«УХОДИТ НАШЕ ПОКОЛЕНИЕ»: АЛЕКСАНДР ТКАЧЁВ
Эта песенка стала бесконечно прокручиваться у меня в голове вчера - в тот момент, когда катафалк отъезжал от морга 20-й московской больницы. И вертелась всё время, пока я возвращался к себе в деревню.
Да, уходит наше поколение -
Рудиментом в нынешних мирах,
Словно полужёсткие крепления
Или радиолы во дворах...
Так у Визбора. Наше - уходит вместе с катушечными, да и с кассетными магнитофонами, с виниловыми пластинками, даже пейджеры мы слишком быстро пережили. Уже уходит. И я, когда въезжаю в столицу, в которой родился, чувствую себя рудиментом. Впрочем, когда включаю телевизор - тоже.
С Сашей мы одногодки. Вот его последняя фотография, которую мне вчера подарила Сашина жена Соня. Ещё рука не подымается написать «вдова».
...Когда мы с ним познакомились, он был уже известен всей каэспешной Москве и всему каэспешному СССРу. Как же, на одном из московских слётов он не побоялся спеть своих «Монахов»:
...Можем мы продать индульгенции
Провинившейся интеллигенции,
И заблудшие возвращаются
К вере праведной, вере для всех.
Снова сильные, обновлённые
Под хоругвями краснознамёнными
Дело богово, дело правое
Все творят, искупая свой грех...<-cut>
«Под хоругвями краснознамёнными» тогда - это не то, что в «перестроечные времена» «вспомнить» свои вирши «Дяденька Хрущёв, дай нам кукурузы», написанные якобы в 1960-е. Здесь нужна была настоящая смелость. Публичное (на несколько тысяч человек) сравнение марксизма-ленинизма с религией - слишком верное, чтобы быть прощённым в разгар 1970-х. Со всеми вытекающими. Но Саша и нравился нам всегда именно тем, что был далёк от «разумности» и просчитанности. И саморекламы. Конечно, для человека творческого это плохо: автора-исполнителя должны узнавать, узнавать и узнавать. Но если быть ещё точнее, он, по меткому выражению поэта, делал себе карьеру тем, что не делал её. Главным для него было - прокричать. А что потом «товарищи» больше не выпустят на сцену или устроят неприятности на основной службе - это дело десятое. И это в лучших традициях русской поэзии.
Кстати, о ней. Смешно, когда в каком-нибудь из многочисленных ток-шоу зрителям представляют молодого человека или девушку: «Имярек, писатель». Ещё смешнее звучит: «...поэт». Но нет ничего глупее, когда он или она вдобавок ляпнут: «Мы, поэты...» или «У нас, поэтов...»
«Смерть подарит нам бубенчики славы», - писал любимый Сашин бард. «А что останется потом, когда мы все умрём, пусть это будет памятником нам», - вторил ему другой классик жанра. Поэтом (в высшем значении этого слова) стихотворца тоже чаще называют посмертно, и очень редко кого - при жизни. И не он сам присваивает себе это звание - это дело наше с вами.
Александр Ткачёв - настоящий поэт. Пусть никого не смущает отсутствие его имени в чересчур оригинальной сухаревской антологии. Оно присутствует в других, менее толстых, - антологиях авторской песни. Недаром в 1980-м из молодых его одного допустили в круг корифеев спеть со сцены Дворца культуры «Прожектор» своё посвящение на первом бардовском вечере памяти Высоцкого:
...Не окончена времени повесть,
И ни племени нет, и ни рода,
Лишь на совесть зарытая Совесть
На Ваганькове. Справа от входа.
Он так и пел это слово - с прописной. Вечер тот чудом не запретили, потом пожалели об этом, опять «кому надо» влетело. Сегодняшним молодым приходится объяснять, что там было такого крамольного. Совесть у советского человека должна была ассоциироваться по-первому - с КПСС, которую нам тогда представляли «умом, честью и совестью нашей эпохи». Не иначе как, и ни больше ни меньше. А тут какой-то «хрипун»...
Впрочем, Саша в своём творчестве всегда был сторонником слова действующего и иронизировал над бардовской «лирикой»:
...Слюни меня душат, от восторга млею,
Кислород вдыхаю, упиваюсь светом.
Солнце лишь взойдёт, и сразу я глупею...
Вот в такое утро я и стал поэтом.
Заговорили мы с ним впервые в маршрутке, что шла от метро Автозаводская на улицу Трофимова, где Московскому КСП предоставили первое за время его существования солидное помещение. Это был полуразрушенный бывший районный клуб, расположенный на первом этаже дома «сталинской» постройки. Сами мы его вычищали, сами ремонтировали. Справляли новоселье. А ещё методично приучали водителей маршрутных такси к новой для них и для тех мест аббревиатуре: «У КСП остановите, пожалуйста». - «А где это?» - «Трофимова, 33». Эта совместная поездка и была поводом для знакомства. Когда? В 1979-м или в том же 1980-м. Потому что после начала известных политических стачек в Польше нас оттуда уже выставили.
Здорово написала на днях Наташа Дудкина о наших восьмидесятых. Всё правда. В них и плагиат был стыден, и слова «песенное братство» не были профанацией.
Помню, как в 1988-м мы ездили с Сашей в морг забирать гроб с телом другого замечательного барда - Лёни Семакова... Ещё ближе сошлись в следующем году, когда часто встречались в доме Лёниной вдовы Марины. Второе, дополненное издание своей песенной книжки он надписал мне «на память» 30 октября 1998-го. Сейчас и не скажу, виделись ли мы с ним в двухтысячных. Жили в одном городе, и раскидало нас не расстояние - времена. В которых, как известно, живут и умирают. Я редко стал выбираться на концерты, Саша перестал выступать. Но память всё равно работала. Зато когда нашлись в Одноклассниках, на душе потеплело. По-моему, так и не переписывались, - было достаточно каждый раз видеть его фотографию и того, что какая-то ниточка была восстановлена.
...И вот эта ниточка порвалась, теперь уже навсегда. Из другого морга автобус увозит теперь уже - его. Недобравшего своих пятидесяти восьми, отмеренных российскому мужчине отечественной же статистикой. И иллюзорная возможность созвониться-увидеться - перестала существовать...
Ребята, давайте встречаться чаще.
P. S. Вот здесь, у alexukl вы найдёте фонограммы и видео.