Грани нарышкинского барокко
Храм Покрова в Филях
Благодаря членам сообщества «Архитектурное наследие»arch_heritage, я получила рекомендации, какие церкви с сохранившимися старинными фресками и иконостасами можно посмотреть в Москве и области. Среди рекомендованных часто встречалось название: «Покрова в Филях» с его чудо-иконостасом. О Филях, я, конечно, знала и ранее из школьного курса истории - здесь состоялся знаменитый кутузовский «Совет в Филях», а о том, что здесь имеется замечательный памятник архитектуры, я, иностранка, по понятным причинам ничего не слышала. Посетив храм и испытав положенные восторги, захотелось о нем написать.
Расписывать популярные достопримечательности других городов достаточно сложно - восхищение приезжего объяснимо, но не хочется очередной раз цитировать общедоступную информацию. Я попробовала поискать что-нибудь новое, и вот что получилось.
Начнем с того, что отдельный рассказ о церкви Покрова Богородицы, на мой взгляд, получился бы немного однобоким, неполным. В Москве есть еще несколько подобных храмов, построенных примерно в один и тот же период. Храмы эти обладают такой самобытностью, таким неповторимым колоритом, что знатоки условно выделяют их в специальное стилистическое направление «московское (или нарышкинское) барокко». Вот о нем я и хочу рассказать, а точнее, о центрических храмах этого направления.
Период, предшествующий появлению подобных храмов, характеризуется постройкой множества церквей в стиле так называемого «русского узорочья»: горки кокошников, опрятные главки-луковички, обилие резного декора - в Москве таких много, они являются украшением и визитной карточкой города. Таков храм Животворящей Троицы в Останкино, храм Рождества Богородицы в Путинках, храм святителя Николая на Берсеньевке, храм Григория Новокессарийского в Дербицах, Троицкий храм в Никитниках, теремок Крутицкого подворья и т.п. (когда-нибудь я напишу о них отдельно, ведь я большинство уже посетила и сфотографировала).
Подобные храмы стали строить в большом количестве по окончании Смуты, до этого почти 50 лет в Москве и ее округе почти ничего примечательного не строили. Узорочные церкви появились неспроста. Период нестабильности после смерти Ивана Грозного, страшный голод при Годунове и многолетняя иностранная интервенция принесла России неисчислимые несчастия. Люди были вырваны из привычной жизни, их мирное существование со всем его патриархальным укладом было разрушено, у многих погибли близкие, были разорены хозяйства.
Москва - город контрастов. Изящные я и барокко на фоне монструозного "призрака капитализма"
Всенародный порыв, благодаря которому удалось, наконец, изгнать иностранцев с земли русской, породил объяснимый подъем патриотизма и усилил недоверие и нелюбовь ко всему чужеземному. Именно в это время стали возводить небольшие узорчатые церкви, в которых отчетливо читаются типично русские мотивы, элементы народного зодчества. В них повторялись и обыгрывались некоторые архаичные «досмутные» детали, как напоминание об ушедшем времени мира и спокойствия.
Некоторые исследователи считают, что существует связь между европейской архитектурой ренессанса и русским узорочьем, однако, эта связь не очевидна.
Лев Кириллович Нарышкин (на кого смахивает?)
Возможно, некоторые технологические, и в меньшей мере, стилистические приемы и были переняты у западных строителей, но ведь прогресс мог идти и параллельно. Скорее можно сказать, что утрированная «народность» и декоративность узорочного стиля - своего рода проявление патриотизма, сознательного отказа от Запада.
Все эти постройки красивы необыкновенно, о таких московских храмах Павел Алепский сказал, что они - услада для души. Однако, при разнообразии декора и компоновки объемов, все подобные церкви имеют много общих черт. Неискушенному зрителю несложно даже спутать некоторые из них (говорю кощунственным шепотом: однотипных много!). Строились такие церкви в период приблизительно второй-третьей четвертей 17 века - долгонько! А новенького-то чего-то хочется!
