха и смущения. Но и без агрессии.
Я подумал, что он из посёлка. Сбежал, небось, с картошки...
-Ты с посёлка?
-Да, с него.
-М-м-м. Ну, понятно. - ничего более путного на ум не приходило. - Тебя как зовут?
-Славка.
-А меня Борис.
Славка подошёл и серьёзно, молча протянул маленькую ладошку. Я так же серьёзно её пожал.
На вид ему было лет 10. Обычный такой загорелый дачный пацанёнок - в сандалиях, белых шортах, футболке и торчащими ушами.
Отойдя, он чуть отвернулся и наклонился. Я постоял, постоял, и... подошёл.
-Вы заслоняете.
-Прости, не хотел. Но... что заслоняю?
-Солнце.
Только сейчас я увидел, что мой новый друг держит в руке деревянный кинжал, в другой - увеличительное стекло, а в неподвижном воздухе приятно пахнет горелым деревом.
-Ого. Серьёзная работа. Можно взглянуть?
-Я ещё не закончил. Но почти. Да, можно.
Кинжал был явно выточен только сегодня. Рукоять и лезвие были покрыты причудливыми переплетающимися письменами и символами. Смотреть на сложный узор было приятно, не хотелось почему-то отводить глаз. Ну надо же, неужели он сам его сделал?
Хотя кинжал мог быть куплен на небольшом рынке, который стоял неподалёку от посёлку, по проезжей дороге ближе к городу. Бойкие торговки в платках продавали решительно всё, что может понадобиться человеку летом на даче: от солнечных зонтиков и до туаетной бумаги - и ещё больше. К примеру, среди нескольких рядов ярко-синих палаток можно было найти коренастую женщину, которая продавала сахарные фигурки. Зайцы, медведи и журавли, насаженные на палку хоть и были из одной и той же сладостной патоки, но ведь нельзя избавиться от понимания того, что ты ешь, к примеру, зайца - ловкого, быстрого и шустрого. Или неповоротливого ворчливого медведя. Оттого и вкус у каждой зверушки был совершенно разный.
-Красиво.
-Да. На нём звёздные ноты.
-Что, прости?
-Звёздные ноты. И сегодня ночью звёзды пели по ним третий раз. А это значит, что кинжал сможет соединить Путь и дать сигнал, на который прибудет Летний поезд.
Я несколько секунд, а может быть и минут обдумывал вышесказанное и понял, что... ровным счётом ничего не понял. Кроме одного.
-Звёзды пели?
-Да, сегодня. Правда, потом их кто-то спугнул.
Смущённо кашлянув, я отвернулся и облокотился на пыльное ограждение с облупившейся синей краской. Перегородка покачнулась под моим весом, и я тут же отошёл.
-И что... поезд действительно придёт?
Ответом мне была пара серых глаз, смотрящих на меня, как учитель на первокласника, не желающего понимать, что 1+1=2, и не 3.
-Разумеется! А то получится, что я зря старался. А так ведь не бывает.
Под тяжестью этих непреложных аргументов я отступил. Ну, поезд, так поезд. Что же теперь поделаешь?
Мне почему то захотелось сделать совершенно глупую взрослую вещь: понимающе вздохнуть, сказать "Бывает! Жизнь - она, брат, вещь такая, понимаешь..." И по-покровительски потрепать пацанёка по голову.
Но слишком уж ясный был день, и чересчур звонко пели в окружающей полустанок траве кузнечики, чтобы я нашёл в себе наглость прервать этот праздник лета таким вмешательством в жизнь этого Славки. Это нарушило бы спокойный, хоть и чудной наш диалог и опустило все отношения до ранга взрослый-дитя. А этого мне не хотелось.
-Давно ты его ждёшь? Поезд...
-Нет, незадолго до Вас пришёл. Он сейчас подойдёт. Сами увидите.
На том и порешили. Мы стояли - я прислонился к каменному столбу, на котором ещё висела, держась на единственный гвоздь, жёлтая табличка со стёртым расписанием. Славка же так и стоял, всё корпя над кинжалом.
Я вдруг понял, что мне нужно идти. Ну поезд и поезд. Пускай играет.
-Ну ладно, счастливого пути, Славка!
Он обернулся, и как то странно посмотрел.
-А ты не едешь?
-Нет, у меня тут ещё дел много. Куда мне ехать?
-Жаль. Он мог бы довести тебя, куда захочешь.
Я молча кивнул. Куда захочу...
Что-то в этом такое было. Как приглашение на нежданный весёлый праздник после тяжёлой рабочей пятницы, когда, казалось бы, впереди серая квартира, мятый диван и мрачный неинтересный сон до середины субботы. Но...
-Нет, Слав. У меня дела - жена там на даче. Ну куда я сейчас поеду...?
Ответом мне был только вздох. Деловито махнув мне рукой, лопоухий путешественник, ожидающий вымышленного поезда, обернулся и продолжил выжигать кинжал.
