«Терминатор ССР»
Смотри-ка, тема крепкой мужской дружбы народу зашла! Учту - но скоро не ждите. Пока что продолжу то, что интересно лично мне - рассказывать о советских региональных руководителях. У нас опять на дворе хрущёвская эра и снова член кадрового резерва «дорогого Никиты Сергеевича». Имя ему на сей раз Леонид Лубенников. В основных чертах его биография сильно напоминает жизненный путь Тихона Соколова - за одним принципиальным исключением: Соколов союзную республику создать пытался, а Лубенников таковую упразднял.
Родился Леонид Игнатьевич в 1910-м в Екатеринославской губернии. Он тоже почему-то не умер от голода, а отнюдь напротив - вырос и возмужал. Жизненный путь начинал (и образование получил) по сельскохозяйственной линии на Урале и в Поволжье. Пошёл по моде в трактористы, а это - госснабжение + дань с колхозов + первый парень на деревне, все девки твои. Да, «кулаки», случалось, постреливали, но какая ж молодость да и без риска! Впрочем, в те десятилетия не ты искал риск, а риск сам тебя находил. Тем не менее юный Леонид проскользнул между струй, в 1939-м вступил в изрядно поредевшую партию и сразу шагнул в заведующие агитпропотделом райкома. Вскоре ему пришлось (?) надеть гимнастёрку, поучиться (сначала на Приволжских окружных курсах старшего политсостава, а затем в академии им. Фрунзе), а под конец даже и повоевать. За это он отхватил аж два ордена Красного знамени, но, надо признать, сердце не прятал за спины ребят: во время Кёнигсбергской операции получил осколочное ранение в грудину.
Излечившись, начальствовал над лагерем для репатриированных граждан СССР в тогдашней Барановичской области БССР. Видимо, зарекомендовал себя с лучшей стороны, пошёл в послевоенный призыв на службу уже партийную и на десять лет осел в Белоруссии, нуждавшейся в партработниках (на самом деле нет, но в центре считали более иначе). Начал парторгом на Минском тракторном заводе, затем поднимался в Минском же горкоме, а осенью 1952-го получил свою первую руководящую должность - первого секретаря Бобруйского обкома КПБ. Помните глупый мем из ранних лет ЖЖ: «Ф Бабруйск, жЫвотное!»? Вот Лубенникову сказали примерно это :) Но знаете, для него сей клич стал началом светлого пути. Уже очень скоро ему довелось поприсутствовать в составе белорусской делегации на овеянном легендами XIX съезде КПСС, поглядеть на приходящего в негодность вошьдя. Зато, можно предположить, там-то он и свёл знакомство с вошьдём будущим - своим благодетелем. А то больше вроде бы и негде...
Так ли, не так, а далее карьера пошла в гору довольно резво. Помогло, надо думать, и решительное выступление в поддержку республиканского партруководителя Патоличева. Того в июне, в разгар бериевской «второй коренизации», вознамерились снять, потому что русский, и заменить на белоруса Зимянина. Но - тру стори! - Патоличев пошёл ва банкъ и такой: «Не оставлю руководящее кресло, ибо не согласный я!». Пришлось белорусским большевикам несколько дней словопреть, а пока в Минске заседали, в Москве «большого мингрела» успели арестовать и перемена наполнителя руководящего кресла не состоялась. На том судьбоносном пленуме Лубенников в соответствии с давней партийной выучкой отмолчался - зато уж на следующем, июльском, в ходе сурового, принципиального разбора полётов смело, бесстрашно обличил покусившихся на товарища первого секретаря.
Кому занимательно за эти интригующие события, недавно вышел сборник по итогам последней на данный момент «Истории сталинизма»: 1953-й. Подведение итогов и выбор пути, в котором о них интереснейшая статья ув. К.С. Дроздова. Благоволите ознакомиться.
Конечно же по чистой воды совпадению уже в сентябре 1953 именно Леонид Игнатьевич возвысился до главы столичного Минского обкома, сменив знаменитого Кирилла Мазурова, который ушёл возглавлять правительство республики. Тут наш герой впервые прикоснулся к административно-территориальным делам. В начале 1954-го в Белоруссии прошла соответствующая реформа, по итогам которой значительно сократилось количество областей (с 12 штук до 7). Среди прочих оказалась упразднена и Бобруйская область, которую распилили между Минской и Могилёвской. Собственно, Лубенников прежнее своё владение и делил (конечно, в пользу нового). С причинами реформы, как это в советской истории очень часто (и даже излишне часто) бывает, мутно. Историк С.А. Елизаров пишет, что виной всему - кампания по упрощению и удешевлению аппарата управления, укреплению его низового и среднего звеньев (уже которая по счёту, и далеко не последняя). Таковая действительно шла, но, к примеру, в РСФСР, несмотря на неё, новые области появлялись и появлялись. Правильнее всего предположить, что «перетрубации» вызвал новый курс в отношении сельского хозяйства. Срочно улучшить показатели предполагали в том числе и через усиление административного надзора. Как следствие, те же новые области РСФСР имели ярко выраженный аграрный характер, да и приводимые Елизаровым высказывания белорусских парткадров в связи с модификацией карты республики тоже сконцентрированы на этих сюжетах. В общем, обычный советский сценарий - поменять структуру, не меняя того, что за основу взято. Получилось как всегда: «реформирование АТД осуществлялось исключительно опытным путем - путем проб и ошибок, а эффективность того или иного варианта проверялась временем. Осуществлявшиеся без учета мнения самого населения реформы создавали для жителей (прежде всего на районном уровне) множество проблем главным образом административного и хозяйственного характера».
Но Лубенников этого уже не застал. Летом 1955-го его перевели в Москву на передержку - инструктором ЦК КПСС, а вскоре бросили на очередной горячий фронт: главой парторганизации Карело-Финской ССР! Причём не просто так, а с вполне конкретной целью - руководить преобразованием ея в обычную автономию (на этом, во всяком случае, сходятся все историки, которых я читал). Тому имелись три базовые причины. Во-первых, ревнивое отношение центра к тамошнему руководству, постоянно создававшему проблемы. По адресу предыдущего партвождя Егорова уже в 1952-м раздалась принципиальная критика ленинско-сталинского ЦК, а в дальнейшем беднягу просто замучили столичными проверками. В принципе ничего удивительного - Хрущёв, как все вошьди до и после него, планомерно зачищал наличный состав регионального партруководства, выдвигая «своих». Но это ещё что! Егоровского предшественника Куприянова в рамках «ленинградского дела» вообще посадили. Вот здесь подробнее вся драма расписана. Что-то, в общем, никак не ладилось с подбором кадров для республики. Да и сама она являлась - будем, товарищи, сказать по-ленински прямо - очевидно неполноценным субъектом Союза. Её создание и так стало своего рода жестом отчаяния тогдашнего вошьдя по итогам неудачной войны, и первое предложение об упразднении выдвинули уже в 1944-м. Короче заклание «шестнадцатой сестры» было лишь вопросом времени.