Слева на иконе - апостол Петр, небесный покровитель Петра Певрого
Со временем недовольство иностранцами поутихло. Да и царям прискучила постная патриархальная жизнь. Уже при Алексее Михайловиче при дворе было довольно много иноземцев - купцов, толмачей, мастеров тонких ремесел и затей. Вообще, обычай приглашать иностранцев к русскому двору завела еще просвещенная Софья Палеолог. Много их было и при Иване Грозном (особо он привечал англичан), и при Годунове, и при других государях, а вот сразу после Смуты число иноверцев в Москве поубавилось.
Время Алексея Михайловича характеризуется множеством реформ и преобразований, некоторая ориентация на Запад все же проявилась при нем. Он завел придворный театр, в доме его были популярны механические иностранные диковины, супруга повалялась на людях, сопровождала на охоту, у отпрысков - мудреные заморские игрушки.
Царские врата
Владельческая ложа
Надо сказать, детей его воспитывал Симеон Полоцкий, прозападный белорусский церковник, образованный человек, поэт и богослов (Федор и Софья, например, наученные Симеоном, бегло говорили на польском). На архитектуре, правда, это все эти европейские влияния пока мало отразилось - и при Алексее Михайловиче и при Федоре Алексеевиче продолжали строить узорочные храмы. Нельзя в то же время отрицать того влияния, которое оказали реформы Алексея Михайловича, а особенно церковная, на дальнейшее храмовое зодчество, что проявилось уже после смерти царя.
Первые храмы нового типа появились еще при Софье. Таким храмом была церковь Иосафа в Измайлове, построенная в 1678 году и разрушенная в 1936. Правда, восьмерик на четверике еще был невысок, декор был весьма скромен и неказист, а нагромождение объемов пока не обладало взвешенностью и гармонией, присущим более поздним храмам.
Когда к власти пришел 17-летний Петр, за спиной которого стояли Нарышкины, родственники его по материнской линии, усилился ветер перемен, что не могло не сказаться на развитии архитектуры. Люди из партии приближенных Петра при его воцарении получили земли и должности, первыми фигурами в государстве стали Лев Кириллович Нарышкин, брат матери Петра, Борис Алексеевич Голицин и Федор Юрьевич Ромодановский.
"Славянские" лица Нарышкиных (Верхний ряд слева направо - Афанасий Кириллович, Лев Кириллович, Наталья Кирилловна. Нижний ряд - Петр Первый, его сестра Наталья Алексеевна)
О Нарышкиных пару слов, буквально напомнить. Род был не знатный, небогатый, многочисленный. Фамилию они свою вели то ли от чехов, то ли от татар. Я более склонна верить второй версии: если посмотреть на портреты Нарышкиных, да и самого Петра, нельзя не отметить у них типично тюркских черт лица. Представители семейства были людьми бойкими, энергичными, вспыльчивыми и гонористыми - Петр явно в них, а не в «тишайшего» голубоглазого папеньку. Возвысились они случайно и быстро, благодаря Наталье Кирилловне - история известная. Немудрено, что от такой удачи у Нарышкиных головушка закружилась, вели они себя весьма вольно, особенно молодые братья царицы, чем не могли не настроить против себя сановитое боярство и их опору - стрельцов. Расплата последовала в скором времени, после смерти царя. Братья царицы Афанасий и Иван были убиты стрельцами во время волнений, а вот младшим Мартемьяну и Льву расправы удалось избежать по малолетству. Пересидев грозные времена, повзрослевшие, они возвысились вновь, когда на трон взошел набравший силу племянник.
Иконостас храма Покрова в Филях
Петр к матушке относился очень уважительно, родственников своих почитал, и поэтому, видимо, не особенно разбираясь, отдал должность министра иностранных дел (начальника посольского приказа) дяде Льву. Ранее эту должность занимал Василий Васильевич Голицин, фаворит Софьи. Царю тогда было всего 17 лет, при всем его уме и энергии и, несмотря на то, что царь уже был женат, его в то время больше интересовали флотские и воинские забавы. Сохранилась обширная переписка, в которой Петр довольно обстоятельно описывает дяде свои дела во время отъездов из Москвы, выказывая ему в письмах всяческое почтение.