А я спрыгнул на мягкие лопухи и пошёл через поле по направлению к даче.
Уже прошёл треть поля, всё думая об этом забавном пареньке и постепенно погружаясь в предстоящие дела и проблемы. Как вдруг сзади донёсся свист. Трубный, громкий свист, заставивший на миг кузнечиков вокруг - умолкнуть, ветер - стихнуть, мою душу - сжаться и укатиться в район пяток.
Ещё до того, как я обернулся, чтобы столкнуться с неизбежным, я понимал: этого просто быть не может. Здесь просто не может быть никакого поезда - рельсы очень скоро кончаются и с той, и с другой стороны.
Но он там был. Как раз тогда, когда я окончательно обернулся - он как раз остановился у полустанка, издав характерный стук вагонов.
Поезд был словно из прошлого века, когда колёса ещё не прятали под слоем металла, а на самом носу поезда была огромная труба, источающая клубы дыма. Она была и здесь, и белый след, идущий из трубы, шёл прямо от трубы и вверх, к небу. Наискосок, обозначая весь путь этого поезда, и мою промашку в догадках по поводу этой железной дороги.
И у поезда был ряд серебрянных шашочек по бокам - первая была на трубе поезда, последняя - на последнем вагоне. Сияя от летнего солнца, они были видны мне даже отсюда - практически с середины довольно большого поля.
У меня в голове всё перевернулось. И произошло это дважды - от поезда, и когда я увидел, как в одну из открывшихся дверей входит маленькая фигурка в кепке.
-Стой! - зачем то закричал я. Меня охватил беспричинный страх за Славку. Какой-то поезд, которого тут в принципе быть не должно, а он сейчас возьмёт и... уедет.
Стремглав я бросился к полустанку, прыгая и путаясь в траве, всеми силами души желая подняться над ней и полететь.
Поезд стоял.
Когда я подобежал ближе, он всё стоял. Когда, перед тем, как залезть на покосившуюся платформу постоял несколько секунд, глотая ртом горячий воздух, который исходил от металлического раскалённого под летним солнцем корпуса, он всё стоял и гудел, как гудят только поезда, готовые прямо сейчас ринуться куда-то за линию видимого мира - призывно, негромко и с пониманием того, что они а любом случае сделают это, вне зависимости от желания самого важного человека на этой планете.
И когда я уже влезал на платформу, он стоял.
Лиловые вагоны были покрыты той пылью, которая образуется на всяком поезде после сотни-другой километров пути по железной дороги. От самого последнего вагона, в шаге от раскрытой двери которого я теперь стоял, краской была начертана ярко-жёлтая линия. И по этой линии были расставлены серебряные шашечки - размером с небольшую пепельницу. Каждая шашечка отражала свет солнца, и сама словно светилась.
Вагонов было десяток. Славка сел, вроде бы в третий...
И весь состав целиком был какой-то нереальный. У него было много общего с теми поездами, которые мы видим из старых хроник - самыми первыми, которые только-только начали бегать по первым железнодородным путям. И вместе с тем было видно - поезд совсем новый.
Он был полон каких-то мелких внешних деталей, которые резко отличали его от современных прилизанных гладких электричек. Даже вагоны - и те были местами округлые, местами - угловатые, с какими-то выемками, кое-где из корпуса зачем-то торчали фонари. Колёса не были спрятаны под корпусом, их верхняя часть ярко сверкала на уровне моих кроссовок. Даже с такого расстояния я почувствовал запах машинного масла, которым был смазан весь несущий механизм поезда.
И самое главное - от всего состава исходил какой-то очень пронзительный гул. Он щемил душу, заставляя проснуться в ней чему-то очень далёкому и забытому. Вначале я никак не мог понять почему, но потом вдруг вспомнил, что... этот гул мне напоминает гул ликования в моём пятом классе, на первой перемене - когда одно мучение уже позади, но впереди ещё четыре долгих и скучных урока. Совершенно неожиданно в класс вошёл классный руководитель, и объявил: из-за неожиданной поломки канализации все могут идти домой. Более того - завтрашний день тоже объявлен выходным. Все двадцать семь человек одновременно вскочили, и их выдох, вопль и крик слился именно в этот гул - звук предвкушения двух нежданных выходных, звук освобождения, звук свободы.
Третий класс. Новый год в Москве, красная площадь, салют, я на плечах у отца. Сотни, тысячи людей вокруг, в радостном безумии задравших голову вверх, глядящих на огненный дождь, что взрывался над площадью. Сотня оттенков десятка радуг появлялись, только чтобы разорваться и исчезнуть, оставив вместо себя облако дыма, которое тут же сметалось прочь новым взрывом и новой радугой! Все вокруг были рады друг-другу, многие обнимались, пели, танцевали. Взрывы и радостные крики - всё это сливалось в один сплошной гул. Гул радости, счастья и беспробудного веселья.
