В мире животных, или «Если нельзя пить водку и самогон, а для кого же это выпущено?»
Из книги А.А. Слезина «Миру крикнули громко...»: комсомол Центрального Черноземья в духовной жизни общества 1921-1929 гг. Социально-политические аспекты. Тамбов, 2002.
Принципы общечеловеческой морали придавались поруганию, а классовая мораль часто понималась как бесконечное жертвоприношение молоху революции. На Тамбовской губернской конференции РКСМ в 1921 г. на призыв представительницы губсобеса Яковлевой пожертвовать жизнью в борьбе за революцию, "как наши мужья", комсомольцы ответили бурей аплодисментов. Продолжали звучать песни гражданской войны:
Против гадов, охрипших от воя,
Пожиравших все наши труды,
Для последнего страшного боя .
Мы сомкнем трудовые ряды
Коммунисты и комсомольцы, сформировавшие мировоззрение в период военного коммунизма, как бы по эстафете передавали свой взгляд на жизнь: "Только после полной победы над всеми оставшимися гадами мы можем спокойно начать наше мирное строительство".
Мало разбираясь в сущности обвинений, борисоглебские комсомольцы требовали смертных приговоров по итогам суда над эсерами в 1922 г. Теодор Либкнехт, протестующий против расправы над социалистами, назывался защитником убийц его брата, хотя эсеры, конечно, не имели никакого отношения к убийству Карла Либкнехта.
Многие комсомольцы жили с тоской по временам гражданской войны потому, что там было просто и понятно: приказ - исполнение. "Теперь больше чем когда-либо нам нужны администраторы, беззаветные бойцы за новую жизнь", - говорил на первом съезде РКСМ делегат из Борисоглебска Матвей Арш. В 1923 г. на XII партконференции Курской губернии ставилась та же задача - воспитание "командиров РКСМ". Среди деревенских коммунистов и комсомольцев можно было услышать такие восклицания: "Эх, кабы на один денек дали бы нам 18-й год. Мы бы показали им нэп".
Находясь с детских лет фактически на военном положении, живя приказами, комсомольцы, не имея достаточного жизненного опыта и образования, были по существу лишены возможности развивать самостоятельность мышления. В результате авторитарного образа жизни человек не обретает многого, чему мог бы научиться: в профессии, быту, общении. Нехватка культуры - это дефицит умений. Вот и приходится компенсировать его избытком самолюбия, самомнения, чванства, поисками "объективных причин" и всевозможных врагов.
Сознательно использовали механизм "образа врага" партийные "верхи". Этим закрывались истинные причины трудностей реальной жизни. Так, выступая на XIII Воронежской губернской конференции в марте 1923 г., представитель ЦК партии увидел врагов практически везде: "...У нас врагов много, куда бы мы не пошли, начиная с улицы и кончая семейством, мы окружены врагами. По существу все люди находятся в окружении сознательных и бессознательных врагов". Даже Н.И. Бухарин, весьма нестандартно мыслящий человек, в докладе на VIII съезде ВЛКСМ в мае 1928 г., говоря в большинстве случаев об инакомыслии, 31 раз использовал слово "враг".
А уж рядовые комсомольцы при каждом удобном и не удобном случае угрожали бесконечным врагам. Типичен припев песни Введенской "Сельская коммуна", опубликованной в № 1 за 1922 год литературно-художественного журнала Курского губкома РКСМ "Молодой пропагандист":
Мы коммунары, мы коммунары,
Мы во всем мире зажжем пожары,
Их не потушит вражья сила
Ей предназначена могила.
Показательна идеализация в песне своего бытия:
Наша жизнь так полна и богата,
И не нужно нам денег и злата.
Наша жизнь - это вихрь и движенье,
К идеалу она приближенье.
Показательна уверенность:
Мы готовы сразиться с врагами,
Мы пред ними не склоним чело.
