Как убивали CCCР: Молдавия
Оригинал взят у vasilii_ch в CCCР - ПОСЛЕДНИЙ БОЙ
Елена Дмитриевна Варфоломеева, один из влиятельных в своё время лидеров Интердвижения Молдавии и СССР, рассказывает о «кровавом референдуме» 1991 года за СССР в Молдавии. По профессии она механик-конструктор, работала в Кишинёве в “СОЮЗЭНЕРГОРЕМОНТе”, занималась ремонтом и модернизацией ГЭС и ГРЭС. Во времена «перестройки» - один из создателей Интердвижения Молдавии. Близкий соратник В. Носова, Е. Когана, В. Алксниса. Сильный оратор, русский вариант Долорес Ибарурри и Луизы Мишель. Один из создателей Приднестровья. Ныне - политический беженец в России без признания этого статуса российскими властями. Фактически она сослана российским режимом в деревню Орловской области.
Референдум о сохранении СССР был назначен на 17 марта 1991 г. Наша организация, Интердвижение Единство, отнеслась к нему как к последней мирной возможности доказать, что Молдавия из состава СССР выходить не хочет. За несколько месяцев до референдума организация «легла на дно». Прорумынские нацисты думали, что мы вообще прекратили своё существование, но нами это было сделано умышленно.
Горбачёв издал тогда двусмысленный указ: если руководство республик выступает против проведения референдума, то трудовые коллективы предприятий имеют право создавать участковые избирательные комиссии и сами его проводить. Референдум разрешалось проводить и в воинских частях, расположенных на территории республик.
Мы очень серьёзно к этому готовились, причём тайно, иначе нам бы такой возможности не дали, вмешалась бы молдавская милиция и участки прекратили своё существование ещё до открытия. Мы провели собрания трудовых коллективов на многих предприятиях. Где-то народ струсил, где-то нет. Аэропорт, например, открыл несколько избирательных участков, завод «Мезон», Научно-исследовательские институты - каждый у себя. Один из этих НИИ был расположен на бульваре К. Маркса, дом 7, я ещё вернусь к нему. Говорят: что знают двое, знает и свинья. А тут знало, в той или иной степени, по крайней мере, несколько тысяч, но серьёзной утечки информации не произошло. Председателем республиканской избирательной комиссии был Вилей Сергеевич Носов (лидер Интердвижения), а я - секретарём.
ЦК Компартии Молдавии очень серьёзно препятствовал проведению референдума. То же делал и ЦК профсоюзов. На всех предприятиях и учреждениях были проведены партийные собрания, на них членам партии, а также и не членам, категорически не рекомендовалось участвовать в референдуме, это объяснялось возможными провокациями. Угрожали увольнением с работы и исключением из партии, и это играло свою роль. На некоторых из этих собраний я присутствовала, чтобы знать обстановку.
Мы подготовили листовки. Они были размером в половину листа А4, на синей бумаге (самой дешевой, у нас всегда была проблема со средствами), текст был напечатан с двух сторон. На одной стороне призыв, четверостишие из стихотворения «Мужество» Анны Ахматовой (написанное 23 февраля 1942 г.):
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
И далее шло строкой: «ВСЕ НА РЕФЕРЕНДУМ!» Это на самом деле был час мужества для нашей республики, особенно для Кишинёва. На второй стороне был адрес избирательного участка, чтобы люди знали, куда идти, потому что голосование производилось не в традиционных местах. Воинские части тоже открыли у себя участки. Участков было, естественно, меньше, чем обычно.
Мы знали, что нас будут громить, и мы должны были их упредить. Я ездила от имени нашей организации в Москву, в комиссию по референдуму за СССР, и там добилась официального разрешения начать его на два дня раньше. Долго-долго объясняла им там всем, для чего нам это нужно - в России совершенно не понимали, что у нас происходит. Я им объяснила, что если мы начнём 17-го, то нас попросту перебьют. И что нам нужен официальный документ, который бы разрешил провести референдум на два дня раньше, в противном случае он мог быть признан нелегитимным. Соответствующее письменное разрешение я получила. Я также попросила у них рации - тогда ещё не было мобильных телефонов - они были крайне удивлены:
- Зачем?
- Если у нас обрежут телефонную связь, то как же мы будем связываться между собой и с участками? Вы верьте нам, мы вернём!
Рации нам не дали. Они очень удивлялись:
- Как же вы готовитесь так предусмотрительно!