Десятый класс. Март теплея с каждым днём, отвоёвывал асфальт у зимы, стирая с лица земли опостылевшие грязно-холодные сугробы. Я провожаю домой Аньку - девушку из паралельного класса, которая мне улыбается. У её подьезда впервые целуемся. И вдруг - оглушающий грохот. А мы будто под гипнозом. Я только прижал её к груди, и наслаждаюсь запахом волос, в кончиках которых танцует весна. Подхваченные мартовским ветром, они обвивают и щекочут мой нос.
Но потом ещё грохот и ещё, и ещё - прям над головой, и где то поодаль - и так продолжалось несколько минут. Оказалось, совершенно неожиданно целиком сошёл снег с крыши её дома, сделав на три минуты зону в пределах метра возле стен смертельно опасной. Но мы были под каменным козырьком у подъезда. Грохот падающего снега, слившийся в моём сознании как один беспрерывный обрывистый гул, так и остался там звуком весны, жизни и любви.
гул...
...Грохот захлопывающихся дверей поезда заставил меня резко придти в себя. Ещё полминуты я стоял, отряхиваясь от нахлынувших и поглотивших меня воспоминаний, вспоминая - кто я, и где я стою. Потом наблюдал, как летний поезд, сверкая серебряными шашечками, скрывается за поворотом. Навстречу разобранным рельсам через двести триста метров...
Без лишних мыслей я сорвался с места, слез с полустанка, ободрав напоследок кожу с ладони и так быстро, как мог, помчался туда, куда умчался поезд.
Долго бежать не пришлось. Поворот... пару сотен метров... и вот он - конец рельс. Но вместо того, чтобы увидеть место страшного крушения, я не увидел ничего. Рельсы просто обрывались на краю леса. Слева чаща, справа - поле, за ним дачи.
Постояв, и зачем то похлопав по коре росшую рядом со мной сосну, я в смешанных чувствах сел на рельсы.
Потом, без единой мысли в голове, уже не спеша вернулся на полустанок, забрался на него и присел у столба с расписанием.
С ума сойти... Не верил я местным росказня, а похоже, что зря. И что теперь? Куда бы меня ещё увёз то этот поезд. А куда он увёз Славку?
Но было у меня почему-то ясное ощущение, что с моим недавним лопоухим собеседником всё в порядке. Ничем не обоснованное, но тем не менее - ясное.
А может быть подождать? Может быть, ещё приедет?
Сам не знаю, о чём я там думал, какие догадки и мысли строил я тогда. Но потом вдруг встал и увидел, что на облезлом щите с расписанием тем не менее есть одна строчка, отчётливо выведенная чёрной засохшей краской - я не заметил её в первый раз.
"Летний поезд (последний рейс) - 14:57"
Я посмотрел на наручные часы - 15:15. Да, это он и был. Последний рейс...
А потом увидел кинжал. Тот самый, с красивым вызженным узором на рукояти и лезвии. Деревянный клинок был словно с размаху воткнут в каменный столб, по самую рукоять. Мне пришлось потрудиться, чтобы вытащить его. Отверстие на столбе было точно под лезвие - словно дерево и в самом деле вошло в камень, как в масло.
Взяв кинжал, я некоторое время любовался узором. А потом что-то изменилось в окружающем мире. Вначале я не понимал, что именно но потом услышал хор тех самых шуршаще поющих голосов. Они опять пели, но в этот раз не сверху, не с неба. Пение доносилось из лесной чащи - словно таинственные певцы пели свою арию прямо здесь... в полуста метрах за деревьями.
Не раздумывая ни секунды, я слез с платформы и пошёл в чащу, всё также сжимая кинжал в руках. Одну загадку я уже легкомысленно упустил, и возвращаться домой сейчас - когда прямо из-за сосновых стволов мне пели звёзды - преступление, за которое я бы себя не простил.
Всё ближе, ближе... туда! Нет, чуть левее. Чем дальше в чащу, тем темнее, сырее становилось вокруг. Стало прохладно.
Вдруг, пение стало громче. Теперь хор был вокруг меня. Я оглядывался, не понимая, рыская глазами по кустам, пытаясь посмотреть сквозь кору и стволы сосен и елей, вперемешку растущих вокруг. Это сочетание внезапно показалось мне каким-то угрожающим: ели своими ветками заслоняли мне вид снизу, а сосны - сверху.
И вообще было не прохладно, а достаточно холодно. Я получше укутался в толстовку, одев тонкий капюшон.
Всё смотрел, смотрел. Безмумно вертелся вокруг, всматривался в чащу. Пение шло отсюда. Но откуда именно?!
Внезапно, стало тихо - настолько, что я услышал дятла, долбящего кору дерева где-то вдалеке и завывание ветра надо мной, в верхушках сосен. Что-то опять изменилось - вокруг, в воздухе, в мире... Стало ещё холоднее. Совсем не по июньски. Дохнуло на меня настоящим морозом, заставив поёжиться.
А потом я протянул руку, и не веря глазам своим, увидел, как тает от тепла моей ладони пушистая снежинка, опустившись в самый её центр.