Лики смерти.
Он вышел из подъезда.
Он просто вышел из подъезда, и едва успел вдохнуть обжигающего декабрьского воздуха, как вдруг сверху, будто бы с крыши, послышался отчётливый треск. Небольшая горстка чего-то сыпучего просыпалась ему на макушку. Недовольно поморщившись, он поднял голову.
И, за миг до того, как острая сосулька вошла ему промеж глаз и своей ледяной тяжестью прошила череп насквозь, он успел шмыгнуть и заметить, насколько прозрачное и чистое сегодня небо.
Но нет, этого не случилось.
Он вышел из подъезда и пошёл дальше, по улице. Идя и с даже некоторым наслаждением обжигая ноздри ледяным воздухом, он думал, как же хорошо, когда нет ветра! Может быть сколь угодно холодно - но если нет ветра, то жить можно.
Зайдя за угол дома, он остановился, закрыл глаза и вдохнул полной грудью, сосредоточившись на своих ощущениях.
Он всегда так делал. Но сегодня не подумал, что живущий в соседнем подъезде Валентин Петрович на три часа раньше будет возвращаться домой с работы на своей машине. И что Валентин Петрович буквально вчера купил новую зимнюю резину и теперь с огромным удовольствием её обкатывал, благо резина была превосходной! Она давала машине способность входить в крутые повороты, теряя при этом минимум скорости даже на зимней дороге.
Валентин Петрович не ожидал, что на его пути попадётся кто-то, кто будет стоять боком, закрыв к тому же глаза, сосредоточившись на себе. Потому он гнал себе без задней мысли, посвистывая и смотря куда-то влево, поверх крыш, на чистое, ярко-голубое небо.
Скорость машины была невелика, но и такой хватило для того, чтобы капот поддел стоящего на дороге человека, подбросил вверх, ударив напоследок наотмашь по макушке крышей кузова. Самым краешком крыши - из которого уже идёт переднее стекло. Кровавый след на том месте был у Валентина Петровича ещё полтора месяца, странным образом не смываясь.
Нет, этого тоже не случилось.
Постояв около полминуты, он пошёл по пустынной улице дальше. Странное дело - в этот час на улицах его пригорода совсем не было людей. Хотя время было уже к вечеру, народу было не больше, чем в пять утра. Выйдите на зимнюю улицу в пять утра и посмотрите сами, сколько там людей - ровно столько было там сейчас. И он.
Наслаждаясь этой особой гранью одиночества, он не торопясь прошёл мимо родных спальных высоток и дошёл до проезжей дороги. Сейчас на ней было много машин. Все куда-то спешили, ехали по скользкой дороге, почти не используя тормоза. Да и не было в них смысла в этот декабрьский холодный заледенелый вечер.
Хотя почему вечер? Солнце ещё было довольно высоко, что странно для этого времени, если учесть декабрь месяц. Но таков уж был Город, что даже в своих пригородах он каждый год словно придерживал солнце на небосводе, заставляя садиться за горизонт на пару-тройку часов позднее обычного.
Проводив взглядом промчавшийся мимо 73-ий маршрут, он пошёл вдоль дороги. Шёл он в продуктовый магазин, который был чуть поодаль. Нужно было пройти немного вдоль, а потом и пересечь проезжую часть. А там и до магазина недалеко.
Машины ехали справа от него, всего в каком-то метре. Здесь нигде не было светофора. Каждый раз, когда приходилось переходить дорогу, нужно было стоять и ждать, пока машин будет достаточно мало, и, улучив подходящий момент, стремглав бросаться на ту сторону!
На пути его оказался большой снежный ком, оставленный очевидно дворником. Желая обойти преграду, он попытался пройти по бордюру, не подумав о том, что он тожепокрыт тонким слоем льда, как и всё вокруг.
Потеряв равновесие, он упал на проезжую часть, вычеркнув из своей жизни тот спасительный метр, что отделял его от мелькающих справа колёс и фар. Захватив заодно и всё остальное.
Большой красный автобус 63-го маршрута вначале просто снёс его, потом подмял под себя, зацепил каким-то крючком, который торчал наружу из днища автобуса.
Этот крючок иногда скрипел об асфальт и лёд, задевая их. Водитель всё хотел отпилить этот надоедливый кусок металла и всё ленился.
Крючок впился в пуховик и протащил его ещё пару десятков метров, рисуя на ледяном асфальте причудливую алую полоску граффити, после чего отпустил. Автобус уехал, не захотев терять время на осознание и признание случившегося. Как, впрочем, и остальные авто. А тело ещё некоторое время лежало на проезжей части, служа надоедливой преградой для машин, недовольно объезжающих очередное препятствие. Ближе к вечеру (настоящему вечеру, когда солнце уже вот-вот готовилось нырнуть за линию горизонта, но пока ещё не решалось) его снесла к обочине какая-то сердобольная фура, с воем проезжающая мимо.
