Охота на шатуна
Однажды довелось мне, ещё студентом, поработать в сибирском селе, в Шушенском районе. Поселился у приятеля, Прохора. А он сам только что сюда приехал, ещё толком не обжился. Изба просторная, свежесрубленная, один недостаток - через щели снег задувает. Утром просыпаюсь: под кроватью сугроб, на усах иней, в умывальнике лёд. Взбодрённый свежестью, сразу законопатил все дырочки. Стало заметно теплее. Во дворе, как положено: новый сарай, насос, погреб; в огороде сортир - почему-то двухместный. Роскошь, однако… Нет, сначала про насос, чтобы не подумал кто-нибудь, будто выживать в суровой Сибири легко. Насос ручной. Чтобы он работал, нужно на его поршень вылить воды, литра два-три. Заливаешь воду и сразу качаешь. Чуть зазеваешься - вода уходит вниз, поршень сухой, и тогда надо раздобывать воду в другом месте. Ладно, качаешь, а вода сначала идёт жёлтая, с песком. Первое ведро лучше вылить в сторону. Потом идёт чистая. Работать нужно непременно в рукавицах, иначе влажные руки мигом примёрзнут к железной рукоятке. А так к железу примёрзла рукавица. Заносишь воду в дом, хвать за дверную ручку, а она, собака, тоже железная, на ней остаётся вторая рукавица.
- Мишка! - зовет меня вечером Прохор, - Молодец, воды накачал! Вот твои рукавицы, я их оторвал. А теперь иди, смотри схему.
- Какую схему?
- Вот здесь забор, тут ворота, а это - молочная ферма. В этом месте я заметил старые фляги, мне нужно две штуки. Ночью пойдём на дело.
- Воровать? Ты что?
- Спокойно! Фляги списанные, без ручек, без крышек… Но пока их выпросишь у директора - время уйдёт, а фляги нужны срочно!
- А зачем?
- Зима на носу! Уж и снег выпал. Холодно. Уголь надо бы завезти. Короче, собирайся.
Связь между флягами и углём неочевидна, но хозяину виднее. Пошли. Навстречу все здороваются. Деревня!
Вот и коровник. Действительно, старые мятые фляги навалены кучей. Мы выбрали те, у которых сохранилось хотя бы по одной ручке, вышли за ворота, озираемся.
- Давай в овраг!
Мы скатились по крутому склону на дно широкого оврага, а там идти невозможно - проваливаемся в рыхлый снег по пояс.
- Зачем же мы сюда попёрлись?
- Тихо! Не привлекай внимания! Как же мы по улице с флягами пойдём? Кого-нибудь встретить можно. Здесь проскользнём незамеченными. Ты что, флягу на снег поставил?! Смотри, какой след остался! Сотри… Давай без отпечатков!
Ну и приключение: ночь, мы по пояс в вязком снегу, с трудом куда-то ломимся, держа неудобные фляги над головой. Бледная луна скудно освещала изрезанные склоны. Фляги хоть и пустые, но через полчаса показались тяжёлыми, так и выскальзывали из рук. Мы запыхались, пот градом, в снегу увозились, полушубки давно мокрые. Путь из оврага вверх по крутому склону оказался ещё сложнее. Ноги проскальзывали, и мы падали, утыкаясь горячими носами в мягкий липкий снег. Кое-как выбрались к нашему огороду. Спрятав фляги в погребе, отправились в избу, приходить в себя. Разделись - от нас пар валит! Мокрую одежду повесили возле печки, раскочегарили огонь, Прохор поставил чайник. После таких трудов здорово хотелось пить. Наконец, чай готов.
- Здесь вода какая-то странная, - говорит Прохор, - её можно пить либо сырую, либо кипяченую.
- А что, вода ещё какая-то бывает?!..
- Да. Бывает сырая после кипяченой, такую пить не рекомендуют. Говорят, что сразу понос прохватывает.
- А просто сырую, значит, пить можно?
- Вроде можно. Вода чистая, из артезианской скважины.
- Тогда не должно быть ничего опасного. Миф это.
За разговором мы незаметно выхлебали весь чай. Кипячёная вода закончилась, а пить все ещё хотелось. Решили рискнуть, утолить жажду сырой водой.
