Восстание Волынского полка 27 февраля 1917 года - ключевое событие Февральской революции (часть 3)

Mar 08, 2023 19:46


Продолжение. Часть 2 - здесь

Действия отряда Кутепова

Что же противопоставили правительственные силы разгорающемуся огню мятежа? Читаем в воспоминаниях Александра Павловича Кутепова, в 1917 году полковника лейб-гвардии Преображенского полка, волею случая оказавшегося в отпуске в Петрограде именно в конце февраля (в последующем он станет одним из виднейших лидеров деникинских и врангелевских белогвардейских войск, командующим 1-м корпусом).

[А. П. Кутепов «Первые дни революции в Петрограде» Отрывок из воспоминаний, написанных генералом Кутеповым в 1926 году]

«…мне доложили, что из Градоначальства за мною прислали автомобиль, на котором командующий войсками генерал [С. С.] Хабалов приказал мне немедленно туда приехать. Внизу в Градоначальстве меня встретил жандармский ротмистр, сказавший мне, что он ждет меня, так как ему приказано провести меня прямо к генералу Хабалову.



Александр Павлович Кутепов



…Как только я вошел, генерал Хабалов спросил меня: «Вы полковник Кутепов?» Я тотчас же ему явился, и он поспешил мне заявить: «Я назначаю Вас начальником карательного отряда». На это я ему ответил, что я готов исполнить всякое приказание, но что, к сожалению, нашего Лейб-гвардии Преображенского полка здесь нет, что я нахожусь в отпуске, никакого отношения к запасному полку не имею, и что, мне кажется, в этом случае надо назначить лицо, более известное в Петроградском гарнизоне. Генерал Хабалов довольно твердо мне сказал: «Все отпускные мне подчиняются, и я Вас назначаю начальником карательного отряда». На это я ему ответил:

«Слушаю, прошу указать мне задачу и дать соответствующий отряд». Генерал Хабалов заявил: «Приказываю Вам оцепить район от

Литейного моста до Николаевского вокзала и все, что будет в этом

районе, загнать к Неве и там привести в порядок». Я ему сказал, что

не остановлюсь перед расстрелом всей этой толпы, но что для оцепления ее мне надо не менее бригады. Тогда генерал Хабалов раздраженно сказал: «Дадим то, что есть под руками. Возьмите роту (из 48 рядов) Лейб-гвардии Кексгольмского запасного полка с одним пулеметом, которая стоит против градоначальства, и идите с ней по Невскому проспекту; в Гостином дворе возьмите роту Лейб-гвардии Преображенского запасного полка (в 32 ряда) и

в Пассаже другую роту того же полка, того же состава. Сейчас от

Николаевского вокзала сюда к Градоначальству идет пулеметная рота в 24 пулемета, возьмите из них 12 пулеметов себе, а остальные

12 пришлите нам». Я спросил генерала Хабалова: «А будет ли эта

пулеметная рота стрелять?» Генерал Хабалов ответил, что, по его

сведениям, это хорошая часть. Затем он прибавил, что дополнительно пришлет все, что возможно, и что сейчас уже отдано распоряжение роте Лейб-гвардии Егерского запасного полка двигаться к Литейному проспекту, чтобы поступить в мое распоряжение, и приказал мне идти выполнять возложенное на меня поручение.

Выйдя из Градоначальства, я увидел очень подтянутую роту Лейб-гвардии Кексгольмского запасного полка с одним пулеметом. Рота произвела на меня хорошее впечатление, и я приказал вести ее по Невскому к Литейному проспекту. Около Гостиного двора ко мне присоединилась рота Лейб-гвардии Преображенского запасного полка под командой поручика Сафонова и из Пассажа рота поручика [А. А.] Брауна того же полка с прапорщиком [Н. В.] Кисловским. Поздоровавшись с ротами, я спросил ротных командиров,

в каком состоянии находятся роты. Они мне ответили, что роты хорошие, но, к сожалению, они вчера не получили ужина и до сего времени ничего не ели. Я приказал им при первой же остановке купить ситного хлеба и колбасы и накормить людей.