Потом пару раций нам дал замполит полка МВД Иван Моторный, и они пригодились. Он дал нам и УАЗик.
Мы начали голосовать не 17-го марта, а 15-го. В ночь перед референдумом, с 14-го на 15 марта, в каждый почтовый ящик по республике положили нашу листовку. Я лично проводила инструктаж, чтобы к ним относились бережно, не больше одной в почтовый ящик - мы были бедной организаций, листовок у нас было мало. Лично составляла план, организовывала людей: кто, куда и что разносит. Работа эта проводилась в обстановке особой секретности, в ней напрямую участвовало несколько сот человек и никто не предал!
Когда утром открылись избирательные участи, для прорумынских нацистов это был шок. Они знали, что Приднестровье и Гагаузия будут точно голосовать, и заранее направили своих боевиков туда. Но они не ожидали, что начнёт голосовать Кишинёв, столица. 15-го марта в 8 часов утра потянулись голосовать в основном молдаване (кишинёвские молдаване почти все выступали за СССР, нацисты собирали своих сторонников в некоторых самых глухих сёлах и везли в города автобусами), русские почему-то ждали 17-го. Молдаване, мои соседи, объясняли мне это так:
- Вы, русские, не знаете румын, они непременно будут бить, надо проголосовать быстрее.
Поскольку избирательных участков было не так много, то очереди на каждый участок были, как в своё время в Мавзолей Ленина в Москве. Власть растерялась, на передислокацию их боевиков ушло полтора дня, и 16-го марта в середине дня началось побоище. Там не щадили никого - ни стариков, ни женщин.
Участок Карла Маркса-7, о котором я уже упоминала, громили семь раз, это происходило следующим образом. Вот мы догадываемся: идут боевики. Но у них же нет знаков различия, а как мы можем не пропустить их на избирательный участок? Мы пропускали всех, они скапливались внутри и окружали участок снаружи, после этого начинали бойню. Для них самое главное было захватить урну с бюллетенями. Со списками было так - перед каждой женщиной был всего один лист. Когда он заполнялся, сзади подходили наши мужчины, забирали этот лист и прятали его в подготовленное убежище. Женщинам была дана инструкция: когда начнут громить, схватить этот единственный лист и бежать. Они так и делали.
Мужчины должны были сохранять урны, поэтому они бросались за них в бой. Было много покалеченных, с переломами, с пробитыми головами, причём властями было дано указание: в больницу пострадавших не принимать! Единственным местом, куда их соглашались брать, был госпиталь МВД. Встречались открытые переломы, закрытые, черепно-мозговые травмы.
Я сама видела настрой людей - они шли в бой за Родину. Их били, а они изворачивались, лезли через забор, но прорывались, чтобы проголосовать. Все понимали, что происходит. Мы добились, что бюллетени нигде погромщикам не достались, хотя что-то и порвали. Были и такие бюллетени, которые залиты нашей кровью - членов избирательных комиссий. Так было на всех участках, за исключением таковых в воинских частях, туда боевики не врывались, но тех, кто туда шел, тоже избивали, не щадили никого.
На всех участках делали вид, что бюллетени свозятся к нам, в Дом офицеров, хотя на самом деле они вывозились в центральную избирательную комиссию, находившуюся в распоряжении парашютно-десантного полка, это у нас удачно получилось. Мы находились в Доме офицеров на втором этаже в угловой комнате и прекрасно видели, что боевики собираются вокруг здания. Но у нас ничего при себе не было, все бюллетени и списки уже были в полку, где сидели наши люди и производили подсчёт.
Около Дома офицеров у нас стоял УАЗик. Мы должны были продолжать свою игру, а не просто тихо убежать. На участках нацисты продолжали бесчинствовать, и мы должны были оттянуть их силы на себя. Нас там было шесть человек.
Среди нас был Серавино Мирко Савва, серб, у них не принято называть по отчеству, но мы его называли именно так. Участник войны, в 15 лет, после оккупации его Родины немцами, он перешёл через горы, чтобы воевать, - героический товарищ. После войны добровольно остался в СССР, служил в армии, дослужился до подполковника, вышел на пенсию. Он был уже пожилым, но стройным и высоким человеком. Я заметила, что он как-то странно переминается и смотрит на окна, и спросила:
- Савва, вы о чём сейчас думаете?
- Елена Дмитриевна, сейчас бы пулемёт в окно, ни одной бы сволочи не осталось!