Второй момент заключался в том, что урководство КФССР постоянно напрягало Москву: обладая важнейшим ресурсом - высококачественной древесиной, - регулярно запрашивало новые капиталовложения, организацию нового строительства, вплоть до решения прям совсем местных хозяйственных проблем (построить водопровод, проложить линию электропередач и т.п.). Конечно, в совсистеме с её завязанностью самомалейших проблем на самые высокие структуры в центре это было нормально, - но ресурсы в принципе были ограничены, а Ста-н ещё и дополнительно подзагнал экономику: стоимость незавершённого строительства, например, к 1953-му составляла 100% от стоимости вложений в новое, а производительность труда по сравнению с 1950-м рухнула вдвое! Я уж молчу про сельхоз. В первые годы после его долгожданной кончины экономику пытались встряхнуть, но дела шли, скажу не обинуясь, хреново - и в центре решили хотя бы избавиться от очевидной обузы. Нелепая «Карело-Финская», пожиравшая средства не по чину и постоянно требовавшая ещё, оказалась в числе первых кандидатов на устранение. Исследователь не без щепотки сдержанной грусти отмечает: «Данное изменение не могло автоматически не понизить административный вес административно-партийной элиты Карелии, которая не имела теперь такого же прямого выхода на союзное руководство, как это было прежде. Характерно, что именно к концу 1950-х гг. происходит снижение объёмов капитальных вложений в Карелию в сравнении с другими регионами северозападного экономического района». Но тут уж...
Наконец, Лубенников стал действующим лицом важной геополитической многоходовочки. С начала 1950-х нарастало потепление в отношениях СССР и Финляндии. Особенно тут активничал Урхо Кекконен - премьер, министр иностранных дел, а с 1956-го и президент страны. В Википедии ёмко пишут, что он «был проводником политики, называвшейся на Западе "финляндизацией": частичная уступка суверенитета (политический нейтралитет) и налаживание тесного экономического, культурного и иного сотрудничества с СССР при сохранении тесных отношений с Западом». С финским суверенитетом на самом деле всё было в порядке, но остальное верно - Совдеп во внешних связях нуждался как в воздухе, да и финны были не прочь восстановить давние хозяйственные связи (хотя бы некоторые), да и скусной водочки попить кому ж неохота? Конечно, в этих условиях существование Карело-Финляндии становилось крайне неудобным, да и уважаемые партнёры выказывали озабоченность. Короче, одни хлопоты без особого толка.
Для переформатирования требовался удобный и понятный предлог, и таковой под умелым руководством Лубенникова нашли - даже несколько. Во-первых, огромные траты на управленческий аппарат. Во-вторых, постоянные трудности в народнохозяйственном развитии, требовавшие постоянной же помощи из Москвы и, таким образом, ставившие самостоятельный статус КФССР под сомнение. Наконец, «национальный вопрос»: крайне низкий процент не то что финнов (отсюда общеизвестный анекдот про двух таковых в республике - фининспектора и Финкельштейна, причём ходили слухи, что это одно лицо), а даже карелов в общей численности населения.
В общем, Лубенников споро принялся за дело. В Википедии утверждается, что даже опубликовал в «Правде» статью «О преобразовании КФССР из союзной в автономную республику» - надо бы поискать, проверить. Этнический элемент руководства, конечно, оказался фраппирован, предсовмина Прокконен (финн) и второй секретарь обкома Сенькин (карел) даже вроде бы обратились (неофициально) за поддержкой к формальному «президенту» КФССР Отто Куусинену. Тот, однако, своим навязанным ещё при С-лине положением давно тяготился, а тут ещё, в отличие от многих старых кадров, его карьера внезапно попёрла в гору: он стал членом президиума ЦК КПСС, затем и секретарём ЦК, т.е. вошёл в высшее руководство страны (а по факту рождения аж в 1881-м ещё оказался в нём старейшиной). Отвечал за международное комдвижение, руководил написанием учебника «Основы марксизма-ленинизма», невозбранно составлял конкуренцию юному Суслову (1902 г.р.) за негласное положение теоретика партии. Какая тут ещё Карело-Финская, ну право слово!
В такой обстановке республику уработали не нагибаясь: летом 1956 она вернулась к статусу Карельской АССР в составе РСФСР, каковой и пребывала до приснопамятного 1940-го. Интересно, что формулировка обращения тамошних партсовструктур в центр почти дословно совпадает с обоснованием передачи Крыма: «Принимая во внимание пожелания трудящихся Карело-Финской ССР, учитывая национальный состав населения, общность экономики, тесные хозяйственные и культурные связи Карело-Финской Республики с РСФСР...».
Верный солдат партии (и Хрущёва), споро и эффективно выполнявший высокие поручения, Лубенников оказался отмечен за труды практически сразу: в 1956-м стал членом ЦК КПСС (минуя стадию кандидатства), благодаря чему участвовал во всех «хрущёвских» партсъездах, в 1957-м получил орден Ленина. А после карелофинской кампании, послужив для порядку пару лет первым секретарём местного обкома, вернулся в Москву, на работу в ЦК КПСС. Сменил его... Сенькин, который возглавлял обком аж до 1984-го, а затем ещё полтора года прослужил на «президентской» должности председателя президиума Верховного совета Карельской АССР. «Был как родной отец, его любили и уважали». Правда, помер в 1986-м, но до сих пор награды получает: ставят ему памятники и бюсты, вешают мемориальные доски, в 2013-м сделали «почётным гражданином Республики Карелия» (?!), в 2019-м выписали её высшую государственную награду - орден «Сампо». Скоро, наверное, изберут «вечным президентом», как Ким Ир Сена. И дивитесь: никакие протесты из-за статуса дальнейшему возвышению не помешали! Мораль, видимо, такова: не бойтесь протестовать (конечно, в рамках, видя берега, блюдя респект и политес).