На Невском проспекте, у Александрийского театра около магазина Елисеева, я встретил пулеметную роту, идущую к Градоначальству. Пулеметы и ленты люди несли на себе. Когда я поздоровался с ротой, то ответило только несколько голосов. В роте уже имелось распоряжение, что 12 пулеметов поступают ко мне. Когда я обратился к командиру полуроты, штабс-капитану, фамилии его не помню, и спросил, могут ли они открыть огонь по первому приказанию, то он очень смущенно мне заявил, что у них нет совсем масла и воды в кожухах. Я приказал ему послать за всем необходимым и на первой же остановке немедленно изготовить пулеметы к бою.

По виду Невского проспекта было уже около одиннадцати часов утра, но нельзя было ничего сказать, что что-либо происходит в Петрограде. Городовые стояли на местах, и только народу было меньше, чем обыкновенно.

Дойдя до угла Литейного и Невского проспектов, я приказал

отряду остановиться, а сам пошел узнать у городового, не проходила

ли здесь рота Лейб-гвардии Егерского запасного полка. Городовой ответил, что никаких рот он не видал здесь. В это время на извозчике сюда подъехал командир Лейб-гвардии Преображенского запасного полка полковник князь Аргутинский-Долгоруков. Быстро соскочив с извозчика и заплетаясь в николаевской шинели, он бежал ко мне. Я пошел к нему навстречу. Он, волнуясь, сказал мне, что взбунтовавшаяся толпа солдат и рабочих подожгла Окружной суд и идет к Зимнему дворцу, и что генерал Хабалов приказал мне

немедленно вернуться обратно. На это я ему ответил: «Неужели

у вас, во всем Петрограде, только и имеется что мой так называемый карательный отряд? Значит, генерал Хабалов этим распоряжением, передаваемым через тебя, отменяет свое первое распоряжение?» Князь Аргутинский-Долгоруков на это ответил: «Прошу тебя поспешить идти к Зимнему Дворцу». Я возразил: «Идти обратно по Невскому нецелесообразно. Передай генералу Хабалову, что я пойду по Литейному проспекту, затем по Симеоновской улице к цирку Чинизелли и выйду на Марсово поле, где, вероятно, я и увижу эту самую толпу». Сказав это, я приказал отряду двигаться за мной по Литейному проспекту.

Двигались в таком порядке: рота Лейб-гвардии Кексгольмского запасного полка, пулеметная полурота, затем две роты Лейб-гвардии Преображенского запасного полка. Я шел впереди. Подходя к казармам Лейб-гвардии 1-й Артиллерийской бригады, на углу Литейного проспекта и Артиллерийского переулка я заметил группу офицеров Лейб-гвардии Литовского запасного полка. Далее было видно, как в казармах в это время били стекла, разбивали рамы и выбегали отдельные солдаты. Я остановил мой маленький отряд,

и ко мне подошел полковник Лейб-гвардии Литовского полка, который, как я понял из разговора, оказался командиром своего запасного полка. Он мне рассказал, что по Басковой улице к казармам подошла предводительствуемая штатскими толпа солдат его же запасного полка и Лейб-гвардии Волынского запасного полка и что, ворвавшись в казармы во двор, эта толпа стала требовать от солдат, находившихся в казармах, присоединения к ней. Я спросил его, какие же меры он принял, на что он мне ответил, что сделать

ничего не мог и что солдаты в казармах перешли на сторону взбунтовавшихся.

В это время был виден пожар Окружного суда, и оттуда слышались отдельные выстрелы и редкая пулеметная стрельба в нашем направлении: вдоль Литейного свистели отдельные пули.

