guilty pleasures
Сборник относительно известной юго-американской писательницы Карсон МакКаллерс "Баллада об унылой забегаловке" (The Ballad of the Sad Café) составлен из заглавной новеллы и ещё шести рассказиков, которые вместе занимают половину бантамовского пейпербека. Рассказики, в общем, можно было бы и не добавлять, поскольку качество шести рассказов, сложенное вместе, в отличие от объёма, не даёт качества новеллы. Их можно было бы и не читать, но я люблю такие книжечки из бежевой ломкой бумаги, крошащейся на краях, с едва заметным случайным креном литер баскервиля, вылитым в монотипе, с чек-листами "великих писателей", чьи работы можно заказать по адресу Bantam Books, Inc., Dept. EDG, 414 East Golf Road, Des Plaines, Ill. 60016. Эти списки "великих имён" всегда удивляют: Гессе (10 книг), Солженицын (6), Косински (4), Борхес (2), Шварц-Барт (2). По адресу, я думаю, до сих пор должно стоять случайно выстоявшее снос здание с внешней пожарной лестницей, чёрно-белой секретаршей с красными губами в дыму, и кто-то зажигает спички об стенку.
МакКаллерс геостилистически относится к американскому жанру (неправильное слово) "южной готики", который не то не очень широко известен за пределами западной литературной общины, не то прочно забыт, если судить по реакции многих пользователей нелегальных нетфликсов на сериал "Настоящий следователь", где детективный сюжет синтезирован с "южной готикой" до потери самостоятельности. МакКаллерс в коротких рассказах, возможно, не совсем доверяет готике и помещает её в цивилизованный антураж. Это производит положительный эффект на разных уровнях, как крокодил, пущенный в пруд городского парка. Отсюда, видимо и блёрб, описывающий её персонажей как "...потерянные, израненные, вечно чужие на празднике жизни...". Крокодил то приходит к бывшей жене и знакомится с её сыном, то устраивается работать секретаршей, то учится играть на скрипке. Запах заводей Глубокого Юга, однако, на дистанции между Маламудом и Тревором, к сожалению, теряется.
Но титульная новелла неожиданно прекрасная, отчасти потому, что многое в ней бессмысленно и непонятно (как у сродственных Гойена и Капоте, например, сооветственно) и обожжено по краям (как у Динесен). Она органично стилизована под тон странствующего проповедника под лёгкой мухой. В ней есть странное рассуждение о взаимоотношениях любящего и любимого на две с половиной страницы, начинающееся словами "такое поведение требует, однако, пояснения"; оно могло бы быть, mutatis mutandis, заимствовано из Раймунда Люллия или Хильдегард фон Бинген и заканчивается тем, что "предмет любви имеет прекрасную причину ненавидеть любящего, который бесперечь пытается разоблачить его догола. Любящий жаждет каких бы то ни было отношений с любимым, даже если они могут причинить ему только страдание." Готичный сюжет новеллы: в маленьком, продавленном в южных штатах ПГТ ("the town itself is dreary") веским респектом пользуется одинокая мужичка Амелия, унаследовавшая от папы дом с магазином. Городские типки закупаются у неё и употребляют на крыльце. Мамаши приводят больных детей, которых она дурит и лечит каким-то суровым варевом и т. д. Её боятся, есть вопросы, которые не стоит затрагивать, она может навалять, были прецеденты. В прошлом у неё был муж, но очень недолго (потому что он захотел её зачем-то потрогать). Он надолго сел в тюрьму. Однажды у крыльца появляется мерзкий хворый карлик с чемоданом и заявляет, что он её дальний родственник. Амелия влюбляется в него настолько, что магазин превращается в кафе. Муж возвращается из тюрьмы, красавчик и негодяй. Получается сложный конфликт, про который интересно читать.
Экземпляр могу без денег выслать по любому адресу, если кому нужно. Не шутка, пишите в личку.
Кстати, по новелле есть фильм заметного деятеля Саймона Кэллоу, и у этого фильма, говорят, сценарий написан по пьесе Эдварда Олби, написанной по мотивам новеллы. Фильма я не смотрел, и мне потому доступен только самый главный критикологический приём интернетов: про кастинг. Не знаю насчёт Ванессы Редгрейв (она высокая и обычно хорошо играет), но Кит Каррадайн, чья красота в былые времена вызывала у одного зрителя необъяснимую антипатию, в роли инфернальника кажется оправданным.