Считалось, что комсомолец сам может разглядеть "пережиток прошлого" и обязан тут же его устранить. В Кирсановском клубе имени Томского комсомольские активисты во время клубных мероприятий брили и стригли участников вопреки их воле, что сами себе разрешили постановлением уездной комсомольской конференции. Тамбовский губком комсомола, считая капитализм и частичное возвращение к нему в годы нэпа виновными в распространении проституции, организовал Союз проституток, внутри которого вел воспитательную работу путем усиления агитации и предоставления вне очереди работы. Распространение проституции это, конечно, не уменьшило. Впрочем, в 1923 г., когда предпринимались данные меры, главное тамбовские комсомольцы все же видели в создании отрицательного взгляда на проституцию как на народное зло. В августе 1928 г. на Тамбовской окружной комсомольской конференции предлагались только радикальные меры. Там вроде бы и назывались объективные причины роста проституции (рост безработицы, разорение крестьянства, низкие заработки на производстве), но бороться с проституцией решили лишь административными методами по изгнанию проституток из города. Таким образом, даже в борьбе с тем, что признавалось злом отнюдь не только коммунистической моралью, комсомольцам вредил максимализм.
Вмешательство комсомола распространялось на чисто личные проблемы. Комсомольские организации брали на себя право называть ребенка, родившегося в комсомольской семье. Перед комсомольцами ставились задачи перевоспитания членов своей семьи. Что касается формирования новой семьи, то ее коммунистические идеологи предписывали строить из "сознательного материала". Так, Е.М. Ярославский ставил перед комсомольцами, вступающими в брак, задачу "убедить любимого человека, любимую женщину, девушку строить семью без попа". Тут же он сам задавал вопрос и отвечал на него: "Ну а если не выходит, что же делать? Лучше не жениться на этой девушке, на этой женщине. Если бы все коммунисты и комсомольцы проявили в этом твердость, то это дело было бы гораздо легче".
На собраниях решались вопросы о разрешении членам союза вступить в брак. В основу семьи предписывалось закладывать "идеологическую любовь". Некоторыми комсомольцами именно из трудностей в обеспечении комсомольцев невестами выводилась проблема "одевичивания" комсомола (борьба за рост доли девушек в союзе). Зачастую комсомольцы рассуждали: "Если комсомолец не нашел себе невесты в своей ячейке или в деревне, то он должен обязательно просить уком, который ему и пришлет жену". Доходило до того, что женившихся на беспартийных исключали из комсомола. А.А. Сольц на одной из встреч с молодыми коммунистами говорил: "Сближение с членом враждебного нам лагеря, когда мы являемся господствующим классом, - это должно встречать такое общественное осуждение, что человек должен 30 раз подумать, прежде чем решиться взять жену из чужого класса".
В комсомольской прессе можно было увидеть лозунги типа "Динамит под старый быт!", "За коллективизацию быта!" и т.п. Однако о том, какими должны быть новый быт, новая семья комсомольцы четкого представления не имели. Направление их новаторства определялось культурным уровнем местных партийных и комсомольских лидеров.
Одни считали, что должно отмереть само понятие "женская верность", объявляли мещанством сдержанность в половых отношениях, пропагандировали теорию безлюбовности (любовь для них только "физиологический процесс, вызванный необходимостью удовлетворить чувство половой потребности"), призывали заменить брак, как закабаление женщины, союзом двух, а иногда даже использовали власть выборных комсомольских органов для организации пьяных оргий. Недаром у девушек Россошанского округа ЦЧО к концу 1920-х гг. сложилось мнение, будто нет активистов, которые не использовали бы их в личных интересах.
Скорее всего, все-таки не только для революционной пропаганды использовались комсомольцами старые формы общения крестьянской молодежи - "посиделки". О них, в частности, писали селькоры: "Девочки собираются группами в шесть или семь человек и откупают избу для посиделок и работают там по вечерам - в будни прядут, а в праздник гадают без работы. С ними ребята до двенадцати часов ночи и более, бывает и до рассвета. Приходят ребята пьяные, хулиганят, ругаются скверными словами, а девушки сидят и слушают скверные слова, которые еще не допускалось бы слушать малолетним девочкам, и кто имеет с кем знакомство, остается ночевать, и спят, как с женами, парами".