Видя серьезность положения в этом месте, я решил, что не могу уйти отсюда для выполнения приказания генерала Хабалова, переданного мне через полковника князя Аргутинского-Долгорукова, и послал подпоручика Скосырского по телефону передать в Градоначальство обстановку всего происходящего в районе казарм Лейб-гвардии 1-й Артиллерийской бригады и предупредить, что я принял решение остаться и действовать в этом районе. Затем я сейчас же разомкнул роту Кексгольмцев на три шага во взводной колонне и выдвинул ее к дому князя Мурузи, откуда, как мне доложили, обстреливали пулеметами, и приказал выяснить обстановку в районе

Преображенского собора, Собрания армии и флота, Кирочной улицы и у Орудийного завода и, в случае сопротивления и действия бунтующих, немедленно открыть по ним огонь. Одну роту Лейб-гвардии Преображенского запасного полка с поручиком Сафоновым, выделив в его распоряжение четыре пулемета от пулеметной роты, я отправил закрыть Бассейную улицу со стороны Надеждинской, а также Баскову улицу, выходящую на Бассейную. Одновременно я отдал приказание в случае движения толпы в направлении роты немедленно открывать огонь. Одним взводом с пулеметом из роты поручика Брауна закрыть Артиллерийский переулок, выходящий на Литейный проспект.

… Около меня осталось человек двадцать солдат Литовского запасного полка, которые вместе со мною пошли к роте Лейб-гвардии

Преображенского запасного полка поручика Сафонова. Я приказал

ему - немедленно одним взводом с пулеметом закрыть Басков переулок и ворота, где во дворе были уже построены две роты Волынского запасного полка, распустить их по казармам и никого оттуда не выпускать...

В это время Кексгольмцев начали обстреливать со стороны Оружейного завода, где бегали отдельные люди, но толпы не было видно. Я приказал немедленно роте Кексгольмцев открыть огонь, обстрелять Литейный проспект и Орудийный завод и, двигаясь вперед, занять одной полуротой Кирочную улицу по направлению к Суворовскому проспекту; если же там будет толпа, открыть по ней огонь; другой же полуроте занять направление к Орудийному заводу, проверить караул в казначействе и усилить его одним пулеметом. Роте Лейб-гвардии Преображенского запасного полка с поручиком Брауном я приказал двигаться по Басковой улице и, выйдя к Преображенскому собору, очистить Саперный переулок и другие прилегающие сюда улицы.

Вслед за этим все офицеры мне заявили, что необходимо накормить людей, так как их роты не обедали, а Преображенцы даже и не ужинали. Ввиду этого я срочно послал штабс-капитана Преображенского полка [Ф. А.] Головина, случайно здесь находившегося, к генералу Хабалову, чтобы просить его сделать распоряжение о доставке пищи для солдат, а также объяснить ему все происходящее здесь и просить прислать более боеспособную команду пулеметчиков. По телефону дозвониться в Градоначальство мы уже не

могли.

Когда я отдавал все эти распоряжения, ко мне подошла команда человек в пятьдесят под начальством офицера, который доложил мне, что он прибыл из Царского Села в мое распоряжение с командой разведчиков Лейб-гвардии 1-го Стрелкового Его Величества запасного полка. Мне очень не понравился вид этой команды. Когда я с ней поздоровался, она ответила довольно вяло, и сейчас же после ответа раздалось из строя: «Мы еще сегодня не обедали!».

Я приказал начальнику команды немедленно узнать, кто это сказал, и, отведя команду в ближайший двор, привести ее там в порядок.

Почти одновременно с этой командой прибыл в мое распоряжение эскадрон Гвардейского Кавалерийского запасного полка. Не успел я отдать ротмистру приказание, как он заявил мне, что лошади плохо кованы, люди не ели и устали от большого перехода, и что им надо дать отдых. Довольно громким голосом я сказал ротмистру, что удивляюсь, как при такой обстановке он просит у меня дать отдых. Отрешив его от командования, я назначил поручика временно командующим эскадроном и приказал ему двигаться с эскадроном к цирку Чинизелли, выяснить обстановку в районе Марсова поля и действовать там, в случае надобности, решительно. Это приказание я отдал во исполнение приказания генерала Хабалова, отмены которого до сих пор не было.