- А кем вы были на войне?
- Командиром стрелковой роты.
Ворота боевики взломали, они уже висели на заборах. Солдатик наш, шофер, спросил:
- Ну как же ехать? Я же их задавлю.
Я ему ответила:
- Разбегутся, дави!
И знаете, они действительно разбежались, мы на этом УАЗике прорвались сквозь толпу. Потом петляли по городу, потому что нас догоняли на автомобилях, и в конечном счёте мы укрылись в военной комендатуре. Там просидели сутки - на военную комендатуру они ещё не решались напасть. Но при нас, повторяю, никаких документов не было, все, в том числе и бюллетени уже были в воинской части.
Ещё эпизод. Моя мать голосовала 16-го марта на заводе Счётмаш, прямо рядом с нашим домом. Она пошла голосовать вместе со своей подругой, обеим было далеко за 60. Туда они прошли, а обратно выйти не могли, потому, что участок окружила банда боевиков, но внутри была сильная группа дружинников с завода, которая парализовала их действия. Тут подъехала машина Маршала Ахромеева (в марте 1989 года он был избран народным депутатом СССР от Бельцкого терр. округа N697 Молдавии, советник Горбачёва по военным делам, 24 августа 1991 г. был найден повешенным в своём кабинете). Когда он вышел из машины, толпа на него набросилась, с него сорвали погоны, плевали ему в лицо. Самое смешное, что моя мама с подругой вместе с дружинниками кинулись защищать Маршала. Они отбили его и сопровождающих его лиц у бандитов. затащили их в здание. Мама была потрясена: как же можно, Маршал, Герой Советского Союза!
Через день или два после того, как мы сдали все документы, Ахромеев встретился со всеми членами участковых избирательных комиссий Кишинёва. Он был очень тронут, благодарил нас всех, гордился нами, пожал руки мужчинам, женщинам - поцеловал руки. Он сказал:
- Раз такие люди есть, то Советский Союз будет.
Но он ошибся. Я хочу отметить следующее: он совершенно не производил впечатление неврастеника, который может засунуть голову в петлю. Несмотря на то, что он был уже пожилым, но выглядел сильным, крепким и мужественным человеком. Когда нам сообщили, что он повесился у себя в кабинете, я не поверила в эту чушь собачью - он был не из той породы людей. Очевидно, его повесили.
Потом мы тоже приехали в центральную избирательную комиссию и помогали считать голоса. Я посмотрела: боже мой! За исключением женщин, которые удирали, практически все мужчины были с травмами, причём многие - с серьёзными. Но они всё равно приехали, потому что могло что-то оказаться нелегитимным, если бы какой-то подписи не хватило. С перевязанными головами, руками, ногами люди приходили и считали бюллетени.
Поскольку мы оттянули в Кишинёве на себя все силы боевиков, то Бельцы, Кагул, Комрат, другие города и посёлки, а также всё Приднестровье смогли проголосовать свободно. В городе Сороки избирательного участка не было, его население в основном цыгане. Они все приехали в ближайшую воинскую часть, кажется, это были Бричаны. Я потом спросила у командира части:
- У вас населённый пункт небольшой, а проголосовавших много, в чём дело?
- Цыганский барон привёл цыган из Сорок и сказал: мы, цыгане, хотим жить в Советском Союзе и будем голосовать за него, у нас в Сороках голосовать негде.
Никто из членов ЦК компартии Молдавии не голосовал, да и из аппаратчиков пониже голосовали лишь единицы. Всего проголосовало около 60% от общей численности избирателей Молдавии, повторяю: не все смогли прорваться. Из них 72% - за СССР. Власти сделали свой хитрый ход - подготовили целую сеть ложных избирательных участков, куда люди бы пришли, а бюллетени потом были уничтожены. Но они готовили их к 17-му числу, когда все уже проголосовали, да и народ туда не пошёл, потому что за два дня все уже усвоили, где голосуют на самом деле. Кроме того, все верили нашим листовкам, Интердвижение уважали. Всё было по-честному, по 2-3 раза никто не голосовал. Мы всё отправили в Москву.