Лев Кириллович, работая в Приказе, не свершил достославных дел, хотя иностранцы, контактировавшие с ним в то время, отзывались о нем вполне уважительно. С гораздо большим усердием Нарышкин вступил в подковерную борьбу со старыми и новыми недругами, а особенно - со своим недавним соратником Борисом Голициным и прочими. Из борьбы этой он вышел победителем: Голицина постоянно обвиняли в повышенной лояльности по отношению к опальному Василию Васильевичу Голицину, его двоюродному брату, были и другие претензии, что, в конечном итоге, загубило его карьеру.
Судя по портрету-парсуне, Лев Кириллович был мужчиной весьма видным, бросается в глаза сильное сходство дяди и царственного племянника. О характере Льва Кирилловича остались воспоминания противоречивые. Одни утверждали, что это был человек спокойный и бесстрастный, другие - совершенно обратное: вспыльчив якобы был и амбициозен.
С оглядкой нужно доверять мнению свояка Петра Первого князя Куракина, сказавшего, что Нарышкин «был человек гораздо посредняго ума и невоздержной к питью, также человек гордой, и хотя не злодей, токмо не склончивой и добро многим делал без резону, но по причуде своего настроения». Скорее всего, знатнейший Куракин, ведущий свой род от Гедемина, считал худородного Нарышкина выскочкой и ревниво относился к его высокому положению. Правда, на дипломатической ниве Куракин добился несравнимо больших успехов, чем Лев Нарышкин. Софья тоже утверждала, что братья Нарышкины спаивают юного Петра, но вот чьему бы мнению по поводу родственников ненавистной мачехи я не стала бы доверять, так это Софьиному! Насчет выпивки - не думаю, что у Нарышкина был выбор. Петр, как известно, был большой любитель буйных застолий, для которых часто использовался роскошный дворец Льва Нарышкина.
План церкви Покрова в Филях
Я читала несколько писем, написанных Львом Кирилловичем Петру уже в конце его недолгой жизни, когда он уже был фактически отстранен от дел. Надо сказать, меня неприятно удивил однообразный слащаво-подобострастный тон этих писем. Возможно, я слишком критична, и такая форма изложения в те времена была принята между любящими родственниками. Может, Лев Кириллович совершенно искренне умилялся успехами возвысившегося племянника. Еще из этих писем ясно, что в последние годы Нарышкин тяжело болел, на что он сетует, жалея, что не может из-за нездоровья принять участие в славных делах Петра и его соратников. Возможно, от дел его отстранили не из-за недовольства Петра, и не из-за того, что со смертью Натальи Кирилловны кончилось царское благоволение, а по состоянию здоровья. Умер он совсем молодым - в 41 год.
Храм Бориса и Глеба в Зюзине
Теперь о храме в Филях.
Небольшая деревенька Хвили на 16 дворов была жалована Нарышкину с получением боярства. Изначально здесь была деревянная церквушка, на месте которой Лев Кириллович в 1690 году начал возводить новый каменный храм. Практически одновременно с ним в своей вотчине в Дубровнице Борис Голицин, его соперник, начал постройку своего храма. Такое впечатление, что бояре соревновались, кто построит церковь чудеснее и краше. Соперничество это было полезным и плодотворным - потомки и сейчас могут видеть два прекрасных храма, ознаменовавших собой новую веху в российском зодчестве.
Храм Бориса и Глеба в Зюзине
Неоднократно высказывалось мнение, что появление нового типа храмов в Москве связывают с влияниями Украинского барокко, а именно, с некоторыми лаврскими постройками в Киеве. Некоторые зодчие специально ездили перенимать опыт у моих земляков, придав ему новое звучание и добавив «русский акцент».
Священник Борис Михайлов, написавший интересную книгу «Храм в Филях», считает, что появление новых барочных форм в церковном зодчестве связанно не просто с влиянием западной моды, но с более глубокими мотивами. По сравнению с аскетичными строгими храмами старины барокко поражает своей земной пышностью, даже страстностью. Происходили эти архитектурные метаморфозы под влиянием существенной латинизацией православия, восприятия новых идей, развитых еще киевским митрополитом Петром Могилой и широко распространившихся в России - ведь требником Могилы пользуются до сих пор. Это, по мнению автора, повлияло на архитектурную церковную символику, дало новую трактовку архаичным понятиям и канонам.