Лубенников, тем временем, стал в ЦК завотделом по лёгкой и пищевой промышленности. Фронт работ, как сейчас молодые говорят, такой себе - отрасли эти традиционно финансировались по остаточному принципу, составить себе карьерное счастье на этом поприще было маловероятно. Тем не менее, судя по наиболее оптимистичным публикациям о хрущёвском правлении, именно на конец 1950-х приходится наилучшее положение в данной сфере, - хотя какова в этом роль собственно Лубенникова выяснить ещё только предстоит. Как бы то ни было, это период его наибольшего приближения к верхушке партиерархии. Он явно пребывал в фаворе и даже выполнял ответственные задания Кремля. Например, в 1959-м представлял кандидатуру пресловутого Шарафа Рашидова на пост персека ЦК узбецкой компартии. Его предшественника Камалова удолили по изысканному обвинению: за «допущенное засорение кадров политически неблагонадёжными элементами» и «примиренчески-покровительственное отношение к националистическим проявлениям» (при предыдущем вошьде это расстрельная статья, а при тогда действовавшем оступившегося товарища просто перевели руководить Ферганским облисполкомом). Не то чтобы при Рашидове по этой части что-то принципиально поменялось, правда. Для нас, впрочем, небезынтересно отметить то, что и Лубенников, подобно Соколову, прикоснулся к среднеазиатским делам, хотя, конечно, не столь фактурно.
Но долго в Москве ему пробыть было ещё не суждено. Уже в начале 1960-го он получил во владение шахтёрский край, став персеком Кемеровского обкома. И вот то ли вошёл во вкус территориальных преобразований, то ли близко к сердцу принял чаяния новых подопечных, но вскоре в ЦК понеслось обращение тамошних обкома и облисполкома с просьбой переименовать область из Кемеровской в Кузбасскую: «От жителей области редко можно услышать, что они проживают и работают в Кемеровской области, обычно все они заявляют - мы живем и работаем в Кузбассе. В стране также все знают Кузбасс, но плохо знают Кемеровскую область. В литературе и печати в большинстве случаев пишется о Кузбассе, а не о Кемеровской области... Трудящиеся области давно уже высказывают просьбы о переименовании». Конечно, кивок на трудящихся - просто необходимый оборот, дескать, мы не только лишь своевольничаем, мы чаяния народные доносим; на деле жителей интересовали куда более приземлённые сюжеты, а смены вывески хотели именно областные аппаратчики. Можно высказать далекоидущее предположение, что таким образом они закидывали удочку на предмет раздвижения границ, ибо Кузнецкий угольный бассейн охватывает не только собственно область, но также частично территории Новосибирской области и Алтайского края. То есть следующим логичным шагом было бы просить о приведении областных границ в соответствие с географическими, ибо раз мы по названию Кузбасс, так давайте нам весь Кузбасс и в реале - мы сильные, мы справимся. Причём это не первый случай притязаний на большее: ещё в 1957-м, под совнархозовскую суету, кемеровцы захотели «откусить» от Красноярского края Хакасию и через то поднять свой статус в рамках РСФСР - сделаться Кузнецким краем.
Но не получилось у них ни тогда, ни в 1960-м - архивное дело сухо сообщает, что «по данному вопросу состоялся обмен мнениями на Бюро ЦК КПСС по РСФСР, после чего вопрос с обсуждения снят». Выход обкома ещё и вызвал трения с Кемеровским горкомом - с тамошним «широким партийно-хозяйственным активом» инициативу не согласовали, они обиделись.
И вот то ли подкосила эта история Леонида Игнатьевича, то ли больше возможностей не подворачивалось, но в попытках переформатирования карты страны он с той поры участия не принимал. Тихо действовал на порученной попечению территории: по одним свидетельствам, проявлял себя «подлинным партийным вожаком, для которого не было ничего дороже, чем забота о людях, о развитии и процветании Кузбасса» (да-да, прямо так и пишут), по другим, куда более правдоподобным, искал шанса как-нибудь отличиться, чтобы получить перевод в Москву на должность секретаря ЦК. За подробностями отсылаю к интереснейшей книге ув. А.Б. Коновалова «История Кемеровской области в биографиях партийных руководителей» или можно специальную статью почитать. В ней отчаянно напирают на «производственные успехи» (из официальных реляций и отчётов), но время от времени проскакивает и за жизнь простых людей: «Неприглядное положение, сложившееся с состоянием торговли и бытового обслуживания населения Кузбасса... Регион отставал по планам в развитии этих сфер. Запланированное увеличение товарооборота торговли было установлено в размерах, превышающих темпы роста покупательных способностей населения, к тому же товаров для их реализации в области не выделялось в достаточном количестве. При этом финансирование строительства объектов торговли и предприятий общественного питания было крайне незначительным». Да и приводимые фразы «первого» довольно красноречивы: «Я впервые вижу, чтобы столько было грязи в городе. Товарищи говорят, что раньше была деревня. Сколько лет можно ссылаться на то, что здесь была деревня?».
Но не подумайте, что для всех жизнь была беспросветной. Нет-нет! Отдельные трудящиеся приходили к успеху. Вот, например, видный общественник и активист тов. Лубенников Л.И. Не понравилось ему жить, как предшественники, в многоквартирной «сталинке» («Для Лубенникова этот дом по уровню комфорта был уже "прошлым веком"») и выстроил он себе (а заодно и другим руководящим работникам обкома) новое вместилище. «В доме всего шесть квартир, пять трехкомнатных, и одна на первом этаже - двухкомнатная... Общая площадь квартир - порядка 140-150 кв.м. Комнаты все, конечно, очень большие, одна кухня 35 "квадрат". А вот ванная комната и туалет напротив даже маловаты, ванны... стояли стандартные чугунные. Дом жильцам сдавался с полной отделкой - качественным настоящим паркетом, лепниной ручной работы на потолках, массивными двух- и трехстворчатыми остекленными межкомнатными дверями. В каждой квартире также имелось и еще одно необычное помещение - летняя веранда с большими почти панорамными окнами, которые выходили на Томь... на веранде можно было отдыхать, в прохладе и тишине любоваться живописными видами... уютнее стал и двор. Оделся в зелень... Здание все также было обнесено деревянным заборчиком, а в подъезде нес службу бдительный милиционер».
Не ну а чо? Партия же дала указание улучшать жилищные условия советских граждан - вот люди и старались как умели!