Через несколько дней после проведения референдума мне сообщили, что во Дворце культуры в Приднестровье состоится собрание с участием активистов, на котором будет присутствовать Еремей - председатель ЦК профсоюзов республики. Мы понимали, что речь пойдёт о референдуме и дружно туда поехали. Члены избирательных комиссий Кишинёва заняли первый ряд, частично второй, третий. Выступает Еремей:
- Товарищи, мы, ЦК профсоюзов и ЦК компартии, в таких сложных условиях, с таким противодействием, провели в г. Кишинёве референдум. Вы знаете, что там было, что там творилось!
И продолжает рассказывать то, о чём я говорила выше. В первый момент мы оторопели. Потом я встала, долго стояла у микрофона - мне его не хотели включать. И сказала:
- Господин Еремей! Насколько мне известно, ни ЦК компартии, ни ЦК профсоюзов не только сами не участвовали в референдуме, но и препятствовали его проведению, причём очень активно.
- Нет! Да вообще, кто вы такая? Вы лжёте!
- Хорошо. Тогда назовите мне номер избирательного участка и его адрес, на котором голосовали лично вы. Причём учтите: в первых рядах сидят все члены избирательных комиссий г. Кишинёва. И если вы солжёте, вас тут же поставят на место.
Он начал возмущаться, зафыркал и ушёл. Я сказала, обращаясь ко всем - там были тираспольские активисты, рабочий комитет Бендер, руководство Приднестровья:
- Вы видите, товарищи, он не может назвать участок, на котором голосовал, потому что не голосовал совсем.
Я рассказала, как они предупреждали, что те, кто придёт на референдум, будет уволен с работы. В те времена быть уволенным с работы означало, что положение очень серьёзно, русскоязычных увольняли запросто.
Через неделю, когда мы приехали по какому-то вопросу в Приднестровье, у нас был включён телевизор. Выступал Горбачёв и заявил: «Молдавия участия в референдуме не принимала!» Вы можете себе представить, что это было?
До России тогда информация о том, что у нас творилось, не доходила, Интернета не было, в центральных московских СМИ царила строжайшая цензура.
В заключение хочу сказать, что все бюллетени голосования, с протоколами, подписями и печатями о якобы «несостоявшемся», согласно Горбачёву, референдуме сегодня хранятся за пределами Молдавии в тайнике. Они ждут своего часа, лучших времён - это юридические документы страшной взрывной силы. Повторяю: там есть бюллетени в бурых пятнах: пусть будущие историки знают, что пятна эти - наша кровь…
Записал Александр Сивов
Елена Дмитриевна Варфоломеева, один из влиятельных в своё время лидеров Интердвижения Молдавии и СССР, рассказывает о «кровавом референдуме» 1991 года за СССР в Молдавии. По профессии она механик-конструктор, работала в Кишинёве в “СОЮЗЭНЕРГОРЕМОНТе”, занималась ремонтом и модернизацией ГЭС и ГРЭС. Во времена «перестройки» - один из создателей Интердвижения Молдавии. Близкий соратник В. Носова, Е. Когана, В. Алксниса. Сильный оратор, русский вариант Долорес Ибарурри и Луизы Мишель. Один из создателей Приднестровья. Ныне - политический беженец в России без признания этого статуса российскими властями. Фактически она сослана российским режимом в деревню Орловской области.
Референдум о сохранении СССР был назначен на 17 марта 1991 г. Наша организация, Интердвижение Единство, отнеслась к нему как к последней мирной возможности доказать, что Молдавия из состава СССР выходить не хочет. За несколько месяцев до референдума организация «легла на дно». Прорумынские нацисты думали, что мы вообще прекратили своё существование, но нами это было сделано умышленно.
Горбачёв издал тогда двусмысленный указ: если руководство республик выступает против проведения референдума, то трудовые коллективы предприятий имеют право создавать участковые избирательные комиссии и сами его проводить. Референдум разрешалось проводить и в воинских частях, расположенных на территории республик.
Мы очень серьёзно к этому готовились, причём тайно, иначе нам бы такой возможности не дали, вмешалась бы молдавская милиция и участки прекратили своё существование ещё до открытия. Мы провели собрания трудовых коллективов на многих предприятиях. Где-то народ струсил, где-то нет. Аэропорт, например, открыл несколько избирательных участков, завод «Мезон», Научно-исследовательские институты - каждый у себя. Один из этих НИИ был расположен на бульваре К. Маркса, дом 7, я ещё вернусь к нему. Говорят: что знают двое, знает и свинья. А тут знало, в той или иной степени, по крайней мере, несколько тысяч, но серьёзной утечки информации не произошло. Председателем республиканской избирательной комиссии был Вилей Сергеевич Носов (лидер Интердвижения), а я - секретарём.