Действия отряда Кутепова 2 февраля (12 марта) 1917 года

Затем я отправился к Собранию армии и флота и подошел к роте Кексгольмцев, полурота которых под начальством штабс-капитана (по-видимому, призванного из запаса) находилась на Литейном проспекте. Ротный командир этой роты был на Кирочной улице, где около церкви Лейб-гвардии Саперного батальона собралась толпа, которая разбивала окна и старалась проникнуть в казармы Жандармского дивизиона. Взвод Кексгольмцев, открыв огонь, разогнал эту толпу.

В это время со стороны Литейного орудийного завода и с колокольни Сергиевского всей артиллерии собора открыли огонь по полуроте Лейб-гвардии Кексгольмского запасного полка и по мне.

Несколько человек были ранено легко и четверо тяжело. Солдаты, не бывавшие под огнем, бросились под ворота и в Собрание армии и флота. Я немедленно приказал подобрать раненых и отнести их в дом графа Мусина-Пушкина, где помещалось Управление Красного креста Северного фронта. Там я попросил организовать перевязочный пункт и принять всех раненых. Одновременно принесли двух раненых Лейб-гвардии Преображенского

запасного полка с площади Преображенского собора. Приказав поставить под воротами дежурное отделение и изготовить пулемет, чтобы обстрелять перекрестным огнем Оружейный завод и угол Сергиевской улицы, я послал подтверждение поручику Брауну действовать более решительно в районе Лейб-гвардии Саперного запасного полка.

Вслед за этим мне донесли, что со стороны Марсова поля к Пантелеймоновской улице движется толпа, направляющаяся к Литейному проспекту, и в то же время ко мне прибыла из Царского Села рота Лейб-гвардии 4-го стрелкового Императорской Фамилии запасного полка под командой штабс-капитана [Д. С.] Розенбаха. Я приказал ему вместе с ротой встать на углу Пантелеймоновской и Моховой улиц и встретить толпу огнем, а сам пошел посмотреть раненых в доме графа Мусина-Пушкина».

Здесь я прерву цитирование воспоминаний А. П. Кутепов и дополню их выдержкой из показаний подпоручика лейб-гвардии Преображенского полка Владимира Владимировича Лыщинского-Троекурова, состоявшего как раз в роте поручика Сафонова (младший офицер 4-й роты запасного батальона лейб-гвардии Преображенского полка).  Показания были даны комиссии по расследованию событий февраля - марта 1917, назначенной Временным правительством. В отличие от воспоминаний А.П. Кутепова, написанных спустя 9 лет после происходившего, показания Лыщинского-Троекурова были записаны в ночь с 6 на 7 марта 1917 года, то есть, через несколько дней после событий. К самому тексту показаний прилагаются комментарии членов комиссии. Например:

«Подпоручик Лыщинский-Троекуров производит впечатление совершенно сумасшедшего и лишившегося какого-либо самообладания человека…»

Далее в материалах комиссии идет пересказ показаний самого Лыщинского-Троекурова:

«Первоначально рота поручика Сафонова, где подпоручик Лыщинский-Троекуров командовал взводом, имея офицерами прапорщика Княловского 2-го и поручика [А. А.] Брауна, действовала в районе Бассейной и даже перешла к Саперным казармам по Преображенской улице. Роты оружием не действовали согласно указанию поручика Брауна, передавшего подпоручику Лыщинскому-Троекурову, что на собрании офицеров решено оружием не действовать.

Было часов свыше 12, по городу слышна редкая пальба, толпу удавалось разгонять довольно легко. Из района Саперных казарм рота была обстреляна пулеметным огнем от крыш. Согласно переданному приказанию взводы начали стягиваться к полковому собору, все время пробиваясь сквозь толпу. Рота поручика Брауна была в это время между собором и Знаменской.