Ещё ЛИ проявлял интерес к окультуриванию пространства. Так, в 1961-м в Кемерове открылся театр драмы имени почему-то Луначарского. Рассказывают, правда, что это знаменательное событие должно было произойти годом ранее, но Лубенников, во-первых, потребовал в зале вместо множества балкончиков сделать огромную ложу и украсить её позолоченными рельефами, как в Большом театре. А во-вторых, сильно его смутила роспись потолка: по одной версии, «главный коммунист области обратил внимание на то, что девочка-пионерка на переднем плане выглядит слишком толстой. Московские художники несколько раз переделывали фрагмент росписи, но никак не могли угодить местному партийному начальнику. То пионерка казалась ему слишком пухлой, то излишне худой, то похожей на зрелую женщину. Художники переписывали "пухленькую пионерку" десятки раз. В конце концов Лубенников сжалился над живописцами и, махнув рукой, сказал: "Пусть ее..."». По другой же, «Первый секретарь оказался недоволен селянкой с большой грудью, которая откровенно просвечивала на фоне красных знамен. "Груди убрать" - приказал Лубенников, чем добавил головной боли художникам и руководству управления культуры Кемеровского облисполкома».
В Кемерове дела, как видите, шли in ordnung. А вот в Москве потихоньку разладились. В состав ЦК Лубенникова ещё переизбирали, но что-то неуловимое уже надломилось, изникло, и позиции его слабели и слабели. Понимаю, что тут, наверное, у читателя возникнет ожидаемый, в общем-то, вопрос: «А из-за чего слабели-то? Где товарищ оступился? Взялся писать - имей сказать!». Но понимаете, уважаемые, тайна сия велика есть, выяснить с какой-либо долей твёрдости и чёткости, как правило, просто невозможно. Если только отловить что-то в мемуарах - но вы, конечно, совсем не удивитесь, узнав, что советско-партейные мемуаров почти не оставляли, а те, что всё же оставлены, по стилистике и содержательности редко отклоняются от передовиц «Вравды». Вот такая загогулина. А выводить рулады в стиле «Криптоколониальные оверлорды решили низвергнуть строптивого Лубенникова из-за того, что тот отказался доставлять ко двору восточного животного Хрущёва кемеровских лунопопых секс-персиков» я не хочу, Вы уж не обижайтесь - есть другие, у кого это куда лучше и органичнее получается.
Но вернёмся к нашему барану. Дошло до того, что в ходе реформы парторганизаций по территориально-отраслевому принципу в 1962-63 Лубенникову пришлось возглавить Кемеровский сельский обком. Понимающие люди понимают, что это было плохо прикрытое унижение - добывающая и тяжёлая промышленность в «народном хозяйстве» области совершенно господствовали! Собственно, Хакасию в овеянном легендами и мифами 1957-м и хотели прибрать к рукам с тем, чтобы сделать аграрной базой планируемого края.
К слову, кому о той интригующей реформе почитать желается, благоволите ознакомиться со статьёй ув. О.В. Хлевнюка, она небезынтересна.
Короче, Лубенников пошёл по наклонной. И хотя в конце 1964-го, после свержения Хрущёва, разделение обкомов отменили, а Леонид Игнатьич возглавил оргбюро объединённого обкома (т.е. руководил слиянием двух парторганизаций в одну), дни его руководства были сочтены. В окружение новых вождей он не входил, поэтому по устойчивой советской традиции под новый 1965-й ему преподнесли подарочек: первым секретарём поставили конкурента, бывшего главу промышленного обкома Ештокина. Тот имел хорошие отношения с влиятельным в новом руководстве Кириленкой и через то чувствовал себя уверенно, правил железной рукой и фамилию свою в историю Кузбасса вписал жирными чернилами. Ему, к слову, даже перешла лубенникова квартира в чудо-доме на Притомской набережной! Сам ЛИ меж тем оказался одним из трёх обкомовских секретарей по всей РСФСР, кто вообще выпал из обоймы. Видать, действительно крепко проштрафился.
После этого он вернулся в Москву теперь уже насовсем, но видных постов более не занимал, только лишь синекуры: зампредседателя Комитета партгосконтроля РСФСР, зампред Комитета народного контроля Совмина РСФСР, зампред правления Центросоюза. Права на присутствие в органах власти они не давали, поэтому с 1966-го его не выдвигали уже ни делегатом на съезды партии, ни в ленинские члены несгибаемого ЦК, ни депутатом в Верховный совет СССР или даже завалящий Верховный совет РСФСР. Казалось бы, уж пал так пал!
А с другой стороны, дурно ли вышло, если присмотреться? Всего 55 лет, доступ к спецраспределителю не отняли, квартиру в столичном доме улучшенной планировки дали, живи как хочешь. Не надо напрягаться, мотаясь по области едва ли не каждодневно, трясясь на ухабах, месить грязь на стройках и колхозно-совхозных полях, зачинать бессмысленные кампании в надежде обратить на себя внимание центра или выполнять очередные указания кремлёвских дураков, постоянно сидеть на телефоне, обзванивая тех, других и пятых-десятых, согласовывая, упрашивая, выбивая и угрожая, бегать по столице, унижаясь на приёмах в ЦК, Госплане, министерствах... Вот Ештокин, вроде бы осенённый карьерный счастьем, десяти лет не протянул, помер летом 1974-го всего-то 61 года от роду: приехал в Москву на очередной пленум ЦК КП, просился выступить, не дали, разволновался, сердчишко-то и подвело. И сравните с Лубенниковым - спокойно служил себе на неприметной должности, на 70-летие получил орден Котябрьской революции, а год спустя ушёл на персональную пенсию союзного значения. Мирно старел рядом с верной супругой, радовался успехам сына, нянчил внуков. Умер в 1988-м, примерно в том же возрасте, что Соколов, но, в отличие от него, не увидев крушения строя, которому служил, удостоившись и некролога в «Вравде», и могилы на Кунцевском кладбище. Преступно, что не оставил ни мемуаров, ничего - хотя, как вы понимаете, порассказать мог очень много всякого интересного. Но если уж подавляющее большинство партеичей даже в 1990-2000-е воспоминаний не написали, то уж тем более кто бы за это дело взялся в 1980-е.
По иронии судьбы интернеты больше информации хранят о его отпрыске - известном живописце и художнике-монументалисте (довольно типичный выбор профессии для детей совпартначальников, что ещё ув. С.В. Волковым отмечено), народном художнике РФ и академике РАХ. От отца, видать, вкус к прекрасному передался (хотя, судя по представленным в интернетах работам, женская натура со всеми её особенностями его вовсе не смущала, если не сказать больше - кому занимательно, Яндекс-картинки в помощь). В то же время Иван Леонидович болел судьбою родины, под конец придя к умозаключению, что «преодолеть кризис, в котором находится современная культура в России - практически утопия... (sic!) Культурная нация - не источает злобу. А у нас везде, в разных жизненные ситуациях - злость. Злость, замешанная на амбициях и жадности, с одной стороны, и на нищете, с другой. Это говорит о нашем варварстве, которое - антипод культуры». Откуда бы той злости-то взяться, хммм... Скончался творец совсем недавно, в октябре 2021-го, что повлекло за собой немало прочувствованных некрологов в СМИ. Почему-то сановный батюшка в оных почти не упоминался...