ЦК Компартии Молдавии очень серьёзно препятствовал проведению референдума. То же делал и ЦК профсоюзов. На всех предприятиях и учреждениях были проведены партийные собрания, на них членам партии, а также и не членам, категорически не рекомендовалось участвовать в референдуме, это объяснялось возможными провокациями. Угрожали увольнением с работы и исключением из партии, и это играло свою роль. На некоторых из этих собраний я присутствовала, чтобы знать обстановку.
Мы подготовили листовки. Они были размером в половину листа А4, на синей бумаге (самой дешевой, у нас всегда была проблема со средствами), текст был напечатан с двух сторон. На одной стороне призыв, четверостишие из стихотворения «Мужество» Анны Ахматовой (написанное 23 февраля 1942 г.):
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
И далее шло строкой: «ВСЕ НА РЕФЕРЕНДУМ!» Это на самом деле был час мужества для нашей республики, особенно для Кишинёва. На второй стороне был адрес избирательного участка, чтобы люди знали, куда идти, потому что голосование производилось не в традиционных местах. Воинские части тоже открыли у себя участки. Участков было, естественно, меньше, чем обычно.
Мы знали, что нас будут громить, и мы должны были их упредить. Я ездила от имени нашей организации в Москву, в комиссию по референдуму за СССР, и там добилась официального разрешения начать его на два дня раньше. Долго-долго объясняла им там всем, для чего нам это нужно - в России совершенно не понимали, что у нас происходит. Я им объяснила, что если мы начнём 17-го, то нас попросту перебьют. И что нам нужен официальный документ, который бы разрешил провести референдум на два дня раньше, в противном случае он мог быть признан нелегитимным. Соответствующее письменное разрешение я получила. Я также попросила у них рации - тогда ещё не было мобильных телефонов - они были крайне удивлены:
- Зачем?
- Если у нас обрежут телефонную связь, то как же мы будем связываться между собой и с участками? Вы верьте нам, мы вернём!
Рации нам не дали. Они очень удивлялись:
- Как же вы готовитесь так предусмотрительно!
Потом пару раций нам дал замполит полка МВД Иван Моторный, и они пригодились. Он дал нам и УАЗик.
Мы начали голосовать не 17-го марта, а 15-го. В ночь перед референдумом, с 14-го на 15 марта, в каждый почтовый ящик по республике положили нашу листовку. Я лично проводила инструктаж, чтобы к ним относились бережно, не больше одной в почтовый ящик - мы были бедной организаций, листовок у нас было мало. Лично составляла план, организовывала людей: кто, куда и что разносит. Работа эта проводилась в обстановке особой секретности, в ней напрямую участвовало несколько сот человек и никто не предал!
Когда утром открылись избирательные участи, для прорумынских нацистов это был шок. Они знали, что Приднестровье и Гагаузия будут точно голосовать, и заранее направили своих боевиков туда. Но они не ожидали, что начнёт голосовать Кишинёв, столица. 15-го марта в 8 часов утра потянулись голосовать в основном молдаване (кишинёвские молдаване почти все выступали за СССР, нацисты собирали своих сторонников в некоторых самых глухих сёлах и везли в города автобусами), русские почему-то ждали 17-го. Молдаване, мои соседи, объясняли мне это так:
- Вы, русские, не знаете румын, они непременно будут бить, надо проголосовать быстрее.
Поскольку избирательных участков было не так много, то очереди на каждый участок были, как в своё время в Мавзолей Ленина в Москве. Власть растерялась, на передислокацию их боевиков ушло полтора дня, и 16-го марта в середине дня началось побоище. Там не щадили никого - ни стариков, ни женщин.
Участок Карла Маркса-7, о котором я уже упоминала, громили семь раз, это происходило следующим образом. Вот мы догадываемся: идут боевики. Но у них же нет знаков различия, а как мы можем не пропустить их на избирательный участок? Мы пропускали всех, они скапливались внутри и окружали участок снаружи, после этого начинали бойню. Для них самое главное было захватить урну с бюллетенями. Со списками было так - перед каждой женщиной был всего один лист. Когда он заполнялся, сзади подходили наши мужчины, забирали этот лист и прятали его в подготовленное убежище. Женщинам была дана инструкция: когда начнут громить, схватить этот единственный лист и бежать. Они так и делали.