Около 15 часов взвод был в районе дома [нрзб.] со стороны Литейного проспекта и Симеоновской улицы, была слышна стрельба роты, при коей был полковник Кутепов.

В то же время со стороны Пантелеймоновской появилась большая, частью вооруженная толпа, состоящая наполовину из солдат, особенно Семеновского полка. Получив приказание остановить ее движение, подпоручик Лыщинский-Троекуров со своим взводом [двинулся] вперед, но из 16 рядовых многие начали [разворачиваться], заходя во дворы, прячась, особенно старался команды связи младший унтер-офицер Маслов.

С оставшимися 10 нижними чинами и прапорщиком Княловским 2-м он пытался остановить толпу, что ему уже почти будто бы удалось, когда в группе, окружившей прапорщика Княловского, загорелся спор, и Княловский, вынув револьвер, стал его заряжать.

В него в упор выстрелили... Прапорщик Княловский упал, и его начали живого и мертвого колоть штыками, причем кололи и наши люди. Нижние чины после сего окончательно разбежались, к ним присоединился и подпоручик Лыщинский-Троекуров, убежавший под беспорядочным обстрелом толпы. С одиночными людьми ему удалось достигнуть роты поручика Брауна, находившегося в районе полкового собора. К роте несколько раз выходил генерал [В. С.] Гадон, узнававший о положении дела.

Роты продолжали таять, разбежались также и люди, бывшие при полковнике Кутепове. Тогда, по рассказам, он один пошел в толпу и так с ней говорил, что его долго качали и несли на руках.

Крики «Ура!» слышны были подпоручику Лыщинскому-Троекурову лично.

Во время присоединения к поручику Брауну к ним подошла часть Кексгольмцев при офицерах. Они были очень возмущены, почему наши не начали стрелять, но с утра нижние чины дали понять, что стрелять не будут, почему и приказание о начале стрельбы отдано не было. Дабы не дать окончательно разбежаться людям, по совещанию с поручиком Брауном решено [было] ввести нижних чинов в помещение Преображенской читальни, где роты и находились до позднего вечера, когда поодиночке вернулись на Миллионную».

Вот как развязка событий описана в воспоминаниях А.П. Кутепова.

«…а сам пошел посмотреть раненых в доме графа Мусина-Пушкина. Едва я успел войти в дом, как мне сообщили, что на Сергиевской улице собирается

много автомобилей и, когда я подошел к углу Кирочной и Литейного и приказал полуроте Кексгольмцев изготовиться и разогнать эти автомобили, из-за угла Сергиевской улицы вылетело несколько машин, облепленных рабочими с красными тряпками и винтовками. Беспорядочно стреляя, они направились по Литейному проспекту. Немедленно был открыт огонь, и все машины, кроме одной, были брошены вместе с убитыми на Литейном проспекте, часть же людей убежала. Одна из машин продолжала быстро двигаться по Литейному; рабочие, облепившие автомобиль, падали на мостовую, но шофер, как видно раненый, все же на полном ходу повернул машину и уехал обратно. Вся эта машина была прострелена пулями, а стекла ее были разбиты. Я приказал собрать всех убитых и перенести их в пустой каретный сарай одного из домов на Литейном проспекте. От всех убитых рабочих сильно пахло спиртом. В это время ко мне прибежал штабс-капитан Розенбах, бледный, с оборванным погоном, и доложил, что, выйдя на угол Пантелеймоновской и Моховой улиц, солдаты его роты смешались с толпой, пытавшейся его избить и оторвавшей у него шашку.