…Ночь давно. Порассуждав о разном, завалились спать. В избе пока тепло. Только сны тревожные. Посреди организма беспокойство возникло. Чудится, будто живот придавило молочной флягой. Просыпаюсь и сразу догадываюсь, в чём дело. Дискомфорт в кишечнике! Резко накидываю полушубок. Медлить опасно! Прохор в соседней комнате тоже подскочил. Толкаясь в дверях, мы выбрались наружу и наперегонки к сортиру.
- Теперь я понял, зачем он двухместный!
- Надо же, какая предусмотрительность!
Несмотря на ночные приключения, к утру мы проснулись свежими, как огурчики. Прохор дает задание:
- Ты в химии разбираешься? Вот и рассчитай, сколько потребуется сахара, воды и дрожжей для производства одного ведра самогона.
- Мы же с тобой непьющие… И вообще, ты говорил, что фляги нужны не для браги, а для отгрузки угля.
- Конечно. Но без самогона в деревне ни одно дело не пойдет. Это же валюта! Чтобы машину угля нагрузить да разгрузить, мужиков надо звать, а чем с ними рассчитываться? Деньгами нельзя - обидятся. Только самогоном. Так что считай.
Мы получили сначала брагу, вроде не такую крепкую, как я предполагал, но с ног валила не хуже пулемёта. На следующий день, очухавшись от дегустации браги, мы сварили самогон. Для благородного запаха я пропустил алкоголь через активированный уголь, а потом выжал туда сок лимона.
- Антеллигенция! - скривился в ухмылке Прохор.
Вкусовые качества и крепость самогона оказались на должной высоте. После дегустации мы хотели было пойти прогуляться, проветриться, но никак не могли найти в коридоре свои ботинки. В руки почему-то попадались какие-то летние, да и то дыроватые. Мы сидели на полу, задумчиво перебирали обувь и рассуждали о превратностях судьбы. В конце концов, я нашел разбитые пимы, а Прохор пошёл в кедах.
На следующий день привезли машину угля. Несколько мужиков помогали нам его разгрузить, потом мы пригласили их в избу - поблагодарить, да за жизнь поговорить. Мужики разулись в общую кучу, и после задушевной беседы с использованием свежей «валюты» мы ползали по коридору уже вшестером. Разобраться в холме обуви стало совсем затруднительно.
Потом к нам завернул охотник Егор. Скинув поношенный тулуп, усеянный хлебными крошками и куриными перьями, молодецки крякнув, он опрокинул стакан нашей «валюты» и оценил высокое качество, в смысле, что ещё и лимоном шибает. Егор зашёл к нам неспроста. Нынче осенью в лесу медведь-шатун завёлся. Не нагулял за лето жира, не залёг в берлогу, а теперь ходит на молочную ферму и телят таскает. Директор сегодня распорядился этого шатуна ликвидировать, и поручил задание Егору.
- Так что, мужики, я к вам за помощью.
Оказалось, у Прохора имеется целых два ружья, причём одно какое-то необыкновенное, 12-го калибра и стреляет без перезарядки пять раз подряд. У Егора же была дряхлая двустволка, довоенная, перевязанная для прочности тряпочками и проволокой. Договорились, что завтра с утра и отправимся…
Прохор показал мне, как пользоваться пятизарядной мортирой.
- Ты что, - говорю, - какой из меня охотник?
- А кто был чемпионом района по пулевой стрельбе?
- Так то по мишеням. В живое существо я не смогу выстрелить!
- Пойми, что это необходимо. Шатун очень опасен. Он и человека запросто задрать может, а дорогу к селу знает…
Что делать. Утром пошли. Мне, как почётному гостю, Прохор вручил лучшее ружьё, а сам взял старую тозовку. Вместе с Егором получилось три ружья. Однако отправились аж вдесятером, ещё и с собаками. Ясное дело, взяли с собой и несколько бутылок самогона.