Незримое романское влияние проявилось в том, что важной стала не столько сама молитва, сколько чувства молящегося, личное стало вровень с высоким, духовным; место же молитвы великолепием своим призвано было усилить экстатическое состояние верующего. Новый декор барокко непривычен и даже… немного неприличен для культовых сооружений. Здесь дело не в «обмирщении» храмов, в чем иногда обвиняли предшествующее узорочье, а в том, что вызывающая, чувственная роскошь барокко не совсем вяжется с самой религиозной идеей, призывающей к скромности и аскетизму. В более поздние времена доходило уже до вещей, граничащих с бесстыдством - вспомните голых людей на стенах храма Дмитрия на Крови в Угличе.
Иконостас храма в Зюзине (пардон - кривовато, снималось "мыльницей" "с бедра")
Церкви подобные храму в Филях, однако, в свое время произвели настоящий фурор, судя по тому, что подобные постройки вскоре стали появляться во множестве в Москве и ее окрестностях.
Немного странно, что церковь называется храмом Покрова Богородицы, на самом деле Покровам посвящен только нижний храм, верхний - в честь Спаса Нерукотворного. Это посвящение связано с эффектной легендой. Якобы Льва Кирилловича во время стрелецких волнений царица Наталья спрятала на женской половине дворца. Юношу укрыли в небольшой комнатушке, где перед образом Спаса теплилась лампадка. Перепуганный подросток взмолился перед образом о пощаде и дал обет, что в случае спасения он обязательно построит прекрасный храм в честь Спаса, что он, как мы видим, и сделал со временем.
Иконостас Борисоглебской церкви в Зюзине
Это относительно небольшой центрический храм, представляющий собой ставший позднее традиционным «восьмерик на четверике». Центрические, «столпные» храмы встречались на Руси и ранее, я, как минимум, видела два - Пятницкая церковь в Чернигове и древний Петровский собор Высоко-Петровского монастыря, однако именно в храмах архитектуры нарышкинсокого барокко удалось достигнуть такого изящества иллюзии движения. Помните, в детстве мы все складывали пирамидки или башенки из кубиков? На большой кубик кладется поменьше, на него - еще меньше, и т.д. Этот несложный, на первый взгляд, прием, использовали зодчие конца 17 века, добиваясь при помощи декора неповторимого эффекта. Декор, ранее играющий роль функциональную, нередко маскирующую (швы, к примеру и перекрытия), здесь играет самостоятельное, очень важное значение. Это почти самостоятельная часть постройки, без которой она потеряет всю свою самобытность - останутся одни упомянутые «кубики».
План храма в Зюзине
В храме в Филях впервые вместо крытых галерей использовали открытые лестницы, ведущие в верхний храм. В более раннем зодчестве внутреннее пространство церкви было наглухо отделено от внешнего мира; это несло глубокий символичный смысл. Многочисленные притворы и паперти еще больше усиливали эту отдаленность. В церкви в Филях открытые лестницы не отделяют, а соединяют внешнее и внутреннее пространство храма - древней символикой смело пожертвовали для воплощения новой идеи. Внутренняя компоновка объемов тоже новаторская - притворы в форме лепестков являются не частью и не преддверием основного объема, они имеют вполне самостоятельное значение.
Росписи Борисоглебской церкви в Зюзине
Пышность иконостаса не поддается описанию - это надо видеть! Здесь, конечно, и следа не осталось от каноничной строгости древних иконостасов, которые, по сути, служили всего лишь оправой для икон. Изукрашенный изысканной выпуклой резьбой иконостас в Филях - самостоятельное действующее лицо. Для того, чтобы иконы не терялись на его фоне, необходимо было настоящее мастерство иконописца. Сохранились подписи на нескольких иконах, сохранившие для нас имена авторов - Карп Золотарев и Кирилл Уланов. Живопись сохранившихся икон удивительно свежа и жива даже по прошествии веков. Это уже не плоские схематические лики старины, это страстные живые лица, с горящими живыми глазами. Колорит икон сочен, но в то же время пропитан какой-то неизъяснимой нежностью; при этом авторам удалось избежать слащавой пасторальности. Доподлинно известно, что Золотарев специально посылался на Украину, чтобы изучить новые барочные храмы и их отделку.