Родился Леонид Игнатьевич в 1910-м в Екатеринославской губернии. Он тоже почему-то не умер от голода, а отнюдь напротив - вырос и возмужал. Жизненный путь начинал (и образование получил) по сельскохозяйственной линии на Урале и в Поволжье. Пошёл по моде в трактористы, а это - госснабжение + дань с колхозов + первый парень на деревне, все девки твои. Да, «кулаки», случалось, постреливали, но какая ж молодость да и без риска! Впрочем, в те десятилетия не ты искал риск, а риск сам тебя находил. Тем не менее юный Леонид проскользнул между струй, в 1939-м вступил в изрядно поредевшую партию и сразу шагнул в заведующие агитпропотделом райкома. Вскоре ему пришлось (?) надеть гимнастёрку, поучиться (сначала на Приволжских окружных курсах старшего политсостава, а затем в академии им. Фрунзе), а под конец даже и повоевать. За это он отхватил аж два ордена Красного знамени, но, надо признать, сердце не прятал за спины ребят: во время Кёнигсбергской операции получил осколочное ранение в грудину.
Излечившись, начальствовал над лагерем для репатриированных граждан СССР в тогдашней Барановичской области БССР. Видимо, зарекомендовал себя с лучшей стороны, пошёл в послевоенный призыв на службу уже партийную и на десять лет осел в Белоруссии, нуждавшейся в партработниках (на самом деле нет, но в центре считали более иначе). Начал парторгом на Минском тракторном заводе, затем поднимался в Минском же горкоме, а осенью 1952-го получил свою первую руководящую должность - первого секретаря Бобруйского обкома КПБ. Помните глупый мем из ранних лет ЖЖ: «Ф Бабруйск, жЫвотное!»? Вот Лубенникову сказали примерно это :) Но знаете, для него сей клич стал началом светлого пути. Уже очень скоро ему довелось поприсутствовать в составе белорусской делегации на овеянном легендами XIX съезде КПСС, поглядеть на приходящего в негодность вошьдя. Зато, можно предположить, там-то он и свёл знакомство с вошьдём будущим - своим благодетелем. А то больше вроде бы и негде...
Так ли, не так, а далее карьера пошла в гору довольно резво. Помогло, надо думать, и решительное выступление в поддержку республиканского партруководителя Патоличева. Того в июне, в разгар бериевской «второй коренизации», вознамерились снять, потому что русский, и заменить на белоруса Зимянина. Но - тру стори! - Патоличев пошёл ва банкъ и такой: «Не оставлю руководящее кресло, ибо не согласный я!». Пришлось белорусским большевикам несколько дней словопреть, а пока в Минске заседали, в Москве «большого мингрела» успели арестовать и перемена наполнителя руководящего кресла не состоялась. На том судьбоносном пленуме Лубенников в соответствии с давней партийной выучкой отмолчался - зато уж на следующем, июльском, в ходе сурового, принципиального разбора полётов смело, бесстрашно обличил покусившихся на товарища первого секретаря.
Кому занимательно за эти интригующие события, недавно вышел сборник по итогам последней на данный момент «Истории сталинизма»: 1953-й. Подведение итогов и выбор пути, в котором о них интереснейшая статья ув. К.С. Дроздова. Благоволите ознакомиться.
Конечно же по чистой воды совпадению уже в сентябре 1953 именно Леонид Игнатьевич возвысился до главы столичного Минского обкома, сменив знаменитого Кирилла Мазурова, который ушёл возглавлять правительство республики. Тут наш герой впервые прикоснулся к административно-территориальным делам. В начале 1954-го в Белоруссии прошла соответствующая реформа, по итогам которой значительно сократилось количество областей (с 12 штук до 7). Среди прочих оказалась упразднена и Бобруйская область, которую распилили между Минской и Могилёвской. Собственно, Лубенников прежнее своё владение и делил (конечно, в пользу нового). С причинами реформы, как это в советской истории очень часто (и даже излишне часто) бывает, мутно. Историк С.А. Елизаров пишет, что виной всему - кампания по упрощению и удешевлению аппарата управления, укреплению его низового и среднего звеньев (уже которая по счёту, и далеко не последняя). Таковая действительно шла, но, к примеру, в РСФСР, несмотря на неё, новые области появлялись и появлялись. Правильнее всего предположить, что «перетрубации» вызвал новый курс в отношении сельского хозяйства. Срочно улучшить показатели предполагали в том числе и через усиление административного надзора. Как следствие, те же новые области РСФСР имели ярко выраженный аграрный характер, да и приводимые Елизаровым высказывания белорусских парткадров в связи с модификацией карты республики тоже сконцентрированы на этих сюжетах. В общем, обычный советский сценарий - поменять структуру, не меняя того, что за основу взято. Получилось как всегда: «реформирование АТД осуществлялось исключительно опытным путем - путем проб и ошибок, а эффективность того или иного варианта проверялась временем. Осуществлявшиеся без учета мнения самого населения реформы создавали для жителей (прежде всего на районном уровне) множество проблем главным образом административного и хозяйственного характера».
Но Лубенников этого уже не застал. Летом 1955-го его перевели в Москву на передержку - инструктором ЦК КПСС, а вскоре бросили на очередной горячий фронт: главой парторганизации Карело-Финской ССР! Причём не просто так, а с вполне конкретной целью - руководить преобразованием ея в обычную автономию (на этом, во всяком случае, сходятся все историки, которых я читал). Тому имелись три базовые причины. Во-первых, ревнивое отношение центра к тамошнему руководству, постоянно создававшему проблемы. По адресу предыдущего партвождя Егорова уже в 1952-м раздалась принципиальная критика ленинско-сталинского ЦК, а в дальнейшем беднягу просто замучили столичными проверками. В принципе ничего удивительного - Хрущёв, как все вошьди до и после него, планомерно зачищал наличный состав регионального партруководства, выдвигая «своих». Но это ещё что! Егоровского предшественника Куприянова в рамках «ленинградского дела» вообще посадили. Вот здесь подробнее вся драма расписана. Что-то, в общем, никак не ладилось с подбором кадров для республики. Да и сама она являлась - будем, товарищи, сказать по-ленински прямо - очевидно неполноценным субъектом Союза. Её создание и так стало своего рода жестом отчаяния тогдашнего вошьдя по итогам неудачной войны, и первое предложение об упразднении выдвинули уже в 1944-м. Короче заклание «шестнадцатой сестры» было лишь вопросом времени.