Изд-во "Пенгвин" примерно того же периода не настолько агрессивно пушило свою продукцию и гораздо более внимательно к ней относилось: список недавних публикаций предварён отдельной страницей с курсивной надписью "Some recent Penguin fiction is described on the following pages", и на каждый фикшен потрачена целая страница с именитыми блёрбами. Курсив наверняка не позаимствован из отдельного ящика, а отлит линотипом из того же набора "пилигрим", нарезанного неординарной личностью Эриком Гиллом, очень продуктивной во многих плоскостях (в январе с. г. некто залез на главное здание BBC в Лондоне и поотбивал скульптуре Просперо/Ариэля члены молотком, видимо, чтобы любимое телерадиовещание не омрачало свою репутацию произведениями педо- и зоофила). Гилл делал изумительные ксилографии, монументально ваял, иллюстрировал книги, писал эссе, резал шрифты, истово верил в бога и насиловал своих дочерей и собаку. Но в начале шестидесятых, когда Пенгвин продавал рассказы Стена Барстоу по три-и-шесть (а ВВС их читало по радио), о последнем никто, кроме дочерей Гилла и имевших доступ к его дневникам, не знал. Шрифт острый и элегантный, как рассказы Барстоу, упрямый, как его герои - Брингхёрст одобрил бы гармонию.
Писатель этот известен на родине книгой-романом про любовь, которая так и называется (и по ней есть кино Шлезингера, но я хочу посмотреть сериал восьмидесятых, потому что это мой guilty pleasure), и, как оказалось позже, этот роман составил примерно половину его биографии. Вторую половину, к сожалению, составляет наблюдение Пенгвина, что Стен Барстоу был вот единственным сыном шахтёра, а стал известным писателем. Это сведение приводится в первой строке здесь и далее везде включая википедию. Многим оно кажется очень релевантным, потому что Йоркшир. Может, даже и забыли бы, но потом восьмидесятые, и опять - шахтёры, Йоркшир!
пингвиний оранжевый и йоркширский голубой
В рассказах из сборника "Подонки" (Desperadoes) я не встречал шахтёров, но я прочитал пока всего три, а ведь они про Йоркшир, будут, значит, обязательно. Они размеренные, спокойные и при этом отчаянные. Стеснительный мужчина, который, как героиня Лоренса или Манна от сексуальных влияний, внезапно расцветает от перспективы поучаствовать в местной театральной постановке; рациональный парниша, столкнувшийся на ярмарке с мрачными пророчествами коммерческой цыганки и неспособный от них избавиться; городской музыкант из бэнда, обречённый после несчастного случая умирать в кровати под присмотром жены, которой он всегда предпочитал музыку (я овладеваю жанром блёрба для сборников) - везде без стилистического принуждения и жанровой привязки отчаянные, отброшенные люди живут в изящной прозе, тихом, едва различимом юморе, размеренном ритме фраз и просторном киароскуро "пилигрима".
He was a big man, without surplus flesh, and with an impassivity of face that hid extreme shyness, and which, allied with his striking build, made him look more than anything else, as he walked homewards in the early evening in fawn mackintosh and trilby hat, like a plain-clothes policeman going quietly and efficiently about his business, with trouble for someone at the end of it.
МакКаллерс геостилистически относится к американскому жанру (неправильное слово) "южной готики", который не то не очень широко известен за пределами западной литературной общины, не то прочно забыт, если судить по реакции многих пользователей нелегальных нетфликсов на сериал "Настоящий следователь", где детективный сюжет синтезирован с "южной готикой" до потери самостоятельности. МакКаллерс в коротких рассказах, возможно, не совсем доверяет готике и помещает её в цивилизованный антураж. Это производит положительный эффект на разных уровнях, как крокодил, пущенный в пруд городского парка. Отсюда, видимо и блёрб, описывающий её персонажей как "...потерянные, израненные, вечно чужие на празднике жизни...". Крокодил то приходит к бывшей жене и знакомится с её сыном, то устраивается работать секретаршей, то учится играть на скрипке. Запах заводей Глубокого Юга, однако, на дистанции между Маламудом и Тревором, к сожалению, теряется.