Мужчины должны были сохранять урны, поэтому они бросались за них в бой. Было много покалеченных, с переломами, с пробитыми головами, причём властями было дано указание: в больницу пострадавших не принимать! Единственным местом, куда их соглашались брать, был госпиталь МВД. Встречались открытые переломы, закрытые, черепно-мозговые травмы.
Я сама видела настрой людей - они шли в бой за Родину. Их били, а они изворачивались, лезли через забор, но прорывались, чтобы проголосовать. Все понимали, что происходит. Мы добились, что бюллетени нигде погромщикам не достались, хотя что-то и порвали. Были и такие бюллетени, которые залиты нашей кровью - членов избирательных комиссий. Так было на всех участках, за исключением таковых в воинских частях, туда боевики не врывались, но тех, кто туда шел, тоже избивали, не щадили никого.
На всех участках делали вид, что бюллетени свозятся к нам, в Дом офицеров, хотя на самом деле они вывозились в центральную избирательную комиссию, находившуюся в распоряжении парашютно-десантного полка, это у нас удачно получилось. Мы находились в Доме офицеров на втором этаже в угловой комнате и прекрасно видели, что боевики собираются вокруг здания. Но у нас ничего при себе не было, все бюллетени и списки уже были в полку, где сидели наши люди и производили подсчёт.
Около Дома офицеров у нас стоял УАЗик. Мы должны были продолжать свою игру, а не просто тихо убежать. На участках нацисты продолжали бесчинствовать, и мы должны были оттянуть их силы на себя. Нас там было шесть человек.
Среди нас был Серавино Мирко Савва, серб, у них не принято называть по отчеству, но мы его называли именно так. Участник войны, в 15 лет, после оккупации его Родины немцами, он перешёл через горы, чтобы воевать, - героический товарищ. После войны добровольно остался в СССР, служил в армии, дослужился до подполковника, вышел на пенсию. Он был уже пожилым, но стройным и высоким человеком. Я заметила, что он как-то странно переминается и смотрит на окна, и спросила:
- Савва, вы о чём сейчас думаете?
- Елена Дмитриевна, сейчас бы пулемёт в окно, ни одной бы сволочи не осталось!
- А кем вы были на войне?
- Командиром стрелковой роты.
Ворота боевики взломали, они уже висели на заборах. Солдатик наш, шофер, спросил:
- Ну как же ехать? Я же их задавлю.
Я ему ответила:
- Разбегутся, дави!
И знаете, они действительно разбежались, мы на этом УАЗике прорвались сквозь толпу. Потом петляли по городу, потому что нас догоняли на автомобилях, и в конечном счёте мы укрылись в военной комендатуре. Там просидели сутки - на военную комендатуру они ещё не решались напасть. Но при нас, повторяю, никаких документов не было, все, в том числе и бюллетени уже были в воинской части.
Ещё эпизод. Моя мать голосовала 16-го марта на заводе Счётмаш, прямо рядом с нашим домом. Она пошла голосовать вместе со своей подругой, обеим было далеко за 60. Туда они прошли, а обратно выйти не могли, потому, что участок окружила банда боевиков, но внутри была сильная группа дружинников с завода, которая парализовала их действия. Тут подъехала машина Маршала Ахромеева (в марте 1989 года он был избран народным депутатом СССР от Бельцкого терр. округа N697 Молдавии, советник Горбачёва по военным делам, 24 августа 1991 г. был найден повешенным в своём кабинете). Когда он вышел из машины, толпа на него набросилась, с него сорвали погоны, плевали ему в лицо. Самое смешное, что моя мама с подругой вместе с дружинниками кинулись защищать Маршала. Они отбили его и сопровождающих его лиц у бандитов. затащили их в здание. Мама была потрясена: как же можно, Маршал, Герой Советского Союза!
Через день или два после того, как мы сдали все документы, Ахромеев встретился со всеми членами участковых избирательных комиссий Кишинёва. Он был очень тронут, благодарил нас всех, гордился нами, пожал руки мужчинам, женщинам - поцеловал руки. Он сказал:
- Раз такие люди есть, то Советский Союз будет.
Но он ошибся. Я хочу отметить следующее: он совершенно не производил впечатление неврастеника, который может засунуть голову в петлю. Несмотря на то, что он был уже пожилым, но выглядел сильным, крепким и мужественным человеком. Когда нам сообщили, что он повесился у себя в кабинете, я не поверила в эту чушь собачью - он был не из той породы людей. Очевидно, его повесили.
