Большая История в зеркале семейной истории
Оригинал взят у meshock86 в Большая История в зеркале семейной истории
Недавно я завершил работу над исследованием жизни своего прадеда и издал это исследование в виде книги - для семейного пользования, в подарок моей бабушке к её 91-му дню рождения. Работа над этой книгой дала мне очень много. Наверное, самое главное - это удивительное, волнующее ощущение, когда на твоих глазах как будто складывается мозаика, собранная твоими руками из разбросанных кусочков, и перед тобой открывается внутренний мир человека, его мысли и чувства, логика его поступков и т.д.
Мой прадед, Лев Натанзон (1889-1942), был одним из тех, кто понаехал, к большой скорби вице-спикера Госдумы Петра Толстого, в нашу матушку белокаменную Москву с территории бывшей черты оседлости после Октябрьской революции. С наганом он, правда, не бегал, храмы не разрушал, никаких административных должностей не занимал, работал, как и в Белостоке до революции, рабочим-наборщиком, в разных типографиях, дольше всего - в главном советском еврейском издательстве "Дер Эмес" ("Правда"). С 1924 года состоял в коммунистической партии. Впоследствии, как и многие его коллеги по работе, был репрессирован.
В общем, жизненный путь прадеда был довольно-таки типичным для той социальной, национальной и политической среды, к которой он принадлежал. Возможно, поэтому по ходу работы над книгой для меня многое прояснилось не только в биографии прадеда, но и в общей картине той эпохи, в которой он жил. Некоторыми из своих наблюдений хочу поделиться здесь.
1. Не следует судить о внешнем виде дореволюционных городов Российской империи по почтовым открыткам. На открытках Белостока, к примеру, всегда изображались практически одни и те же улицы более-менее цивилизованного вида, которых всего-то было несколько штук на весь город. Но нигде, разумеется, не изображалась остальная часть города, с её убогими хибарками и вонючими кривыми улочками - к слову сказать, канализация в уездном центре отсутствовала как таковая.
2. Из всех известных мне родственников прадеда единственным человеком, пришедшим к Успеху, был его дядя со стороны матери, Лазарь Борисович Цигель. Он был строительным подрядчиком, сделал состояние в Белостоке на финансовых спекуляциях и успел стать купцом первой гильдии аккурат накануне очередного экономического кризиса, что дало ему право покинуть черту оседлости и в 1900 году переехать в Москву. Ну и дальше всё как по маслу: квартира в элитном доме на Сретенском бульваре, загородная вилла в Сокольниках, фирма растёт и крепнет, не обходясь, как водится, без некоторых махинаций при исполнении заказов. Даже революция не сильно выбила дядю из колеи: конечно, его недвижимость национализировали, но сама фирма продолжала существовать и в годы "военного коммунизма", и при нэпе. Отсюда мораль: а) от трудов праведных не наживёшь палат каменных; б) если человек действительно Успешен, то это надолго.
3. Сейчас понятия "учёный" (в смысле настоящий учёный, а не обладатель купленной диссертации) и "чиновник" (в смысле руководящий работник именно в госаппарате, а не в академических учреждениях) кажутся практически несовместимыми. А вот в начале 1920-х годов заместителем управделами ВЦИК был такой человек - Эрнест Карлович Дрезен, учёный-языковед и главный советский эсперантист. Узнал я об этом факте случайно, из его резолюции на заявлении прадеда с просьбой улучшить жилищные условия (резолюция была положительной и возымела действие). Наверное, время было такое, что даже такие отъявленные идеалисты и романтики, как поклонники международного языка эсперанто, не гнушались бумажной работы в госучреждениях, а госучреждения, в свою очередь, не боялись брать на бумажную работу отъявленных идеалистов и романтиков.
4. Про "ленинский призыв" 1924 года часто пишут, что он был спланирован чуть ли не лично Сталиным для укрепления своей власти в партии, а большинство вступивших представляло собой политически неграмотную массу, движимую лишь стремлением сделать карьеру и полностью зависимую от партийного руководства. Судя по тем материалам, которые я изучал, такой взгляд, как минимум, очень сильно упрощает реальность. Вступали в партию кадровые рабочие, причём со своими индивидуальными мотивами - их рассказы, опубликованные в заводской газете, не выглядят шаблонными или однотипными, но у всех прослеживается мысль: теперь нет больше вождя, на которого можно надеяться, мы должны сами взять на себя ответственность за революцию. К слову сказать, многие из этих вступивших отнюдь не следовали беспрекословно за "генеральной линией".