Я немедленно пошел сам на Пантелеймоновскую улицу и по дороге встретился с шедшей ко мне ротой Лейб-гвардии Семеновского запасного полка с двумя офицерами прапорщиками [Н. К.] Соловьевым и [С. А.] Эссеном IV. Почти одновременно с Семеновцами подошла и рота Лейб-гвардии Егерского запасного полка, которая должна была прийти еще утром. Этой роте я приказал оставаться впредь до моего распоряжения около казарм Лейб-гвардии 1-й Артиллерийской бригады. Здесь же мне было доложено, что прапорщик Кисловский, идя с докладом ко мне от поручика Брауна, был

убит. Когда я сам выводил роту Семеновцев на Пантелеймоновскую

улицу, то толпа, увидев роту, очистила эту улицу. Я приказал прапорщику Соловьеву встать с ротой на Пантелеймоновской улице и, в случае нового появления толпы, открыть по ней огонь. Услышав же со стороны полуроты Кексгольмцев крики - «не стреляй!» - я поспешил туда и увидел офицера, идущего по Литейному проспекту от Артиллерийских казарм и делающего Кексгольмцам знаки, чтобы они не стреляли. Заметив на груди у этого офицера большой красный бант, я приказал открыть по нему огонь. Он сначала быстро побежал, но вскоре упал. Здесь же доложили мне, что с центральной телефонной станции отвечают, и что возможно переговорить

с Градоначальством. Я пошел к телефону в доме графа Мусина-Пушкина. В это время уже смеркалось. Все прилегающие к моему району улицы были насыщены толпами рабочих. Когда я подошел к телефону, то с центральной станции мне сказали, что «из Градоначальства никто не отвечает уже с полудня»…

В момент моего разговора по телефону я увидел, как в подъезд дома, в котором я находился, вбегали солдаты Лейб-гвардии Семеновского запасного полка, неся смертельно раненых прапорщиков Соловьева и Эссена IV. За ними бежали солдаты Лейб-гвардии Преображенского запасного полка - все были с винтовками, и в течение пяти минут весь дом был заполнен вооруженными солдатами.

Когда я вышел на улицу, то уже было темно, и весь Литейный проспект был заполнен толпой, которая, хлынув из всех переулков, с криками тушила и разбивала фонари. Среди криков я слышал свою фамилию, сопровождаемую площадной бранью. Большая часть моего отряда смешалась с толпой, и я понял, что мой отряд больше сопротивляться не может. Я вошел в дом и, приказав закрыть двери, отдал распоряжение накормить людей заготовленными для них ситным хлебом и колбасой. Ни одна часть своим людям обеда не выслала».

А вот как описываются очевидцами действия той части отряда Кутепова, которая была отправлена на Кирочную улицу. Речь далее идет о доме 4/1 на углу Манежного и Церковного (современное название - Радищева) переулков:

«Из показаний ефрейтора подготовительной учебной команды запасного батальона л.-гв. Егерского полка К.Н. Ветрова, старшего дворника Н.С. Семенова, младшего дворника К.И. Иванова и др. следует, что 27 февраля 1917 г. около 3 - 4 часов дня к дому подошла учебная рота л.-гв. Кексгольмского полка в количестве 120 человек, 15 - 20 казаков и столько же пулеметчиков из Ораниенбаума с 6-ю пулеметами. Часть подразделения с пулеметами заняла боевую позицию во дворе, а несколько солдат с пулеметами заняли одну из квартир на 2-м этаже. Через час учебная рота начала обстреливать солдат л.-гв. Семеновского полка, завязалась перестрелка. Казаки ушли почти сразу, а в 4 - 5 часов утра 28 февраля снялись и кексгольмцы, побросав винтовки по двору и лестницам и оставив пулеметы с пулеметчиками. После 5 часов утра, по словам Н.С. Семенова «пулеметчики, предоставленные сами себе, ушли чуть ли не со слезами на глазах, печалуясь, что остались без начальства, и не зная, что им делать далее». [Румянцев А.Г. «В эпицентре событий» - Документы Центрального Государственного исторического архива Санкт-Петербурга по делу о применении пулеметов в дни Февральской революции 1917 года в Литейной части Петрограда»]

Продолжаю рассказ из воспоминаний А.П. Кутепова.