Нет, это тоже не произошло.
Терпеливо дождавшись, пока поток машин не иссякнет, он неспеша, даже несколько вальяжно пересёк проезжую часть, и устремился к магазину, через небольшой хвойный лесок.
Магазин был уже совсем рядом. Он проверил деньги в нагрудном кармане, как вдруг увидел на грудной клетке яркую красную точку, гуляющую между застёжкой пуховика и капюшоном.
Он удивился, остановился. Попытался поймать точку рукой - точка ловко переползла на руку. Потом спрыгнула обратно на грудь.
Потом откуда-то сверху, со стороны крыш ближайших десятиэтажных домов раздался негромкий хлопок. Словно взорвали новогоднюю петарду, наступив на неё ботинком с толстой подошвой.
Он прислушался, усмехнулся. А через секунду мир вдруг помутнел и покраснел. Грудь буквально взорвалась от острой раздирающей боли. Он был не в силах сдерживаться. Да и не было у него такого желания, или цели. Он закричал. Пронзительно, громко, обиженно.
Руки, приложенные к груди, к дырке от пули, в бесконтрольном и бессмысленном желании как-то заделать возникшую брешь, моментально намокли. Ноги подкосились, он упал на снег. Из груди его бил тёплый алый фонтан, уходящий в сугроб.
Весной на этом месте зацветут чудные подснежники, имеющие удивительно нежный, насыщенный розовый оттенок. Их увидит и нарвёт парень из 10-В класса школы № 35, что неподалёку отсюда. Нарвёт и сделает из них красивый букет. Поищет, чем бы перевязать - не найдёт. Тогда он снимет красный шнурок с ботинок и завяжет им. И подарит букет розовых подснежников Аллочке, девочке из параллельного класса.
Нет, и этому не бывать.
Он дошёл до магазина, вошёл внутрь. Взял с витрины пакет молока, кефира. Дошёл до хлебного отдела, положил в дребезжащую тележку хлеб и мягкий батон.
«Странно» - подумал он. - «Батон вчерашний, а всё ещё такой мягкий».
Расплатившись на кассе, он пошёл обратно к своему дому. Зайдя в тот же лесок, и дойдя до развилки он вдруг подумал, и повернул налево, а не пошёл вперёд - к проезжей части. Если пройти влево, то можно будет, во-первых - прогуляться по лесу, а во-вторых - дойти до нормального подземного перехода, до которого было минут двадцать хорошего, бодрого шагу.
Так рассудил он и пошёл.
Уже потихоньку смеркалось. Солнце только-только нависало над горизонтом, а вечер уже предъявлял свои права на окружающую атмосферу.
Он не обратил внимания на лежащий на сугробе прямо справа от тропы светлый кусок брезента. Пройдя дальше, он не услышал сзади тихого шелеста и ещё более тихих, осторожных шагов.
Он ощутил лишь холод металла на своём горле. Вторая рука держала его за хлястик позади пуховика. Никогда не любил он хлястики, и этот тоже. Но руки всё не доходили отрезать.
-Деньги есть? - послышался сзади хриплый тихий, почти шепчущий голос.
-Н-нет. Из магазина иду. - сглотнув, ответил он, для верности помахав пакетом с молоком и хлебом. Спокойно, только спокойно…
-Ну и хана тебе. - прервал голос его самоуспокоение.
Нож резко сдвинулся, разрезая горло. За этим тут же последовал удар по ногам, который обрушил его на землю. На голову ему надели мешок, и злобно прижали к земле. Задыхаясь и от мешка, прижатого к лицу, и от крови, хлещущей в лёгкие, и навалившегося на него грузного тела, он пытался только вдохнуть… хотя бы ещё раз…
Этого не было также.
Пройдя через лесок, он, посвистывая, перешёл через дорогу. Мимо редких прохожих, вышедших прогуляться под чистое свежее декабрьское небо, дошёл до своего дома, достал ключи от двери. Напоследок зажмурился, вдохнул зимний воздух полной грудью, и вошёл с душный подъезд, весело пиликнув домофоном на прощание зимнему дню.
Поднявшись на свой родной, седьмой этаж, он открыл в квартиру, вошёл в неё. Положил молоко с кефиром в холодильник, и хлеб с булкой в хлебницу. Потянулся, зевнул.
А потом вдруг пошёл в комнату, снял люстру, оставив только торчащий из потолка крюк.
Снял с балкона бельевую верёвку, пошёл в ванную, хорошенько её намылил. Он любил делать всё с особой тщательностью. Сделал на верёвке петлю.
Взял с кухни табуретку, завязал верёвку на дверной ручке, перекинул её через крюк. Встал на табуретку. Сунул голову в петлю. И выбил табуретку из-под ног, повиснув в петле, некоторое время раскачиваясь, словно причудливый маятник.
Но нет. И этого не случилось.
Он просто пошёл на кухню и заварил себе душистого зелёного чаю. С бергамотом и мятой.