5. Вообще заводские газеты - это уникальное зеркало времени: не только исторических событий, но и настроений, языка, бытовых подробностей жизни обычных людей. И в этом плане газеты 1920-х годов - просто кладезь для понимания атмосферы той эпохи, когда ещё не остыл запал великой революции, когда помощнику директора на страницах газеты настоятельно советовали "на седьмом году Советской власти" научиться здороваться с рабочими, а директор, обращаясь к рабочим, просил: "Товарищи, пишите и указывайте на наши недостатки подробно и почаще. С благодарностью примем все ваши советы и указания". И писали, и указывали, иногда довольно едко, и многие проблемы решались. А также заводская газета высмеивала мужей, бьющих своих жён и жён, бьющих своих мужей, пьяниц и сквернословов, публиковала рекомендации по охране труда и о том, как лучше провести свободное время - в общем, была реальным и действенным примером социального творчества масс [может быть, сделаю как-нибудь отдельную публикацию с наиболее интересными текстами из той газеты].
6. Внутрипартийная борьба в ВКП(б) в 1920-е годы отражала объективно существовавшие в советском обществе социальные конфликты и противоречия (между городом и деревней, между рабочими и служащими и т.д.). С начала 1930-х годов, после разгрома всех оппозиций, эти противоречия уже не находили себе выражения в открытой политической борьбе, но всё равно так или иначе вылезали наружу, а метания "генеральной линии" то влево, то вправо в попытках лавировать между разными группами населения всё время оставляли кого-то недовольным. Это недовольство, по преимуществу носившее социально-экономический характер и выражавшееся в частных разговорах, было тем материалом, из которого впоследствии следователи НКВД лепили "антисоветскую агитацию".
7. Есть гипотеза, что причина такого широкого размаха политических репрессий в 1930-е годы была заложена в том, что коммунистическая партия, оставшись не только единственной правящей, но и единственной легальной, превратилась из политической организации в институт государственной власти, со всеми вытекающими последствиями, в частности:
а) перемещение идейных споров внутри партии в плоскость уголовного преследования (знаменитая "литерная" статья КРТД);
б) двойные стандарты в отношении людей с "политически сомнительным" прошлым (бывших оппозиционеров или выходцев из других партий) - одних за это сажали или, как минимум, гнобили при каждом удобном случае, в то время как другие, стремясь доказать свою лояльность, громче всех обвиняли первых в собственных "грехах" и делали на этом успешную карьеру.
И то, и другое суть проявления того совершенно безыдейного конформизма, который стал стилем жизни партии и в перспективе, как известно, привёл к её полной деградации, завершившейся позорной сдачей всего и вся в годы "перестройки".
8. Градус абсурда в следственном деле 1936 года напоминает о временах средневековья и борьбы с ересями (хотя это ещё не тридцать седьмой, когда искали свастику в орнаменте на обложках школьных тетрадей). Обвиняемым регулярно задавался вопрос: "Почему вы не выступали с разоблачением себя как троцкиста?". Показательная история произошла с заместителем редактора газеты "Дер Эмес" Шпрахом. Он на партийном собрании обронил словечко "перетряхивание" относительно шедшей тогда проверки партийных документов, а ведь это слово, о ужас, употребил Троцкий в 1920 году во время дискуссии о профсоюзах!! Шпраха исключили из партии, потом по апелляции восстановили, потом снова исключили и арестовали по доносу секретаря его партячейки. Секретарь поведал, что в личной беседе с ним Шпрах отрицал возможность построения коммунизма в отдельно взятой стране, так как коммунизм не предполагает наличия ни государства, ни армии. Эта мысль, с точки зрения марксистской теории вполне очевидная, вошла в противоречие с последними указаниями товарища Сталина и стала поводом для ареста Шпраха. Секретарь же партячейки после этого занял освободившуюся должность заместителя редактора газеты. Без комментариев.