«Образовавшийся в доме графа Мусина-Пушкина лазарет был довольно большой - свыше трех процентов Лейб-гвардии Преображенского и Лейб-гвардии Кексгольмского запасных полков лежало ранеными, и тут же среди них были умирающие прапорщики Соловьев и Эссен IV, вскоре оба скончавшиеся. Труп прапорщика Кисловского сюда не был принесен.

Управление и администрация временного лазарета просили меня вывести из дома здоровых солдат. Тогда я поблагодарил последних за честное до конца исполнение своего долга и приказал им, сложив винтовки и патроны на чердак, разделиться на небольшие группы под начальством своих унтер-офицеров и идти по казармам.

Хозяева дома, видя вокруг него возмущенную и кричащую по моему адресу угрожающие возгласы толпу и боясь за свой дом, предлагали мне переодеться в штатское и уйти, но я наотрез от этого отказался и, сказав, что я при первой возможности оставлю их дом, послал своих двух унтер-офицеров посмотреть, где я могу выйти из дома. Вскоре вернулся старший унтер-офицер Маслов и сказал, что ко всем возможным выходам из дома поставлены вооруженные команды рабочих, которые ждут моего выхода, и что мне выйти совершенно невозможно. Тогда я отпустил этих двух унтер-офицеров и остался один.

Поздно ночью ко мне пробрался ефрейтор учебной команды Лейб-гвардии Преображенского запасного полка, с которым фельдфебель учебной команды прапорщик Лисов прислал мне солдатское обмундирование, чтобы я, переодевшись, мог выйти из своего заточения, но мне был противен какой-либо маскарад, и я от этого отказался.

Проснувшись утром 28 февраля довольно поздно и напившись чаю, который мне дали во временном лазарете, я подошел к окну «своей» маленькой гостиной и увидел Литейный проспект, сад Собрания армии и флота и угол Кирочной улицы - всюду бродили вооруженные рабочие, не спускавшие глаз с окон дома графа Мусина-Пушкина. В это время из-за угла Кирочной улицы выехали две броневые машины и два грузовика. Все они были наполнены вооруженными рабочими, среди которых было несколько солдат. Машины остановились посреди Литейного проспекта, и рабочие, соскочив с них, начали галдеть, все время показывая на окна. В этом приняли участие и гуляющие по Литейному рабочие. Затем, направив пулеметы на окна верхнего этажа дома, все они пошли к подъезду.

В это время в мою гостиную вбежала сестра милосердия и стала уговаривать меня надеть халат санитара, так как, по ее словам, приехали рабочие и солдаты, чтобы убить меня. Попросив ее оставить меня одного в гостиной, я сел на маленький диванчик в углу и стал ждать прихода представителей новой власти.

Гостиная, бывшая длиной меньше восьми шагов и шириной шагов пять, имела две двери - одни вели в ряд комнат, идущих вдоль Литейного проспекта, другие, обращенные к окнам, выходили на площадку вестибюля. Напротив первых дверей было большое зеркало в стене, напротив вторых - также зеркало между окнами.

Сидя в углу, я видел, как по комнатам бежали двое рабочих с револьверами в руках. Случилось так, что на порогах обеих дверей моей комнаты одновременно появились рабочие с револьверами в руках. Посмотрев друг на друга и, увидев, вероятно, в зеркалах только самих себя, они повернулись и ушли, не заметив меня. Все в доме, как и я, были очень удивлены, что я не был арестован этими вооруженными рабочими.