Второй момент заключался в том, что урководство КФССР постоянно напрягало Москву: обладая важнейшим ресурсом - высококачественной древесиной, - регулярно запрашивало новые капиталовложения, организацию нового строительства, вплоть до решения прям совсем местных хозяйственных проблем (построить водопровод, проложить линию электропередач и т.п.). Конечно, в совсистеме с её завязанностью самомалейших проблем на самые высокие структуры в центре это было нормально, - но ресурсы в принципе были ограничены, а Ста-н ещё и дополнительно подзагнал экономику: стоимость незавершённого строительства, например, к 1953-му составляла 100% от стоимости вложений в новое, а производительность труда по сравнению с 1950-м рухнула вдвое! Я уж молчу про сельхоз. В первые годы после его долгожданной кончины экономику пытались встряхнуть, но дела шли, скажу не обинуясь, хреново - и в центре решили хотя бы избавиться от очевидной обузы. Нелепая «Карело-Финская», пожиравшая средства не по чину и постоянно требовавшая ещё, оказалась в числе первых кандидатов на устранение. Исследователь не без щепотки сдержанной грусти отмечает: «Данное изменение не могло автоматически не понизить административный вес административно-партийной элиты Карелии, которая не имела теперь такого же прямого выхода на союзное руководство, как это было прежде. Характерно, что именно к концу 1950-х гг. происходит снижение объёмов капитальных вложений в Карелию в сравнении с другими регионами северозападного экономического района». Но тут уж...
Наконец, Лубенников стал действующим лицом важной геополитической многоходовочки. С начала 1950-х нарастало потепление в отношениях СССР и Финляндии. Особенно тут активничал Урхо Кекконен - премьер, министр иностранных дел, а с 1956-го и президент страны. В Википедии ёмко пишут, что он «был проводником политики, называвшейся на Западе "финляндизацией": частичная уступка суверенитета (политический нейтралитет) и налаживание тесного экономического, культурного и иного сотрудничества с СССР при сохранении тесных отношений с Западом». С финским суверенитетом на самом деле всё было в порядке, но остальное верно - Совдеп во внешних связях нуждался как в воздухе, да и финны были не прочь восстановить давние хозяйственные связи (хотя бы некоторые), да и скусной водочки попить кому ж неохота? Конечно, в этих условиях существование Карело-Финляндии становилось крайне неудобным, да и уважаемые партнёры выказывали озабоченность. Короче, одни хлопоты без особого толка.
Для переформатирования требовался удобный и понятный предлог, и таковой под умелым руководством Лубенникова нашли - даже несколько. Во-первых, огромные траты на управленческий аппарат. Во-вторых, постоянные трудности в народнохозяйственном развитии, требовавшие постоянной же помощи из Москвы и, таким образом, ставившие самостоятельный статус КФССР под сомнение. Наконец, «национальный вопрос»: крайне низкий процент не то что финнов (отсюда общеизвестный анекдот про двух таковых в республике - фининспектора и Финкельштейна, причём ходили слухи, что это одно лицо), а даже карелов в общей численности населения.
В общем, Лубенников споро принялся за дело. В Википедии утверждается, что даже опубликовал в «Правде» статью «О преобразовании КФССР из союзной в автономную республику» - надо бы поискать, проверить. Этнический элемент руководства, конечно, оказался фраппирован, предсовмина Прокконен (финн) и второй секретарь обкома Сенькин (карел) даже вроде бы обратились (неофициально) за поддержкой к формальному «президенту» КФССР Отто Куусинену. Тот, однако, своим навязанным ещё при С-лине положением давно тяготился, а тут ещё, в отличие от многих старых кадров, его карьера внезапно попёрла в гору: он стал членом президиума ЦК КПСС, затем и секретарём ЦК, т.е. вошёл в высшее руководство страны (а по факту рождения аж в 1881-м ещё оказался в нём старейшиной). Отвечал за международное комдвижение, руководил написанием учебника «Основы марксизма-ленинизма», невозбранно составлял конкуренцию юному Суслову (1902 г.р.) за негласное положение теоретика партии. Какая тут ещё Карело-Финская, ну право слово!
В такой обстановке республику уработали не нагибаясь: летом 1956 она вернулась к статусу Карельской АССР в составе РСФСР, каковой и пребывала до приснопамятного 1940-го. Интересно, что формулировка обращения тамошних партсовструктур в центр почти дословно совпадает с обоснованием передачи Крыма: «Принимая во внимание пожелания трудящихся Карело-Финской ССР, учитывая национальный состав населения, общность экономики, тесные хозяйственные и культурные связи Карело-Финской Республики с РСФСР...».
Верный солдат партии (и Хрущёва), споро и эффективно выполнявший высокие поручения, Лубенников оказался отмечен за труды практически сразу: в 1956-м стал членом ЦК КПСС (минуя стадию кандидатства), благодаря чему участвовал во всех «хрущёвских» партсъездах, в 1957-м получил орден Ленина. А после карелофинской кампании, послужив для порядку пару лет первым секретарём местного обкома, вернулся в Москву, на работу в ЦК КПСС. Сменил его... Сенькин, который возглавлял обком аж до 1984-го, а затем ещё полтора года прослужил на «президентской» должности председателя президиума Верховного совета Карельской АССР. «Был как родной отец, его любили и уважали». Правда, помер в 1986-м, но до сих пор награды получает: ставят ему памятники и бюсты, вешают мемориальные доски, в 2013-м сделали «почётным гражданином Республики Карелия» (?!), в 2019-м выписали её высшую государственную награду - орден «Сампо». Скоро, наверное, изберут «вечным президентом», как Ким Ир Сена. И дивитесь: никакие протесты из-за статуса дальнейшему возвышению не помешали! Мораль, видимо, такова: не бойтесь протестовать (конечно, в рамках, видя берега, блюдя респект и политес).