В 1922-1923 гг. на страницах "Молодой гвардии" были опубликованы "письма" А. М. Коллонтай молодежи по половому вопросу, где на первый план ставилась "общественно-связующая" функция любви, сексуальность индивида ставилась в зависимость от интересов коллектива.
В сборнике "Быт и молодежь", вышедшем в 1923 г., любовь была отнесена к чисто буржуазным предрассудкам. С подачи все той же А. М. Коллонтай получила распространение теория "стакана воды", разъяснявшая, что для нового человека вступить в половой контакт все равно, что выпить стакан воды. Договорились до того, что "стыдливость в отношениях между полами - это следствие искажения всего нормального и здорового, и с ней надо вести непримиримую борьбу: прежде всего, освободить людей от одежды. Сначала приучить их ходить в трусах, а потом и вообще без всего". Восторг в комсомольской среде вызвало резкое облегчение процедуры разводов (достаточно было заявления одного из супругов).
Одновременно другие группы комсомольцев разворачивали борьбу с "половой распущенностью", объявляя ее контрреволюцией в быту. Раздавались призывы вместо секса заниматься спортом, обливаться холодной водой. Белгородский комсомолец Найденов призывал разъяснять "опасность поцелуев в губы, как рассадника болезней". Создавались даже специальные организации, ставившие целью борьбу с "жеребячьей идеологией. Разработчик "двенадцати половых заповедей революционного пролетариата" А.Б. Залкинд провозглашал: "Чисто физическое половое влечение недопустимо с революционно-пролетарской точки зрения... Половое влечение к классово-враждебному, морально-противному, бесчестному объекту является таким же половым извращением, как и половое влечение человека к крокодилу или орангутангу... Большая частота актов, не умеряемая моральными мотивами, истощила бы и ту мозговую энергию, которая должна бы идти на общественное, научное и прочее творчество. "Подобному половому поведению, конечно, не по пути с революционной целесообразностью... Класс в интересах революционной целесообразности имеет право вмешиваться в половую жизнь своих сочленов. Половое должно во всем подчиняться классовому, ничем последнему не мешая, во всем его обслуживая".
Привыкнув к постоянному противопоставлению пролетарской и буржуазной морали, комсомольцы тем не менее нормы своего поведения нередко определяли с оглядкой на мнение классового противника. "Коммунист не должен иметь по несколько жен, это повлечет за собой плохой отзыв со стороны буржуазии", - было сказано в докладе "Быт и молодежь" на комсомольском собрании на Тамбовском спиртоводочном заводе.
В 1926 г. средства массовой информации развернули пропагандистскую кампанию вокруг "дела Коренькова". Этот студент-геолог постоянно избивал свою жену и, в конце концов, довел ее до самоубийства. Особый акцент делался на "политическое лицо" Коренькова - молодого члена партии. Указывалось, что комсомольской организации следовало вмешаться в частную жизнь Коренькова, тогда трагедии удалось бы избежать. Появился даже специальный термин "кореньковщина". С его помощью идеологически обосновывались опасность и непредсказуемость выпущенной из-под коммунистического контроля "частной жизни".
Под воспитанием комсомолок понимался отказ от косметики, модных причесок. Кирсановская общегородская комсомольская газета публиковала стихи местного поэта А. Ряшина:
А тех, кто штукатурится,
Выводить на улицу,
И, несмотря на публичность,
Отмывать их личность
В одном из циркуляров Тамбовского губкома указывалось, что "нельзя приучать еще коммунистически невоспитанную девушку к всеобщему вниманию из-за физиономии, что развивает чрезмерную самомнительность". Предлагаемые в циркуляре меры не способствовали воспитанию хорошего вкуса и привычек. Скверными, интеллигентскими, мещанскими, вредными, буржуазными, нэпмановскими и т.п. привычками называли комсомольцы стремления молодежи выглядеть красиво. На комсомольских мероприятиях частенько можно было увидеть плакат, провозглашающий: "Выньте серьги, бросьте кольца - вас полюбят комсомольцы".
