Водка, церковь, кинематограф, Троцкий и Зиновьев
Николаю Алексеевичу Лебедеву (1897-1978) поклонницей не являюсь, мягко говоря. Он один из тех столпов ВГИКа, кто не пойми зачем удержал в официозном дискурсе альтернативную историю российского кинематографа, ничего общего не имеющую с тем, какие фильмы выбирали такие обыватели, как я, водя пальчиками по телепрограммкам. В итоге до сих пор, в 2010-х, школьный список must see включает большевизированное "Детство Горького", и это уже перестало умилять.
Впрочем, генезис аксиом отечественного академического киноведения оказался куда более сложен, чем мне изначально представлялось. Углядев одним глазком в прессе 1930-х попытки раздуть бойкотирование вокруг "Весёлых ребят" (за мнимый или подлинный, уж не знаю, плагиат западной музыки) и вокруг, страшно сказать, "Чапаева" (за принижение эпического героя, дай бог памяти), стану голосовать за любого киноведа, кто хотя бы не возражал, чтоб согражданам разрешили смотреть "Весёлых ребят" и "Чапаева". Николай Алексеевич, вроде, не возражал.
На заре карьеры Николай Алексеевич примкнул к тем, кто однажды добился, чтобы "культурфильмы" (учебно-просветительные ленты) стали приоритетом в планах киностудий. Наверное, он горько пожалел о своей активности, когда в одночасье (в самом начале 1930-х) зрители осиротели: обнаружилось, что в кино практически нечего смотреть, там шли сплошь культурфильмы о значении тракторов в сельском хозяйстве. Телевизоров тогда ещё не было, в цирке аншлаги, так что москвичам на всё про всё оставались только концерты симфонической музыки, девушку некуда сводить, и эта маленькая месть бытия Николаю Алексеевичу бодрит меня и утешает.
Своё видение великого будущего проката и съёмки культурфильм в СССР Лебедев описал в 1924 году отдельной книгой. Оцените, как на обложке "Кино бла-бла-бла" игрой с цветом шрифта превращено в "Киноудар".
Всё было прекрасно, пока из президиума РКП(б) не попросили Троцкого со товарищи, а это случилось, как назло, очень быстро, в то время как Николай Алексеевич недальновидно оснастил монографию 1924 года цитатами из Троцкого и Зиновьева.
Очень, очень неразумная попытка добиться сиюминутной политической актуальности в академическом вопросе! Какой урок для всех нас. Невиннейшая по содержанию книга вдруг превратилась в подозрительное сочинение с видимыми глазу следами низкопоклонства перед перегибами. На 199-й странице красовалась свеженькая цитата из Зиновьева (с моим любимым оборотом "широкие массы" - всегда хотелось взглянуть на узкие массы; а в словаре одно из значений "широкий" - "массовый", это интригует). Приложением к книге стала целиком статья Троцкого "Водка, церковь и кинематограф", по-своему назидательная, но сейчас не об этом.
Впоследствии, - легко догадаться в какие годы, - неосторожное цитирование могло сильно повредить Николаю Алексеевичу. Его книгу обижали, прятали от чужих глаз, вымарывали и вырезали лишнее. Резали по живому, можно сказать. Конечно, лучше резать книгу, чем автора, светлой памяти и всё такое. Николай Алексеевич не растерялся и получил профит общественного признания с других своих книг.
Под спойлер спрятаны две большие фотографии особо "криминальных" страниц 1924 года - по 1800 и 2200 пикселей. Если вы читаете из френдленты, то кликать не рекомендую, растянется.
[Spoiler (click to open)]
Впрочем, генезис аксиом отечественного академического киноведения оказался куда более сложен, чем мне изначально представлялось. Углядев одним глазком в прессе 1930-х попытки раздуть бойкотирование вокруг "Весёлых ребят" (за мнимый или подлинный, уж не знаю, плагиат западной музыки) и вокруг, страшно сказать, "Чапаева" (за принижение эпического героя, дай бог памяти), стану голосовать за любого киноведа, кто хотя бы не возражал, чтоб согражданам разрешили смотреть "Весёлых ребят" и "Чапаева". Николай Алексеевич, вроде, не возражал.
На заре карьеры Николай Алексеевич примкнул к тем, кто однажды добился, чтобы "культурфильмы" (учебно-просветительные ленты) стали приоритетом в планах киностудий. Наверное, он горько пожалел о своей активности, когда в одночасье (в самом начале 1930-х) зрители осиротели: обнаружилось, что в кино практически нечего смотреть, там шли сплошь культурфильмы о значении тракторов в сельском хозяйстве. Телевизоров тогда ещё не было, в цирке аншлаги, так что москвичам на всё про всё оставались только концерты симфонической музыки, девушку некуда сводить, и эта маленькая месть бытия Николаю Алексеевичу бодрит меня и утешает.
Своё видение великого будущего проката и съёмки культурфильм в СССР Лебедев описал в 1924 году отдельной книгой. Оцените, как на обложке "Кино бла-бла-бла" игрой с цветом шрифта превращено в "Киноудар".
Всё было прекрасно, пока из президиума РКП(б) не попросили Троцкого со товарищи, а это случилось, как назло, очень быстро, в то время как Николай Алексеевич недальновидно оснастил монографию 1924 года цитатами из Троцкого и Зиновьева.
Очень, очень неразумная попытка добиться сиюминутной политической актуальности в академическом вопросе! Какой урок для всех нас. Невиннейшая по содержанию книга вдруг превратилась в подозрительное сочинение с видимыми глазу следами низкопоклонства перед перегибами. На 199-й странице красовалась свеженькая цитата из Зиновьева (с моим любимым оборотом "широкие массы" - всегда хотелось взглянуть на узкие массы; а в словаре одно из значений "широкий" - "массовый", это интригует). Приложением к книге стала целиком статья Троцкого "Водка, церковь и кинематограф", по-своему назидательная, но сейчас не об этом.
Впоследствии, - легко догадаться в какие годы, - неосторожное цитирование могло сильно повредить Николаю Алексеевичу. Его книгу обижали, прятали от чужих глаз, вымарывали и вырезали лишнее. Резали по живому, можно сказать. Конечно, лучше резать книгу, чем автора, светлой памяти и всё такое. Николай Алексеевич не растерялся и получил профит общественного признания с других своих книг.
Под спойлер спрятаны две большие фотографии особо "криминальных" страниц 1924 года - по 1800 и 2200 пикселей. Если вы читаете из френдленты, то кликать не рекомендую, растянется.
[Spoiler (click to open)]