9. Вообще о роли "низовой инициативы" в репрессиях: начало всему огромному следственному делу "о контрреволюционной троцкистской организации в типографии "Дер Эмес", по которому проходило обвиняемыми почти 30 человек, положили два доноса на одну супружескую пару, причём первый "сигнал" сначала "не сработал" и был пущен в ход уже после появления второго. Авторы обеих доносов - беспартийные женщины, во втором случае - малограмотная "активная общественница", явно хотевшая показать себя более бдительной, чем местные партийцы. Эта "низовая инициатива" совпала с желанием руководства НКВД Московской области занять первое место в стране по количеству разоблачённых "врагов народа", чего они в итоге и добились. Желание выслужиться, в свою очередь, было спровоцировано той политической установкой, которая шла от высшего партруководства во главе со Сталиным. Так что, когда спорят, кто больше виноват - верхушка партии, руководство НКВД или доносчики - можно уверенно сказать: все хороши.
10. Что касается тех НКВД-шников, которые вели дело - практически все они через несколько лет были сами арестованы и расстреляны за "вражескую работу в органах НКВД", то есть фальсификацию уголовных дел и применение незаконных методов следствия. Им, наверное, было очень обидно: они ведь так старались в борьбе с врагами народа, выполняя указание партии и правительства, получали ордена, а несколько лет спустя партия и правительство оценило их старания как "вражескую работу" и наградило пулей в затылок. Так или иначе, в данном случае можно сказать, что закон кармы сработал и справедливость восторжествовала, пусть и в таком странном виде.
11. Главный вывод, который я сделал для себя по итогам работы над книгой - прошлое, как и настоящее, всегда богаче наших представлений о нём. И потому нелепы и возмутительны любые попытки впихнуть это прошлое в примитивные идеологические схемы и сделать его объектом манипуляций - с чем я столкнулся, например, встретив в сети фамилию своего прадеда в списках под названием "Жертвы коммунистического террора в СССР" и "Евреи - жертвы ленинско-сталинского террора". Обе формулировки бессмысленны, так как прадед сам был коммунистом, вступившим в партию по убеждению во время "ленинского призыва", и причины его ареста не были связаны с его национальным происхождением. Короче говоря, вместо "объяснений" всех мрачных страниц 1930-х годов злой волей отдельных лиц или групп - нужно изучать источники, стараться, по возможности, понять контекст известных нам фактов и те закономерности, которые сделали всё это возможным.
Буду рад конструктивным комментариям и вопросам.
Недавно я завершил работу над исследованием жизни своего прадеда и издал это исследование в виде книги - для семейного пользования, в подарок моей бабушке к её 91-му дню рождения. Работа над этой книгой дала мне очень много. Наверное, самое главное - это удивительное, волнующее ощущение, когда на твоих глазах как будто складывается мозаика, собранная твоими руками из разбросанных кусочков, и перед тобой открывается внутренний мир человека, его мысли и чувства, логика его поступков и т.д.
Мой прадед, Лев Натанзон (1889-1942), был одним из тех, кто понаехал, к большой скорби вице-спикера Госдумы Петра Толстого, в нашу матушку белокаменную Москву с территории бывшей черты оседлости после Октябрьской революции. С наганом он, правда, не бегал, храмы не разрушал, никаких административных должностей не занимал, работал, как и в Белостоке до революции, рабочим-наборщиком, в разных типографиях, дольше всего - в главном советском еврейском издательстве "Дер Эмес" ("Правда"). С 1924 года состоял в коммунистической партии. Впоследствии, как и многие его коллеги по работе, был репрессирован.
В общем, жизненный путь прадеда был довольно-таки типичным для той социальной, национальной и политической среды, к которой он принадлежал. Возможно, поэтому по ходу работы над книгой для меня многое прояснилось не только в биографии прадеда, но и в общей картине той эпохи, в которой он жил. Некоторыми из своих наблюдений хочу поделиться здесь.
1. Не следует судить о внешнем виде дореволюционных городов Российской империи по почтовым открыткам. На открытках Белостока, к примеру, всегда изображались практически одни и те же улицы более-менее цивилизованного вида, которых всего-то было несколько штук на весь город. Но нигде, разумеется, не изображалась остальная часть города, с её убогими хибарками и вонючими кривыми улочками - к слову сказать, канализация в уездном центре отсутствовала как таковая.