Молодежь была дезориентирована заявлениями и оценками партийных и комсомольских лидеров и пропагандистов, которые одновременно осуждали и традиционный "буржуазный" брак, и "буржуазную" половую распущенность, никак не могли уловить, что соответствует пролетарской скромности.
Борисоглебский уком комсомола, подводя итоги обсуждения бытовых проблем в своей организации, отметил типичные вопросы, задаваемые комсомольцами: "Что же комсомольцы - монахи что ли, если нельзя пить водку и самогон, а для кого же это выпущено? Ты говоришь, что "мат" не ухарство, а признак некультурности, коверканье языка и т.д., ну а если к "мату" я привык с детских лет, как же быть? Самоубийство - поступок контреволюционный, ну а если так препирает, какой же выход? Если не будешь ругаться, разве на производстве не засмеют? Какую красоту признает партия и комсомол? Что такое мещанство и интеллигенция? И для чего в магазинах продается много роскошных вещей? Пудры и краски придают лицу приятную, нежную краску, значит пудриться можно?". Немногим отличаются по своей направленности вопросы, заданные докладчику на Липецком общегородском собрании в 1926 г.: "Скажите, а незолотые брошки можно носить? Когда можно выпить: с горя или радости? Есть ли излишество в ношении золотых часов? Если ты говоришь, что ношение кашне не является излишеством, почему же излишеством является ношение шелковых платьев?"
Не меньше противоречивости, растерянности в ответах провинциальных лидеров на подобные вопросы. Например: "Открывать борьбу против моды нельзя, так как если шить костюм не по моде, то простой фасон не делает красоты". Или: "Девушки от ребят не должны отличаться хотя бы в вопросах курения, от этого хозяйственность не теряется".
Чрезмерная идеологизация жизни комсомольцев, вплоть до идеологизации интимной сферы, вела к обратным результатам. В ответ на зарегламентированность и аскетизм своего бытия советская молодежь 1920-х гг. все больше демонстрировала уход от альтруизма к эгоизму. В разговорной тематике молодежи личные темы общения, составлявшие до революции 45%, в 1926 г. возросли до 84 %. При этом если накануне революции более половины опрошенных ответили о наличии цели в жизни, то к концу 1920-х гг. такую имели только 38% молодых людей. Некоторые из них именовали себя "ерундистами", и их жизненным кредо было: ''все в жизни ерунда, ерундизм - вот смысл жизни", другие призывали: "Да здравствует Эрос и комсомол - носитель эротической жизнерадостности!"
Намерения упростить, "пролетаризировать" комсомольский быт оборачивались тем, что девушки, вступив в комсомол, начинали курить, хулиганить. Целые комсомольские ячейки занимались пьянством и развратом. С 1924 по 1926 гг. хулиганские проявления со стороны молодых людей возросли почти втрое. Из всех задержанных за хулиганство более 13% составляли коммунисты и комсомольцы.
Даже защиту экономических интересов молодежи иногда комсомольцы осуществляли путем хулиганских выходок. В 1925 г., например, комсомольцы Мучкапской волости, узнав, что хозяин маслобойки не застраховал молодого рабочего, просто-напросто избили "обидчика пролетариата". "Разозлить обывателя", - этим комсомольцы даже гордились. Однако злость крестьян выливалась иногда не просто в острые конфликты с комсомольцами, а в трагические события. В 1926 г. в селе Макаровка Тамбовской губернии крестьянами был убит комсомолец за воровство. "Из уголовных преступлений, совершаемых комсомольцами, наибольшее количество падает на мелкие кражи, что в деревне приводит к болезненным конфликтам между населением и членами союза", - говорилось в сводке-обзоре ЦК ВЛКСМ, где сообщалось об убийстве комсомольца. С воровством в комсомоле боролись. Однако в воровстве, хулиганстве и т.п. предпочитали видеть опять же ''пережитки прошлого”: это, мол, наследственное от проклятого царского режима. "Пережитком прошлого" считали в комсомоле и пьянство. В отличие от некоторых других "пережитков" от него не только не удавалось избавиться административными мерами, но периодически приходилось констатировать рост пьянства.