Но титульная новелла неожиданно прекрасная, отчасти потому, что многое в ней бессмысленно и непонятно (как у сродственных Гойена и Капоте, например, сооветственно) и обожжено по краям (как у Динесен). Она органично стилизована под тон странствующего проповедника под лёгкой мухой. В ней есть странное рассуждение о взаимоотношениях любящего и любимого на две с половиной страницы, начинающееся словами "такое поведение требует, однако, пояснения"; оно могло бы быть, mutatis mutandis, заимствовано из Раймунда Люллия или Хильдегард фон Бинген и заканчивается тем, что "предмет любви имеет прекрасную причину ненавидеть любящего, который бесперечь пытается разоблачить его догола. Любящий жаждет каких бы то ни было отношений с любимым, даже если они могут причинить ему только страдание." Готичный сюжет новеллы: в маленьком, продавленном в южных штатах ПГТ ("the town itself is dreary") веским респектом пользуется одинокая мужичка Амелия, унаследовавшая от папы дом с магазином. Городские типки закупаются у неё и употребляют на крыльце. Мамаши приводят больных детей, которых она дурит и лечит каким-то суровым варевом и т. д. Её боятся, есть вопросы, которые не стоит затрагивать, она может навалять, были прецеденты. В прошлом у неё был муж, но очень недолго (потому что он захотел её зачем-то потрогать). Он надолго сел в тюрьму. Однажды у крыльца появляется мерзкий хворый карлик с чемоданом и заявляет, что он её дальний родственник. Амелия влюбляется в него настолько, что магазин превращается в кафе. Муж возвращается из тюрьмы, красавчик и негодяй. Получается сложный конфликт, про который интересно читать.
Экземпляр могу без денег выслать по любому адресу, если кому нужно. Не шутка, пишите в личку.
Кстати, по новелле есть фильм заметного деятеля Саймона Кэллоу, и у этого фильма, говорят, сценарий написан по пьесе Эдварда Олби, написанной по мотивам новеллы. Фильма я не смотрел, и мне потому доступен только самый главный критикологический приём интернетов: про кастинг. Не знаю насчёт Ванессы Редгрейв (она высокая и обычно хорошо играет), но Кит Каррадайн, чья красота в былые времена вызывала у одного зрителя необъяснимую антипатию, в роли инфернальника кажется оправданным.
Изд-во "Пенгвин" примерно того же периода не настолько агрессивно пушило свою продукцию и гораздо более внимательно к ней относилось: список недавних публикаций предварён отдельной страницей с курсивной надписью "Some recent Penguin fiction is described on the following pages", и на каждый фикшен потрачена целая страница с именитыми блёрбами. Курсив наверняка не позаимствован из отдельного ящика, а отлит линотипом из того же набора "пилигрим", нарезанного неординарной личностью Эриком Гиллом, очень продуктивной во многих плоскостях (в январе с. г. некто залез на главное здание BBC в Лондоне и поотбивал скульптуре Просперо/Ариэля члены молотком, видимо, чтобы любимое телерадиовещание не омрачало свою репутацию произведениями педо- и зоофила). Гилл делал изумительные ксилографии, монументально ваял, иллюстрировал книги, писал эссе, резал шрифты, истово верил в бога и насиловал своих дочерей и собаку. Но в начале шестидесятых, когда Пенгвин продавал рассказы Стена Барстоу по три-и-шесть (а ВВС их читало по радио), о последнем никто, кроме дочерей Гилла и имевших доступ к его дневникам, не знал. Шрифт острый и элегантный, как рассказы Барстоу, упрямый, как его герои - Брингхёрст одобрил бы гармонию.
Писатель этот известен на родине книгой-романом про любовь, которая так и называется (и по ней есть кино Шлезингера, но я хочу посмотреть сериал восьмидесятых, потому что это мой guilty pleasure), и, как оказалось позже, этот роман составил примерно половину его биографии. Вторую половину, к сожалению, составляет наблюдение Пенгвина, что Стен Барстоу был вот единственным сыном шахтёра, а стал известным писателем. Это сведение приводится в первой строке здесь и далее везде включая википедию. Многим оно кажется очень релевантным, потому что Йоркшир. Может, даже и забыли бы, но потом восьмидесятые, и опять - шахтёры, Йоркшир!
пингвиний оранжевый и йоркширский голубой
В рассказах из сборника "Подонки" (Desperadoes) я не встречал шахтёров, но я прочитал пока всего три, а ведь они про Йоркшир, будут, значит, обязательно. Они размеренные, спокойные и при этом отчаянные. Стеснительный мужчина, который, как героиня Лоренса или Манна от сексуальных влияний, внезапно расцветает от перспективы поучаствовать в местной театральной постановке; рациональный парниша, столкнувшийся на ярмарке с мрачными пророчествами коммерческой цыганки и неспособный от них избавиться; городской музыкант из бэнда, обречённый после несчастного случая умирать в кровати под присмотром жены, которой он всегда предпочитал музыку (я овладеваю жанром блёрба для сборников) - везде без стилистического принуждения и жанровой привязки отчаянные, отброшенные люди живут в изящной прозе, тихом, едва различимом юморе, размеренном ритме фраз и просторном киароскуро "пилигрима".
He was a big man, without surplus flesh, and with an impassivity of face that hid extreme shyness, and which, allied with his striking build, made him look more than anything else, as he walked homewards in the early evening in fawn mackintosh and trilby hat, like a plain-clothes policeman going quietly and efficiently about his business, with trouble for someone at the end of it.