Стрекоза и Муравей (кавер)
Жили-были Стрекоза и Муравей. Ну как жили? Муравей жил, а Стрекоза все больше выживала. Муравей-то нормальной ячейкой общества был: квартира с евроремонтом, новый “Пассат” в рассрочку, работа в солидной фирме тимлидом, дача. А Стрекоза-попрыгунья, хоть ей уже почти тридцатник стукнул, все со своей музыкой носилась: записи, концерты, репетиции. Работала в говенном колл-центре на полставки, а по выходным еще и официанткой в кафе. Денег хватало ровно на комнату в коммуналке с текущим потолком и на скудную еду. А одеться-обуться? А после концерта с ребятами в баре зависнуть? А травы купить? А студию оплатить? А оборудование сколько стоит! Недавно за новый “сенхайзер” ползарплаты выложила, месяц впроголодь жила.
А Муравей ей сводным братом по маме доводился. Нехотя и морщась, но скидывал иногда Стрекозе на карту тыщу-другую, родня все-таки. Стрекоза его лишний раз не просила, только когда совсем край был. Он же просто так не даст, весь мозг проебет сначала. Опять свою пластинку заведет: когда ты, Стрекоза, уже повзрослеешь, знакомые стрекозы уже и отучились, и юристами в консалтингах, и замужем все, а ты все прыгаешь, попрыгунья, да песенки свои поешь, опять лето красное пропела, да и питаешься чорт знает чем, худая, бледная, одни глаза торчат, мать недавно звонила, спрашивала, как ты, жалуется, что не звонишь совсем, плачет, короче, ты давай, сестрица, заканчивай курсы кью-эй как все нормальные люди, пристрою тебя в свою контору джуниором, не бог весть что, но свои три сотни баксов в месяц будешь иметь, пора уже за ум браться, а свое творчество вот это вот по выходным в свободное время давай.
Стрекоза молча кивала, слушая вполуха, а мысленно уже накладывала музыку на свои новые стихи.
“Откуда столько яда”, - думала Стрекоза, мчась в студию. “Ну пропела лето, ну и хули? Не всем же в офисах сидеть с 9 до 18. И главное, сам же первый на мои концерты мчится, козел! И друзей-муравьев своих тащит.”
Это, кстати, было чистой правдой. Муравей хоть Стрекозу и строил, но сам же все лето ее прослушал. И на концертах несколько раз был, и в ютубе на работе ставил, и в машине крутил, стоя в пробке. И в бар как придет с коллегами-муравьями, намешает виски с пивом и начинает персонал заебывать: “поставьте мне Стрекозу, поставьте мне Стрекозу!”
В общем, все то лето Стрекоза писала дебютный альбом. И весь сентябрь писала, и весь октябрь, и еще пол ноября, да так и не дописала. Все время что мешало: то студию нечем оплатить, то работа, то барабанщик вдруг в аварию попал. Хуже всего было то, что она вдрызг разругались с басистом, который был главным аранжировщиков и соавтором части песен. Не сошлись во мнениях по поводу звучания. К концу ноября работа над альбомом совсем застопорилась, и Стрекоза ушла в глубокий творческий кризис. К Муравью не обращалась, тянула до последнего, ужасно ее кумарили муравьиные нотации. Но с первыми холодами все-таки сломалась. Доела последний доширак и пошла к нему на поклон.
“Денег я тебе, Стрекоза, больше не дам.” - отрезал Муравей, набивая рот бизнес-ланчем. “Я, блять, жопу на немецкий крест рву, чтобы жить как человек, а ты все свои песенки поешь. Ни денег, ни работы, ни семьи. Ты о матери-то хоть думаешь? Иди-ка ты у своих друзей-наркоманов побирайся.”
И ведь нельзя сказать, что Муравей не прав был. Просто у него была своя пластиковая муравьиная правда, в которую плохо вмещались тонкости бытия творческой личности. Как бы там ни было, остался Муравей без Стрекозы. А что он следующим летом слушал - Иосифа ли Кобзона, или группу “Воровайки” - так того я не ведаю.
А что Стрекоза? А Стрекоза закончила-таки курсы кью эй, вышла замуж, нарожала стрекозлят, жарит мужу котлеты. Группа, хоть и существовала номинально, по факту распалась. Барабанщик не смог вернуться к игре из-за травмы, клавишник получил предложение от другого коллектива, а с басистом они так и не помирились. Пыталась было закончить альбом сама, но как-то все не было то сил, то времени.
В редкие моменты тишины, когда муж и дети спят, Стрекоза достает со шкафа пыльный футляр с “Гибсоном”, откидывает крышку и поглаживает пальцами гриф. Проверяет, что двери в спальню и в детскую плотно закрыты, вытаскивает гитару из футляра, берет ре-минор и тихонько затягивает свою первую, самую хитовую песню… Обычно на половине она останавливается, быстро кладет гитару в футляр, щелкает замками и зашвыривает его обратно на шкаф. Потом надолго запирается в ванной, пуская воду.
Сейчас один из тех дней. “Гибсон” снова заброшен на шкаф, а в ванной льется вода. Минут через 15 она выйдет, тихонько приоткроет дверь спальни, разденется и ляжет возле мужа. Какое-то время она будет лежать и смотреть в потолок. Затем зажмурится и с силой, до крови, прикусит нижнюю губу, а наволочка будет впитывать струящуюся из глаз влагу. Затем, прежде чем снотворное подействует, будет пытаться сконцентрироваться на бытовых делах. Перед работой заскочить в банк... заказать новую микроволновку... к младшей завтра на собрание... Уже погружаясь в глубокий сон без сновидений, она вдруг вспоминает, что муж обещал, если получит премию, летом всей семьей свозить их на море. В Египет.