Продажу алкогольных напитков в России запретили еще в первую мировую войну. В декабре 1919 г. декретом СНК "О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ" их производство было национализировано, прибыль от продажи поступала государству. Предусматривались и меры борьбы с пьянством, но реально они почти не осуществлялись. Систематическая антиалкогольная пропаганда сама рассматривалась как пережиток буржуазного общества, что в немалой степени было связано с известной идеализацией рабочего класса и его коммунистического авангарда. Но в условиях нэпа, когда на первый план вышли проблемы мирной жизни, обыденности, пьянство привлекло к себе пристальное внимание некоторых комсомольских лидеров, которые сами вели трезвый образ жизни и соответственно считали его неотрывным от идеала "нового человека".
Между тем, другие комсомольцы вместе со старшими товарищами охотно отмечали революционные праздники коллективными попойками. На праздничных столах, между бутылками и закусками стояли портреты Маркса, Энгельса, Ленина, а участники застолий с энтузиазмом славили их в тостах". Многие рядовые комсомольцы недоумевали, почему им "нельзя расслабиться после дневного вклада в построение коммунизма".
На Тамбовской губернской конференции в 1924 г. говорилось, что пьянство в комсомоле приобретает все более значительные размеры. В Мучкапской волости Борисоглебского уезда "комсомол охвачен пьянством на 90%, существует буйство, хулиганство, недисциплинированность", - отмечал инструктор ЦК РКП(б), обследовавший организацию. Много случаев пьянства отмечалось и в передовой Оржевской ячейке Кирсановского уезда. Большинством осуждалась лишь выпивка с "чуждым элементом". Это расценивалось в лучшем случае как кумовство, а в худшем - как нарушение политической бдительности, путь к предательству ("в пьяном виде легче разгласить секретные сведения"). Комсомольцы значительно быстрее, чем вред алкоголя вообще, усвоили истину, что пить со своими куда безопаснее, чем с чужими. Поэтому на вопрос "С кем пил?" парнишка обычно уверенно отвечал: "В ячейке". Несмотря на разноголосицу в оценке пьянства, к середине 1920-х гг. сложилась точка зрения большинства: мы осуждаем не за то, что пьет, а за то, что не умеет пить.
Доходило до курьезных случаев выработки своеобразных кодексов "правильного выпивания". В Воронеже, например, пришли к следующим правилам. При слабом опьянении принимать во внимание уровень развития товарища. Мера воздействия - беседа. Опьянение ответственного работника - первый раз снять с должности, второй - исключить". Впрочем, конечно, более правильна позиция утверждавших, что нет разницы, чем и где напился комсомолец.
Проблема пьянства обострилась в середине 1920-х гг. Декретом Совнаркома СССР от 28 августа 1925 г. продажа водки была разрешена официально. По имени тогдашнего Председателя СНК А. И. Рыкова в народе ее прозвали "рыковкой". Во многих письмах в ЦК партии 1 октября 1924 г. (начало продажи водки) называлось позорной датой в истории страны. "Зеленый змий окрасился в красный цвет", "Вы открыли Всероссийский красный кабак", - столь нелестно характеризовалась легализация продажи водки. Причем действительность этим оценкам вполне соответствовала. Если в 1925 г. каждая семья в среднем покупала полбутылки водки в месяц, спустя три года месячное потребление составляло четыре бутылки, то есть увеличилось в шесть раз. За 1927-1928 гг. население Центрального Черноземья израсходовало на водку около 70 миллионов руб., на самогон - около 90 миллионов руб. С 1926 по 1928 гг. сумма затрат населения региона на алкоголь составляла 200-250 миллионов руб. Это 3 годовых бюджета и 8 годовых расходов на народное образование, или в 4-5 раз больше того, что дало правительство за эти годы на восстановление региона.