Идём гуськом, поскрипывая свежим снегом. Деревенские ароматы остались за спиной. Сейчас пахнет засохшей полынью и кирзовыми сапогами. Небо ясное, глубокое. На огромном сверкающем полотнище совхозного поля отчетливо видна цепочка медвежьих следов. Километров через шесть мы углубились в тайгу и сразу наткнулись на двух хорошеньких медвежат, которые уютно устроились под деревьями. Почуяв чужих, они смотрели с удивлением, но без страха. Наши собаки, отклячив зады, нервно залаяли. Пестун, недовольно оглянувшись на них, полез на разлапистую сосну, а другой, крохотный, забился попкой между выступающими корнями. Собаки осадили маленького. Тот огрызался и мотал головёнкой. Я залюбовался удивительным малышом. Лохматенький, среди меха бусинки глаз, лапки ещё детские, а рычит как забавно. Даже и не рычит, а урчит умильно. Сам размером с подушку. Какой отважный! Детёныш ещё, а пытается напугать врагов. Медвежонок затравленно озирается, глазки бегают беспокойно - сколько тут незваных чужаков! Бедняжка… Одна из собак, подскочив, укусила его за морду, но медвежонок, взвизгнув, ударил её лапой по уху. Собака, скуля, покатилась по снегу. Я решил, что она сейчас вскочит и снова бросится в бой, но ошибся. Собака осталась неподвижной… Вот так детёныш!
Вдруг надсадно грохнул выстрел, и чудесный медвежонок безвольно обмяк. Изумлённые глазки, тут же поблекшие, неподвижно уставились в зияющее небо. Такой немой укор в них застыл… Егор деловито перезаряжал дымящееся ружьё. Мне стало плохо, словно выстрелили в меня. Свинцовый жакан будто разорвал мои лёгкие, и стало нечем дышать. Опёрся на корявый ствол берёзы. Егор хладнокровно поднял ружьё и вторым выстрелом прикончил пестуна. Тот лишь жалобно застонал, падая. Его тело, уже мёртвое и тяжёлое, с такой силой ударилось о корни, что земля вздрогнула. По снегу быстро расползалось алое пятно. Захотелось уйти…
- В цепь! - вдруг сипло заорал Егор, и глаза его побелели. Он отскочил в сторону и вскинул двустволку. Ещё дальше оказался Прохор. Мужики и собаки мигом нырнули в кусты. Что?! Где?! Вдруг из зарослей выкатилась взъерошенная медведица. Даже на большом расстоянии она внушала ужас, хотя деталей и не разглядеть. С рычанием она устремилась прямо на нас. Машинально, как на стрельбище, поднял я ружьё и прикинул дистанцию: 90 метров. Выстрел. Сильнейшая отдача бьёт в плечо. Кабы не берёза за спиной - упал бы! Медведица на секунду села в сугроб, но тут же вскочила и бросилась с прежней яростью. 70 метров. Выстрел. Медведица кувыркнулась через голову и приостановилась, ошеломлённо крутя головой. И опять бежит. 50 метров. Жму на курок. Зверя бросает в снег, но через секунду рычащий вихрь мчится с прежней дикой скоростью. Мне стало не по себе. Три прямых попадания! Три полных заряда картечи! Остановить её невозможно. Сейчас она всех разорвёт. Кроме собак - те убежали, захлебываясь истеричным лаем. 30 метров!! От страха зверь кажется неправдоподобно гигантским... Почему Егор и Прохор не стреляют?! Я разом взмок. Разъярённая медведица - это не зубы и когти. Это клубок лохматого ужаса, неукротимая сила, кошмарный сон. От четвёртого выстрела медведица кувыркается, но не останавливается. Вот это силища! 20 метров. Неотвратима, как судьба. Всем хана. Медведица встала на задние лапы, выпрямилась в огромный рост, взревела дико и пошла, оставляя на снегу кровавые пятна, пошла страшно, растопырив чудовищные когти, заслоняя собой небо. В стволе последний патрон. Стреляю в грудь, одновременно палят Егор и Прохор. Медведица тут же осела, молча завалилась набок. По шкуре пошли судорожные волны. Егор подбежал и с хрустом резанул длинным ножом по шее. Все мужики бросились к туше, только я стоял неподвижно, привалившись к берёзе. Меня охватила безмерная жалость. Только что сама несокрушимая ярость, с треском ломая кусты, мчалась на битву. Сколько гибкости было в этом клубке энергии, сколько грации. А теперь что? Груда остывающего мяса.