Лубенников, тем временем, стал в ЦК завотделом по лёгкой и пищевой промышленности. Фронт работ, как сейчас молодые говорят, такой себе - отрасли эти традиционно финансировались по остаточному принципу, составить себе карьерное счастье на этом поприще было маловероятно. Тем не менее, судя по наиболее оптимистичным публикациям о хрущёвском правлении, именно на конец 1950-х приходится наилучшее положение в данной сфере, - хотя какова в этом роль собственно Лубенникова выяснить ещё только предстоит. Как бы то ни было, это период его наибольшего приближения к верхушке партиерархии. Он явно пребывал в фаворе и даже выполнял ответственные задания Кремля. Например, в 1959-м представлял кандидатуру пресловутого Шарафа Рашидова на пост персека ЦК узбецкой компартии. Его предшественника Камалова удолили по изысканному обвинению: за «допущенное засорение кадров политически неблагонадёжными элементами» и «примиренчески-покровительственное отношение к националистическим проявлениям» (при предыдущем вошьде это расстрельная статья, а при тогда действовавшем оступившегося товарища просто перевели руководить Ферганским облисполкомом). Не то чтобы при Рашидове по этой части что-то принципиально поменялось, правда. Для нас, впрочем, небезынтересно отметить то, что и Лубенников, подобно Соколову, прикоснулся к среднеазиатским делам, хотя, конечно, не столь фактурно.
Но долго в Москве ему пробыть было ещё не суждено. Уже в начале 1960-го он получил во владение шахтёрский край, став персеком Кемеровского обкома. И вот то ли вошёл во вкус территориальных преобразований, то ли близко к сердцу принял чаяния новых подопечных, но вскоре в ЦК понеслось обращение тамошних обкома и облисполкома с просьбой переименовать область из Кемеровской в Кузбасскую: «От жителей области редко можно услышать, что они проживают и работают в Кемеровской области, обычно все они заявляют - мы живем и работаем в Кузбассе. В стране также все знают Кузбасс, но плохо знают Кемеровскую область. В литературе и печати в большинстве случаев пишется о Кузбассе, а не о Кемеровской области... Трудящиеся области давно уже высказывают просьбы о переименовании». Конечно, кивок на трудящихся - просто необходимый оборот, дескать, мы не только лишь своевольничаем, мы чаяния народные доносим; на деле жителей интересовали куда более приземлённые сюжеты, а смены вывески хотели именно областные аппаратчики. Можно высказать далекоидущее предположение, что таким образом они закидывали удочку на предмет раздвижения границ, ибо Кузнецкий угольный бассейн охватывает не только собственно область, но также частично территории Новосибирской области и Алтайского края. То есть следующим логичным шагом было бы просить о приведении областных границ в соответствие с географическими, ибо раз мы по названию Кузбасс, так давайте нам весь Кузбасс и в реале - мы сильные, мы справимся. Причём это не первый случай притязаний на большее: ещё в 1957-м, под совнархозовскую суету, кемеровцы захотели «откусить» от Красноярского края Хакасию и через то поднять свой статус в рамках РСФСР - сделаться Кузнецким краем.
Но не получилось у них ни тогда, ни в 1960-м - архивное дело сухо сообщает, что «по данному вопросу состоялся обмен мнениями на Бюро ЦК КПСС по РСФСР, после чего вопрос с обсуждения снят». Выход обкома ещё и вызвал трения с Кемеровским горкомом - с тамошним «широким партийно-хозяйственным активом» инициативу не согласовали, они обиделись.
И вот то ли подкосила эта история Леонида Игнатьевича, то ли больше возможностей не подворачивалось, но в попытках переформатирования карты страны он с той поры участия не принимал. Тихо действовал на порученной попечению территории: по одним свидетельствам, проявлял себя «подлинным партийным вожаком, для которого не было ничего дороже, чем забота о людях, о развитии и процветании Кузбасса» (да-да, прямо так и пишут), по другим, куда более правдоподобным, искал шанса как-нибудь отличиться, чтобы получить перевод в Москву на должность секретаря ЦК. За подробностями отсылаю к интереснейшей книге ув. А.Б. Коновалова «История Кемеровской области в биографиях партийных руководителей» или можно специальную статью почитать. В ней отчаянно напирают на «производственные успехи» (из официальных реляций и отчётов), но время от времени проскакивает и за жизнь простых людей: «Неприглядное положение, сложившееся с состоянием торговли и бытового обслуживания населения Кузбасса... Регион отставал по планам в развитии этих сфер. Запланированное увеличение товарооборота торговли было установлено в размерах, превышающих темпы роста покупательных способностей населения, к тому же товаров для их реализации в области не выделялось в достаточном количестве. При этом финансирование строительства объектов торговли и предприятий общественного питания было крайне незначительным». Да и приводимые фразы «первого» довольно красноречивы: «Я впервые вижу, чтобы столько было грязи в городе. Товарищи говорят, что раньше была деревня. Сколько лет можно ссылаться на то, что здесь была деревня?».
Но не подумайте, что для всех жизнь была беспросветной. Нет-нет! Отдельные трудящиеся приходили к успеху. Вот, например, видный общественник и активист тов. Лубенников Л.И. Не понравилось ему жить, как предшественники, в многоквартирной «сталинке» («Для Лубенникова этот дом по уровню комфорта был уже "прошлым веком"») и выстроил он себе (а заодно и другим руководящим работникам обкома) новое вместилище. «В доме всего шесть квартир, пять трехкомнатных, и одна на первом этаже - двухкомнатная... Общая площадь квартир - порядка 140-150 кв.м. Комнаты все, конечно, очень большие, одна кухня 35 "квадрат". А вот ванная комната и туалет напротив даже маловаты, ванны... стояли стандартные чугунные. Дом жильцам сдавался с полной отделкой - качественным настоящим паркетом, лепниной ручной работы на потолках, массивными двух- и трехстворчатыми остекленными межкомнатными дверями. В каждой квартире также имелось и еще одно необычное помещение - летняя веранда с большими почти панорамными окнами, которые выходили на Томь... на веранде можно было отдыхать, в прохладе и тишине любоваться живописными видами... уютнее стал и двор. Оделся в зелень... Здание все также было обнесено деревянным заборчиком, а в подъезде нес службу бдительный милиционер».
Не ну а чо? Партия же дала указание улучшать жилищные условия советских граждан - вот люди и старались как умели!
Ещё ЛИ проявлял интерес к окультуриванию пространства. Так, в 1961-м в Кемерове открылся театр драмы имени почему-то Луначарского. Рассказывают, правда, что это знаменательное событие должно было произойти годом ранее, но Лубенников, во-первых, потребовал в зале вместо множества балкончиков сделать огромную ложу и украсить её позолоченными рельефами, как в Большом театре. А во-вторых, сильно его смутила роспись потолка: по одной версии, «главный коммунист области обратил внимание на то, что девочка-пионерка на переднем плане выглядит слишком толстой. Московские художники несколько раз переделывали фрагмент росписи, но никак не могли угодить местному партийному начальнику. То пионерка казалась ему слишком пухлой, то излишне худой, то похожей на зрелую женщину. Художники переписывали "пухленькую пионерку" десятки раз. В конце концов Лубенников сжалился над живописцами и, махнув рукой, сказал: "Пусть ее..."». По другой же, «Первый секретарь оказался недоволен селянкой с большой грудью, которая откровенно просвечивала на фоне красных знамен. "Груди убрать" - приказал Лубенников, чем добавил головной боли художникам и руководству управления культуры Кемеровского облисполкома».