На пленуме ЦК ВЛКСМ в ноябре 1926 г. А. Мильчаков заявил, что во всех рабочих и нерабочих центрах страшно растет пьянство и хулиганство. И хотя Н. Чаплин попытался его опровергнуть, получилось признание в пьянстве самого руководства комсомола. Вот дословный отрывок из стенограммы: "Товарищ Мильчаков, даже если вы приведете факты о том, что 70% молодежи рабочей пьет, то я не скажу, что это разложение, ибо я утверждаю, что из состава пленума ЦК 90% выпивающих (смех, аплодисменты). Но есть ли это свидетельство о том, что пленум ЦК подвергнут разложению? Нет. (Голос: Частично есть)".
Комсомольцы, воспитанные на неприятии алкоголизма как "пережитка прошлого", недоумевали. Разрешение продажи водки и введение 5 октября 1925 г. винной монополии стали для них своего рода рубежом эпох: "до и после 40 градусов". "Нашу прежнюю деревню до 40 градусов теперь не узнать: опять начались буйства, опять развращение, та же разнузданность в семьях, когда отец пропивает последнее из своего начинающего было возрождаться сельского хозяйства", - писал Сталину комсомолец из Свердловской волости Орловского уезда Исай Казаков. Он считал акцию правительства политически вредной: "Чуждые элементы радуются этому и говорят, что кулакам-то хорошо, а бедняку плохо, так как все пропьет".
Комсомольским активистам приходилось в это время изворачиваться, отвечая на вопросы рядовых комсомольцев, непонимающих, почему государство само спаивает граждан. Так, на XIII Тамбовской губернской комсомольской конференции докладчик В. Кокорев отвечал на соответствующую записку: "Несмотря на то, что в советских кооперативных магазинах торгуют русской горькой, мы придерживаемся такой точки зрения, что партия против того, чтобы трудящиеся массы пили, и открытие торговли вином вовсе не означает, что мы этим рекомендуем рабочим и крестьянам пить горькую. Вся политика партии должна быть построена так, чтобы везде разъяснять, чтобы рабочие и крестьяне не пили. Что же тогда значит, что разрешили торговать? Ответ приходится искать во внутреннем положении республики и в бедствиях, постигших ее (неурожай). Мы имеем нэпманов, фронтовиков, которые могут пить горькую. Кроме того, вы знаете, как широко распространился самогон. Лучше уж государственная горькая. Это есть, между прочим, мероприятие для борьбы с самогоном. Это не есть принципиальная позиция партии, а лишь временная вынужденная необходимость".
Однако в реальности о временном характере указанной меры вскоре забыли, так как легализация водочной торговли позволила решить некоторые бюджетные проблемы. По утверждению Сталина такая торговля была необходима как средство извлечения оборотных средств "для развития нашей индустрии своими собственными силами". Доля от продажи спиртных напитков в госбюджете выросла с 2% в 1923-1924 финансовом году до 12% в 1927-1928 г.
Одновременно с наращиванием производства государственной винноводочной продукции нарастали и усилия комсомола по антиалкогольной пропаганде. В 1928 г. секретариат ЦК ВЛКСМ утвердил текст письма ЦК ВЛКСМ О борьбе с пьянством". Вынужденно констатировалось, что пьянство стало явлением массовым, на ряде обследованных фабрик рабочие и молодежь 16-17% заработка тратят на алкоголь. Кроме призывов к суровой пролетарской критике" планировалось организовывать ячейки антиалкогольного общества, показательные общественные суды. Среди нетрадиционных форм работы следует отметить популяризацию детских демонстрации, приуроченных ко дню получки, обход квартир рабочих под лозунгом "Мы против пьяных отцов". Особо подчеркивалось: "Ячейки должны вмешиваться в личную жизнь комсомольцев, если их действия и поступки не соответствуют линии ВЛКСМ и дискредитируют их перед беспартийными".