Найдя на чердаке сложенные там винтовки и патроны, рабочие

снесли их в грузовики и, не тронув раненых, уехали по Кирочной

улице, вероятно, в Государственную Думу…

После отъезда рабочих «моя разведка» донесла, что наблюдение за домом прекращено, но я решил до вечера никуда не уходить…

Вечером я попросил доставить меня на Миллионную улицу в наше собрание на одном из санитарных автомобилей. Около восьми часов вечера во двор был подан санитарный автомобиль, и я, оставив оружие в Управлении Красного креста Северного фронта, сел между шофером и врачом. Мне было дано удостоверение, что я начальник санитарной колонны. Быстро выехав со двора на Литейный проспект, мы повернули затем на Набережную, откуда проехали прямо на Миллионную. По дороге нас несколько раз останавливали, но доктор очень бойко говорил: «Товарищи, мы вызваны подобрать раненых в Павловское училище, там только что был бой. Прошу вас не задерживать нас». И нас пропускали. Таким образом, я благополучно добрался до нашего собрания на Миллионной улице».

С развалом - даже не разгромом, а именно развалом - отряда Кутепова фактически столица империи перешла в руки восставшего народа. Штабом восстания вольно - невольно стала Государственная Дума в Таврическом дворце.

В качестве постскриптума несколько слов о судьбе самого яркого героя событий 27 февраля 191 года в Петрограде - Тимофея Ивановича Кирпичникова.

Из статьи: Евгений Гусляров "Роковая ошибка Тимофея Кирпичникова" (https://rg.ru/2016/11/03/rodina-kirpichnikov.html 03.11.2016)

«...в народе Тимофей Кирпичников оставался почти былинным героем. Во время "апрельского кризиса", когда большевики во главе с Лениным впервые попытались покуситься на абсолютное владение страной, "первый солдат революции" снова вывел на улицы солдат. И помог Временному правительству - тоже временно - парализовать претендентов на власть.

Очень скоро это скажется роковым образом на судьбе Кирпичникова.

Октябрьский переворот он встретит на службе у Временного правительства. В момент наступления генерала Краснова на Петроград Кирпичников попытается снова организовать солдатский бунт - уже против большевиков. Но на этот раз потерпит полный провал: поднять удалось лишь мальчишек из юнкерских училищ. Их сопротивление будет жестоко подавлено, а Тимофей Кирпичников бежит на Дон...

...Кирпичников планировал влиться в ряды формировавшейся Белой армии. Ему, вероятно, и в голову не приходило, что первый боец революции является для контрреволюции первым врагом...

Попав в расположение частей генерала А.П. Кутепова, самонадеянный "солдат революции номер один" стал настаивать на личной встрече с командиром. Кутепов и рассказал, уже в эмиграции, об этой странной встрече. Его слова записал генерал Е.И. Достовалов. Фамилия Кирпичникова в рассказе не фигурирует, но нет сомнений, о ком идет речь.

"Вспоминаю характерный для настроения восставшего офицерства рассказ генерала Кутепова из первых времен существования Добровольческой армии, который он любил повторять и который неизменно вызывал общее сочувствие слушающих.

- Однажды, - рассказывал Кутепов, - ко мне в штаб явился молодой офицер, который весьма развязно сообщил мне, что приехал в Добровольческую армию сражаться с большевиками "за свободу народа", которую большевики попирают. Я спросил его, где он был до сих пор и что он делал, офицер рассказал мне, что был одним из первых "борцов за свободу народа" и что в Петрограде он принимал деятельное участие в революции, выступив одним из первых против старого режима. Когда офицер хотел уйти, я приказал ему остаться и, вызвав дежурного офицера, послал за нарядом. Молодой офицер заволновался, побледнел и стал спрашивать, почему я его задерживаю. Сейчас увидите, сказал я и, когда наряд пришел, приказал немедленно расстрелять этого "борца за свободу".

Кирпичникова увели за железнодорожную насыпь. Забрали и уничтожили все документы и газетные вырезки, которыми он имел обыкновение подтверждать свои заслуги перед революцией. Тело оставили в придорожной канаве».

Преображенская улица, улица Радищева, Санкт-Петербург, краеведение, Саперный переулок, Февральская революция, история

Previous post Next post
Up