Троице-Лыково
Верхний храм по площади небольшой, но из-за своей «столпности», вытянутости вверх, его пространство кажется достаточно объемным. Это была типичная домовая церковь, на иконах которой изображались святые, соименные близким родственниках заказчика. Церковь немного повторят внутреннее устройство фамильных часовен, в то время широко распространенных, например, в Польше. Отдельного внимания достойна помпезная владельческая ложа, похожая на драгоценный ларец - не забудьте высоко задрать голову, чтобы увидеть ее и роскошное паникадило на узорчатой цепи.
Добавлю еще, что царь Петр неоднократно бывал в Филях; он, скорее всего, наблюдал за строительством и даже пожертвовал дяде 400 червонцев для украшения куполов. А вот имя архитектора осталось неизвестным. Предполагалось, что это мог быть Яков Бухвостов, но подтверждений этому нет.
Москва-река в Троице-Лыкове
Церковь Покрова Пресвятой Богородицы мы посетили в самом конце сентября, и, надо сказать, весьма вовремя, так как с 1 октября верхний храм закрывался для осмотров до весны: храм не отапливается, а для сохранения драгоценного интерьера необходимо избегать резких перепадов температуры.
Следующие несколько храмов мы осмотрели уже в следующее мое посещение Москвы, в начале октября.
Один из этих храмов - Борисоглебская церковь в Зюзино.
Постройка ее началась, как ни странно, еще в 1688 году - на 12 лет раньше, чем храм в Филях, однако вначале строили нижний храм, прямоугольный и вытянутый. Его пропорции немного нелепы - притворная часть с четвериком по площади близка к алтарной. Это вызывает странные ощущения - такой обширный притвор и трапезная предполагают переход в гораздо более просторное помещение, а на самом деле, алтарная часть оказывается всего лишь относительно небольшой комнаткой.
Троицкий храм в Троице-Лыкове
Верхний храм, делающий Борисоглебскую церковь похожей на Филевскую, был построен намного позже - в 1704 году, так что вряд ли он изначально планировался как барочный. Авторство тоже приписывают Бухвостову и тоже бездоказательно. Это также восьмерик на четверике, однако на этот раз декор намного более скромный, чем в Филях, хотя некоторые элементы явно перекликаются. Верхний храм тоже достаточно наряден, однако здесь восстановленные росписи относительно недавние. Справедливости ради следует заметить, что они весьма не дурны, мне понравилось. Иконостас верхнего храма богатый, но в нем нет какой-то живости, природности какой-то, присущей филевскому храму. Этот типичный образец нарышкинского барокко тем не менее не принадлежал Нарышкиным - его хозяином был Борис Прозоровский. Сейчас храм действует, мы как раз застали делегацию молодых родителей и их близких, принесших крестить своего нервозного младенца.
Для посещения еще одного храма нам пришлось переместиться на метро в практически противоположный конец Москвы - в Троице-Лыково. Еще минут 25-30 мы топали пешком от метро. Из-за неудобной обуви ноги мои практически отваливались, но наградой мне был необыкновенно красивый вид на Москву-Реку, который открывается неподалеку от церкви. Даже в пасмурную осеннюю пору некоторые участки берега поистине удивительны по красоте, и это очень неожиданно и непривычно для немного сумасшедшего мегаполиса. Легкие туман и изморось вид не портили, а наоборот придавали заросшему берегу вид немного таинственный и мистический.
А нас интересует Троицкая церковь в Троице-Лыкове, построенная в то же время, что и храм в Филях в 1690 году.