Борьба за трезвость стала одним из направлений Всероссийского комсомольского культпохода в конце 1928 - начале 1929 гг. В Мучкапской комсомольской организации было организовано общество трезвости из 15 человек. Комсомольцы добились закрытия продажи спиртного в столовой потребительского общества. В Кирсановском районе закрыли две пивных. В Бондарском районе обнаружили 16 точек негосударственной торговли спиртным, по заявлениям комсомольцев они были ликвидированы. В ячейке железнодорожной станции Тамбов был проведен показательный суд над выпивающими комсомольцами. Повсеместно создавались специальные группы по борьбе с пьянством и хулиганством, агитировавшие за закрытие винных лавок и шинков, за увеличение числа рабочих столовых. Проводились беседы и лекции о вреде пьянства. Так, в Тамбове комсомольцы провели 30 таких бесед, на которых присутствовало 1200 слушателей.
Отмечая подобные шаги комсомольцев, мы должны заметить, что хотя они и работали на положительный имидж комсомола, нельзя не согласиться с петербургским знатоком проблем теневых сторон жизни 1920-1930 гг. Н.Б. Лебиной, которая писала: "Лечебно-профилактические мероприятия в молодежной среде свелись к политсудам и участию в закрытии питейных заведений комсомольскими отрядами "легкой кавалерии". В комсомоле наметилась тенденция воспринимать любое девиантное поведение как вражеское, требующее запрета, ликвидации даже не самих явлений, а их носителей, не могущих избавиться от "пережитков прошлого". В общественной жизни это вело к забвению интересов личности.
Коллективизация сельского хозяйства вдохнула новые силы и в сторонников коллективизации быта. Совещание комсомольского актива Тамбовского округа в феврале 1929 г. отмечало в своей резолюции, что воспитание детей в высших формах колхозов должно происходить целиком за счет колхоза и "новорожденные дети должны являться собственностью колхоза, а не родителей".
В 1929 г. комсомольцами Центрально-Черноземной области были разработаны планы организации бытовых коммун, коллективных комнат, построения в Воронеже "жилкомбината социалистического типа". Подобные проекты являлись, хоть и не главным, но одним из существенных факторов роста антикоммунистических настроений крестьянства. Комсомольцы были вынуждены более реалистично оценивать свою роль в переустройстве российского быта.
15 июля 1930 г. секретариат ЦК ВЛКСМ принял постановление "О задачах КСМ по перестройке быта". ЦК ВЛКСМ предупреждал все комсомольские организации "о необходимости в корне пресекать все попытки навязывания механического или административного насаждения новых форм и методов быта, а также головокружительного стремления немедленного 100% обобществления быта, воспитания детей с отделением их от родителей и т.п. левых фраз". Теории, стремящиеся "одним прыжком перескочить через преграды на пути к социалистическому переустройству быта", назывались мелкобуржуазными. Но, как и в борьбе с другими известными "головокружениями", комсомольские лидеры лукавили. Они хотели бы форсированного переустройства быта, но без ответственности перед массами за "издержки" процесса. Неслучайно в этом же постановлении подчеркивалось: "...Старые традиции, отгороженность личной жизни от общественной отрывают значительные группы трудящейся молодежи от нашего влияния, от участия в совстроительстве. Движение по перестройке быта связано с ростом соцсоревнования, ударным строительством, оно будет победоносно только с быстрейшей индустриализацией".
Отрицание старых обычаев проходило отнюдь не только с насаждением новых, коммунистических. Бунтарство молодежи проявлялось сразу по двум линиям: и против старого - отцовского, и против нового - официального.
Примечателен случай в селе Гусевка. В 1928 г. местные комсомольцы вместо "комсомольской пасхи" или богослужения играли всю ночь в школе в карты. Узнаем мы об этом из письма в редакцию газеты "Тамбовский крестьянин" от комсомольца, который играл и сам, но счел долгом сообщить об этом (под псевдонимом "Подсмотревший"). "Заметка, хотя и является для меня самокритикой, но послужит исправлению актива",
- заметил он в письме в редакцию.
Комсомольцы, как и молодежь других поколений, даже на бытовом уровне демонстрировали свое новаторство, бунтарство. Но вместе с тем осознавали, что выступать против отцовских обычаев - это значит демонстрировать оригинальность, заслужив при этом одобрение властей. Выступление же против быстро надоедавшей "официальщины" даже в глазах обывателей редко прибавляло авторитета, а власть неминуемо заменяла милость гневом.