2. Из всех известных мне родственников прадеда единственным человеком, пришедшим к Успеху, был его дядя со стороны матери, Лазарь Борисович Цигель. Он был строительным подрядчиком, сделал состояние в Белостоке на финансовых спекуляциях и успел стать купцом первой гильдии аккурат накануне очередного экономического кризиса, что дало ему право покинуть черту оседлости и в 1900 году переехать в Москву. Ну и дальше всё как по маслу: квартира в элитном доме на Сретенском бульваре, загородная вилла в Сокольниках, фирма растёт и крепнет, не обходясь, как водится, без некоторых махинаций при исполнении заказов. Даже революция не сильно выбила дядю из колеи: конечно, его недвижимость национализировали, но сама фирма продолжала существовать и в годы "военного коммунизма", и при нэпе. Отсюда мораль: а) от трудов праведных не наживёшь палат каменных; б) если человек действительно Успешен, то это надолго.
3. Сейчас понятия "учёный" (в смысле настоящий учёный, а не обладатель купленной диссертации) и "чиновник" (в смысле руководящий работник именно в госаппарате, а не в академических учреждениях) кажутся практически несовместимыми. А вот в начале 1920-х годов заместителем управделами ВЦИК был такой человек - Эрнест Карлович Дрезен, учёный-языковед и главный советский эсперантист. Узнал я об этом факте случайно, из его резолюции на заявлении прадеда с просьбой улучшить жилищные условия (резолюция была положительной и возымела действие). Наверное, время было такое, что даже такие отъявленные идеалисты и романтики, как поклонники международного языка эсперанто, не гнушались бумажной работы в госучреждениях, а госучреждения, в свою очередь, не боялись брать на бумажную работу отъявленных идеалистов и романтиков.
4. Про "ленинский призыв" 1924 года часто пишут, что он был спланирован чуть ли не лично Сталиным для укрепления своей власти в партии, а большинство вступивших представляло собой политически неграмотную массу, движимую лишь стремлением сделать карьеру и полностью зависимую от партийного руководства. Судя по тем материалам, которые я изучал, такой взгляд, как минимум, очень сильно упрощает реальность. Вступали в партию кадровые рабочие, причём со своими индивидуальными мотивами - их рассказы, опубликованные в заводской газете, не выглядят шаблонными или однотипными, но у всех прослеживается мысль: теперь нет больше вождя, на которого можно надеяться, мы должны сами взять на себя ответственность за революцию. К слову сказать, многие из этих вступивших отнюдь не следовали беспрекословно за "генеральной линией".
5. Вообще заводские газеты - это уникальное зеркало времени: не только исторических событий, но и настроений, языка, бытовых подробностей жизни обычных людей. И в этом плане газеты 1920-х годов - просто кладезь для понимания атмосферы той эпохи, когда ещё не остыл запал великой революции, когда помощнику директора на страницах газеты настоятельно советовали "на седьмом году Советской власти" научиться здороваться с рабочими, а директор, обращаясь к рабочим, просил: "Товарищи, пишите и указывайте на наши недостатки подробно и почаще. С благодарностью примем все ваши советы и указания". И писали, и указывали, иногда довольно едко, и многие проблемы решались. А также заводская газета высмеивала мужей, бьющих своих жён и жён, бьющих своих мужей, пьяниц и сквернословов, публиковала рекомендации по охране труда и о том, как лучше провести свободное время - в общем, была реальным и действенным примером социального творчества масс [может быть, сделаю как-нибудь отдельную публикацию с наиболее интересными текстами из той газеты].
6. Внутрипартийная борьба в ВКП(б) в 1920-е годы отражала объективно существовавшие в советском обществе социальные конфликты и противоречия (между городом и деревней, между рабочими и служащими и т.д.). С начала 1930-х годов, после разгрома всех оппозиций, эти противоречия уже не находили себе выражения в открытой политической борьбе, но всё равно так или иначе вылезали наружу, а метания "генеральной линии" то влево, то вправо в попытках лавировать между разными группами населения всё время оставляли кого-то недовольным. Это недовольство, по преимуществу носившее социально-экономический характер и выражавшееся в частных разговорах, было тем материалом, из которого впоследствии следователи НКВД лепили "антисоветскую агитацию".