Потом мы тоже приехали в центральную избирательную комиссию и помогали считать голоса. Я посмотрела: боже мой! За исключением женщин, которые удирали, практически все мужчины были с травмами, причём многие - с серьёзными. Но они всё равно приехали, потому что могло что-то оказаться нелегитимным, если бы какой-то подписи не хватило. С перевязанными головами, руками, ногами люди приходили и считали бюллетени.
Поскольку мы оттянули в Кишинёве на себя все силы боевиков, то Бельцы, Кагул, Комрат, другие города и посёлки, а также всё Приднестровье смогли проголосовать свободно. В городе Сороки избирательного участка не было, его население в основном цыгане. Они все приехали в ближайшую воинскую часть, кажется, это были Бричаны. Я потом спросила у командира части:
- У вас населённый пункт небольшой, а проголосовавших много, в чём дело?
- Цыганский барон привёл цыган из Сорок и сказал: мы, цыгане, хотим жить в Советском Союзе и будем голосовать за него, у нас в Сороках голосовать негде.
Никто из членов ЦК компартии Молдавии не голосовал, да и из аппаратчиков пониже голосовали лишь единицы. Всего проголосовало около 60% от общей численности избирателей Молдавии, повторяю: не все смогли прорваться. Из них 72% - за СССР. Власти сделали свой хитрый ход - подготовили целую сеть ложных избирательных участков, куда люди бы пришли, а бюллетени потом были уничтожены. Но они готовили их к 17-му числу, когда все уже проголосовали, да и народ туда не пошёл, потому что за два дня все уже усвоили, где голосуют на самом деле. Кроме того, все верили нашим листовкам, Интердвижение уважали. Всё было по-честному, по 2-3 раза никто не голосовал. Мы всё отправили в Москву.
Через несколько дней после проведения референдума мне сообщили, что во Дворце культуры в Приднестровье состоится собрание с участием активистов, на котором будет присутствовать Еремей - председатель ЦК профсоюзов республики. Мы понимали, что речь пойдёт о референдуме и дружно туда поехали. Члены избирательных комиссий Кишинёва заняли первый ряд, частично второй, третий. Выступает Еремей:
- Товарищи, мы, ЦК профсоюзов и ЦК компартии, в таких сложных условиях, с таким противодействием, провели в г. Кишинёве референдум. Вы знаете, что там было, что там творилось!
И продолжает рассказывать то, о чём я говорила выше. В первый момент мы оторопели. Потом я встала, долго стояла у микрофона - мне его не хотели включать. И сказала:
- Господин Еремей! Насколько мне известно, ни ЦК компартии, ни ЦК профсоюзов не только сами не участвовали в референдуме, но и препятствовали его проведению, причём очень активно.
- Нет! Да вообще, кто вы такая? Вы лжёте!
- Хорошо. Тогда назовите мне номер избирательного участка и его адрес, на котором голосовали лично вы. Причём учтите: в первых рядах сидят все члены избирательных комиссий г. Кишинёва. И если вы солжёте, вас тут же поставят на место.
Он начал возмущаться, зафыркал и ушёл. Я сказала, обращаясь ко всем - там были тираспольские активисты, рабочий комитет Бендер, руководство Приднестровья:
- Вы видите, товарищи, он не может назвать участок, на котором голосовал, потому что не голосовал совсем.
Я рассказала, как они предупреждали, что те, кто придёт на референдум, будет уволен с работы. В те времена быть уволенным с работы означало, что положение очень серьёзно, русскоязычных увольняли запросто.
Через неделю, когда мы приехали по какому-то вопросу в Приднестровье, у нас был включён телевизор. Выступал Горбачёв и заявил: «Молдавия участия в референдуме не принимала!» Вы можете себе представить, что это было?
До России тогда информация о том, что у нас творилось, не доходила, Интернета не было, в центральных московских СМИ царила строжайшая цензура.
В заключение хочу сказать, что все бюллетени голосования, с протоколами, подписями и печатями о якобы «несостоявшемся», согласно Горбачёву, референдуме сегодня хранятся за пределами Молдавии в тайнике. Они ждут своего часа, лучших времён - это юридические документы страшной взрывной силы. Повторяю: там есть бюллетени в бурых пятнах: пусть будущие историки знают, что пятна эти - наша кровь…
Записал Александр Сивов