В Кемерове дела, как видите, шли in ordnung. А вот в Москве потихоньку разладились. В состав ЦК Лубенникова ещё переизбирали, но что-то неуловимое уже надломилось, изникло, и позиции его слабели и слабели. Понимаю, что тут, наверное, у читателя возникнет ожидаемый, в общем-то, вопрос: «А из-за чего слабели-то? Где товарищ оступился? Взялся писать - имей сказать!». Но понимаете, уважаемые, тайна сия велика есть, выяснить с какой-либо долей твёрдости и чёткости, как правило, просто невозможно. Если только отловить что-то в мемуарах - но вы, конечно, совсем не удивитесь, узнав, что советско-партейные мемуаров почти не оставляли, а те, что всё же оставлены, по стилистике и содержательности редко отклоняются от передовиц «Вравды». Вот такая загогулина. А выводить рулады в стиле «Криптоколониальные оверлорды решили низвергнуть строптивого Лубенникова из-за того, что тот отказался доставлять ко двору восточного животного Хрущёва кемеровских лунопопых секс-персиков» я не хочу, Вы уж не обижайтесь - есть другие, у кого это куда лучше и органичнее получается.
Но вернёмся к нашему барану. Дошло до того, что в ходе реформы парторганизаций по территориально-отраслевому принципу в 1962-63 Лубенникову пришлось возглавить Кемеровский сельский обком. Понимающие люди понимают, что это было плохо прикрытое унижение - добывающая и тяжёлая промышленность в «народном хозяйстве» области совершенно господствовали! Собственно, Хакасию в овеянном легендами и мифами 1957-м и хотели прибрать к рукам с тем, чтобы сделать аграрной базой планируемого края.
К слову, кому о той интригующей реформе почитать желается, благоволите ознакомиться со статьёй ув. О.В. Хлевнюка, она небезынтересна.
Короче, Лубенников пошёл по наклонной. И хотя в конце 1964-го, после свержения Хрущёва, разделение обкомов отменили, а Леонид Игнатьич возглавил оргбюро объединённого обкома (т.е. руководил слиянием двух парторганизаций в одну), дни его руководства были сочтены. В окружение новых вождей он не входил, поэтому по устойчивой советской традиции под новый 1965-й ему преподнесли подарочек: первым секретарём поставили конкурента, бывшего главу промышленного обкома Ештокина. Тот имел хорошие отношения с влиятельным в новом руководстве Кириленкой и через то чувствовал себя уверенно, правил железной рукой и фамилию свою в историю Кузбасса вписал жирными чернилами. Ему, к слову, даже перешла лубенникова квартира в чудо-доме на Притомской набережной! Сам ЛИ меж тем оказался одним из трёх обкомовских секретарей по всей РСФСР, кто вообще выпал из обоймы. Видать, действительно крепко проштрафился.
После этого он вернулся в Москву теперь уже насовсем, но видных постов более не занимал, только лишь синекуры: зампредседателя Комитета партгосконтроля РСФСР, зампред Комитета народного контроля Совмина РСФСР, зампред правления Центросоюза. Права на присутствие в органах власти они не давали, поэтому с 1966-го его не выдвигали уже ни делегатом на съезды партии, ни в ленинские члены несгибаемого ЦК, ни депутатом в Верховный совет СССР или даже завалящий Верховный совет РСФСР. Казалось бы, уж пал так пал!
А с другой стороны, дурно ли вышло, если присмотреться? Всего 55 лет, доступ к спецраспределителю не отняли, квартиру в столичном доме улучшенной планировки дали, живи как хочешь. Не надо напрягаться, мотаясь по области едва ли не каждодневно, трясясь на ухабах, месить грязь на стройках и колхозно-совхозных полях, зачинать бессмысленные кампании в надежде обратить на себя внимание центра или выполнять очередные указания кремлёвских дураков, постоянно сидеть на телефоне, обзванивая тех, других и пятых-десятых, согласовывая, упрашивая, выбивая и угрожая, бегать по столице, унижаясь на приёмах в ЦК, Госплане, министерствах... Вот Ештокин, вроде бы осенённый карьерный счастьем, десяти лет не протянул, помер летом 1974-го всего-то 61 года от роду: приехал в Москву на очередной пленум ЦК КП, просился выступить, не дали, разволновался, сердчишко-то и подвело. И сравните с Лубенниковым - спокойно служил себе на неприметной должности, на 70-летие получил орден Котябрьской революции, а год спустя ушёл на персональную пенсию союзного значения. Мирно старел рядом с верной супругой, радовался успехам сына, нянчил внуков. Умер в 1988-м, примерно в том же возрасте, что Соколов, но, в отличие от него, не увидев крушения строя, которому служил, удостоившись и некролога в «Вравде», и могилы на Кунцевском кладбище. Преступно, что не оставил ни мемуаров, ничего - хотя, как вы понимаете, порассказать мог очень много всякого интересного. Но если уж подавляющее большинство партеичей даже в 1990-2000-е воспоминаний не написали, то уж тем более кто бы за это дело взялся в 1980-е.
По иронии судьбы интернеты больше информации хранят о его отпрыске - известном живописце и художнике-монументалисте (довольно типичный выбор профессии для детей совпартначальников, что ещё ув. С.В. Волковым отмечено), народном художнике РФ и академике РАХ. От отца, видать, вкус к прекрасному передался (хотя, судя по представленным в интернетах работам, женская натура со всеми её особенностями его вовсе не смущала, если не сказать больше - кому занимательно, Яндекс-картинки в помощь). В то же время Иван Леонидович болел судьбою родины, под конец придя к умозаключению, что «преодолеть кризис, в котором находится современная культура в России - практически утопия... (sic!) Культурная нация - не источает злобу. А у нас везде, в разных жизненные ситуациях - злость. Злость, замешанная на амбициях и жадности, с одной стороны, и на нищете, с другой. Это говорит о нашем варварстве, которое - антипод культуры». Откуда бы той злости-то взяться, хммм... Скончался творец совсем недавно, в октябре 2021-го, что повлекло за собой немало прочувствованных некрологов в СМИ. Почему-то сановный батюшка в оных почти не упоминался...