Село Троице-Лыково было вотчиной еще одного брата Нарышкина - Мартемьяна Кирилловича. Он, как и Лев Кириллович, чудом избежал кровавой расправы в дни стрелецкого бунта. Насколько я знаю, в отличие от брата Льва, он не занимал настолько высоких должностей, однако родственными царскими милостями также не был обделен. Я не нашла сколь возможно подробной информации об этом дяде Петра Первого, как не нашла и его портрета. Судя по всему, не успел он совершить ничего славного, как и не успел набедокурить. Прожил он совсем мало - что-то около 32 лет. Вот эта церковь и еще пара построек - все, что от него осталось. Если кто-то знает о нем еще что-нибудь - поправьте меня.
Эта церковь сопоставима по размерам и похожа на две предыдущие: тот же восьмерик на четверике, те же изящные главки-луковки, то же предположительное авторство Бухвостова. Есть, однако, у нее и совершенно уникальные черты - в первую очередь, это изысканнейший белокаменный орнамент. Очень свежо выглядит церковь из-за белого цвета стен, пичем зодчим удалось добиться того, что белый орнамент на белом фоне не теряется, а смотрится еще эффектнее. Особенно бросаются в глаза украшения порталов в виде виноградных лоз и прочего растительного декора. Внутрь церкви мы попасть не смогли, она была закрыта, вокруг разложены строительные материалы. Видимо и сам храм и территория вокруг него сейчас на реставрации. Фотографировать храм было не очень удобно: мелкая изморось к этому времени превратилась в уже весьма ощутимый и очень противный дождь, я делала снимки, а мой спутник держал над головой (а главное - над объективом) раскрытый зонт. Ну, не маньяки?!
По поводу Троице-Лыкова мы договорились, что когда-нибудь постараемся еще раз приехать сюда - берег Москвы-реки нам уж очень понравился, и храм на высоком берегу (там еще и второй есть, попроще), и иконостас посмотреть будет надо, да и интересно глянуть, чего они там настроят-наремонтируют.
Думаете, мы на этом успокоились? И вовсе нет!
Не смотря на то, что на улице уже смеркалось, мы решили попробовать посетить еще один храм - церковь иконы Божьей Матери «Знамение» на Шереметьевом дворе. На самом деле, с этой церкви нужно было начинать знакомство с нарышкинским барокко. Ее построил все тот же Лев Кириллович, и, по некоторым данным, постройка эта более ранняя, чем церковь в Филях. Хотя, некоторые считают, что начато строительство было в 1691 году.
Знаменская церковь на Шереметьевом дворе
Пока мы добрались до нужного места (не спрашивайте, как, меня вели в сумерках, а у меня острый пространственный кретинизм), на улице стемнело. Храм расположен на каком-то странном дворе промышленного вида. Вход на площадку с храмом перегорожен сетчатым забором и проходной под руководством охранника, однако окна храма обнадеживающе светятся электричеством. Молоденький вполне вежливый охранник на вопрос, а как, собственно, можно поближе познакомиться с культурным наследием, с готовностью набрал номер и сообщил сердитому бурчанию в трубке, что тут нарисовались жаждущие приобщиться к прекрасному. Бурчание что-то сердито пробурчало, после чего охранник огорошил нас своим вопросом: «А вы кто?». Ответ: «Просто люди», переданный бурчанию, явно того не впечатлил (эх, не сообразила сказать, что я - племянница Никиты Михалкова!). Бурчание что-то долго неразборчиво бурчало, после чего нам было рекомендовано охранником детально изучить расписание богослужений на вывеске и прийти в положенное время, потому как храм закрыт.
На эти провода у меня нервов уже не хватило
Аудиенция закончилась, так и не начавшись, нам пришлось удовлетвориться куценькой фотосессией через ячейку сетки «мыльницей» - объектив дебелого «Никона» в нее не пролез. Церковь, судя по всему, недавно привели в порядок, а в советские времена в ней располагалась то ли столовая, то ли что-то еще более возмутительное. Как я понимаю, в столовой вряд ли сохранили барочный иконостас и росписи, так что, Сердитое Бурчание в трубке охранника, не очень-то и хотелось!
Конечно, это далеко не полный перечень центрических храмов нарышкинского барокко, но это даже хорошо: есть еще что посмотреть.