7. Есть гипотеза, что причина такого широкого размаха политических репрессий в 1930-е годы была заложена в том, что коммунистическая партия, оставшись не только единственной правящей, но и единственной легальной, превратилась из политической организации в институт государственной власти, со всеми вытекающими последствиями, в частности:
а) перемещение идейных споров внутри партии в плоскость уголовного преследования (знаменитая "литерная" статья КРТД);
б) двойные стандарты в отношении людей с "политически сомнительным" прошлым (бывших оппозиционеров или выходцев из других партий) - одних за это сажали или, как минимум, гнобили при каждом удобном случае, в то время как другие, стремясь доказать свою лояльность, громче всех обвиняли первых в собственных "грехах" и делали на этом успешную карьеру.
И то, и другое суть проявления того совершенно безыдейного конформизма, который стал стилем жизни партии и в перспективе, как известно, привёл к её полной деградации, завершившейся позорной сдачей всего и вся в годы "перестройки".
8. Градус абсурда в следственном деле 1936 года напоминает о временах средневековья и борьбы с ересями (хотя это ещё не тридцать седьмой, когда искали свастику в орнаменте на обложках школьных тетрадей). Обвиняемым регулярно задавался вопрос: "Почему вы не выступали с разоблачением себя как троцкиста?". Показательная история произошла с заместителем редактора газеты "Дер Эмес" Шпрахом. Он на партийном собрании обронил словечко "перетряхивание" относительно шедшей тогда проверки партийных документов, а ведь это слово, о ужас, употребил Троцкий в 1920 году во время дискуссии о профсоюзах!! Шпраха исключили из партии, потом по апелляции восстановили, потом снова исключили и арестовали по доносу секретаря его партячейки. Секретарь поведал, что в личной беседе с ним Шпрах отрицал возможность построения коммунизма в отдельно взятой стране, так как коммунизм не предполагает наличия ни государства, ни армии. Эта мысль, с точки зрения марксистской теории вполне очевидная, вошла в противоречие с последними указаниями товарища Сталина и стала поводом для ареста Шпраха. Секретарь же партячейки после этого занял освободившуюся должность заместителя редактора газеты. Без комментариев.
9. Вообще о роли "низовой инициативы" в репрессиях: начало всему огромному следственному делу "о контрреволюционной троцкистской организации в типографии "Дер Эмес", по которому проходило обвиняемыми почти 30 человек, положили два доноса на одну супружескую пару, причём первый "сигнал" сначала "не сработал" и был пущен в ход уже после появления второго. Авторы обеих доносов - беспартийные женщины, во втором случае - малограмотная "активная общественница", явно хотевшая показать себя более бдительной, чем местные партийцы. Эта "низовая инициатива" совпала с желанием руководства НКВД Московской области занять первое место в стране по количеству разоблачённых "врагов народа", чего они в итоге и добились. Желание выслужиться, в свою очередь, было спровоцировано той политической установкой, которая шла от высшего партруководства во главе со Сталиным. Так что, когда спорят, кто больше виноват - верхушка партии, руководство НКВД или доносчики - можно уверенно сказать: все хороши.
10. Что касается тех НКВД-шников, которые вели дело - практически все они через несколько лет были сами арестованы и расстреляны за "вражескую работу в органах НКВД", то есть фальсификацию уголовных дел и применение незаконных методов следствия. Им, наверное, было очень обидно: они ведь так старались в борьбе с врагами народа, выполняя указание партии и правительства, получали ордена, а несколько лет спустя партия и правительство оценило их старания как "вражескую работу" и наградило пулей в затылок. Так или иначе, в данном случае можно сказать, что закон кармы сработал и справедливость восторжествовала, пусть и в таком странном виде.
11. Главный вывод, который я сделал для себя по итогам работы над книгой - прошлое, как и настоящее, всегда богаче наших представлений о нём. И потому нелепы и возмутительны любые попытки впихнуть это прошлое в примитивные идеологические схемы и сделать его объектом манипуляций - с чем я столкнулся, например, встретив в сети фамилию своего прадеда в списках под названием "Жертвы коммунистического террора в СССР" и "Евреи - жертвы ленинско-сталинского террора". Обе формулировки бессмысленны, так как прадед сам был коммунистом, вступившим в партию по убеждению во время "ленинского призыва", и причины его ареста не были связаны с его национальным происхождением. Короче говоря, вместо "объяснений" всех мрачных страниц 1930-х годов злой волей отдельных лиц или групп - нужно изучать источники, стараться, по возможности, понять контекст известных нам фактов и те закономерности, которые сделали всё это возможным.
Буду рад конструктивным комментариям и вопросам.