На ватных ногах я приблизился к охотникам. Егор протянул мне кружку дымящейся крови, машинально я выпил. Она была солоноватой, и в ней ещё теплилась жизнь. Мужики все громче галдели, обсуждая подробности охоты, их голоса сливались в вязкий шум. Кто-то хлопал меня по плечу и поздравлял с первым медведем, а мне было противно. По кругу пошёл самогон. Я подумал, что мне станет легче, и тоже выпил. Мужики окончательно развеселились и даже песни принялись горланить. Егор деловито разделывал тушу. Я подошел к Прохору и спросил, можно ли мне вернуться домой. Он понимающе кивнул. Шёл я медленно, не поднимая головы, разгребая вялыми ногами рыхлый снег. Нависшее бездонное небо разверзло оскаленную пасть. На душе было муторно. В тот день дал я себе клятву - никогда больше не стрелять по медведям. А уж если придется схватиться, так по-честному, один на один, и без огнестрельного оружия.
Вечером Прохор принёс мяса и два куска медвежьей шкуры. Вот чудаки - они разрезали шкуру на десять частей, по числу охотников. Прохор настоял, чтобы я взял свою долю, и я почему-то действительно взял её. Так этот кусок и сохранился. Люди, бывающие в моём доме впервые, интересуются - что, шкура настоящая? Откуда?
- Это часть шкуры медведя, которого я убил.
Они восхищаются. А мне до сих пор стыдно.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
- Мишка! - зовет меня вечером Прохор, - Молодец, воды накачал! Вот твои рукавицы, я их оторвал. А теперь иди, смотри схему.
- Какую схему?
- Вот здесь забор, тут ворота, а это - молочная ферма. В этом месте я заметил старые фляги, мне нужно две штуки. Ночью пойдём на дело.
- Воровать? Ты что?
- Спокойно! Фляги списанные, без ручек, без крышек… Но пока их выпросишь у директора - время уйдёт, а фляги нужны срочно!
- А зачем?
- Зима на носу! Уж и снег выпал. Холодно. Уголь надо бы завезти. Короче, собирайся.
Связь между флягами и углём неочевидна, но хозяину виднее. Пошли. Навстречу все здороваются. Деревня!
Вот и коровник. Действительно, старые мятые фляги навалены кучей. Мы выбрали те, у которых сохранилось хотя бы по одной ручке, вышли за ворота, озираемся.
- Давай в овраг!
Мы скатились по крутому склону на дно широкого оврага, а там идти невозможно - проваливаемся в рыхлый снег по пояс.
- Зачем же мы сюда попёрлись?
- Тихо! Не привлекай внимания! Как же мы по улице с флягами пойдём? Кого-нибудь встретить можно. Здесь проскользнём незамеченными. Ты что, флягу на снег поставил?! Смотри, какой след остался! Сотри… Давай без отпечатков!
Ну и приключение: ночь, мы по пояс в вязком снегу, с трудом куда-то ломимся, держа неудобные фляги над головой. Бледная луна скудно освещала изрезанные склоны. Фляги хоть и пустые, но через полчаса показались тяжёлыми, так и выскальзывали из рук. Мы запыхались, пот градом, в снегу увозились, полушубки давно мокрые. Путь из оврага вверх по крутому склону оказался ещё сложнее. Ноги проскальзывали, и мы падали, утыкаясь горячими носами в мягкий липкий снег. Кое-как выбрались к нашему огороду. Спрятав фляги в погребе, отправились в избу, приходить в себя. Разделись - от нас пар валит! Мокрую одежду повесили возле печки, раскочегарили огонь, Прохор поставил чайник. После таких трудов здорово хотелось пить. Наконец, чай готов.
- Здесь вода какая-то странная, - говорит Прохор, - её можно пить либо сырую, либо кипяченую.
- А что, вода ещё какая-то бывает?!..
- Да. Бывает сырая после кипяченой, такую пить не рекомендуют. Говорят, что сразу понос прохватывает.
- А просто сырую, значит, пить можно?
- Вроде можно. Вода чистая, из артезианской скважины.
- Тогда не должно быть ничего опасного. Миф это.
За разговором мы незаметно выхлебали весь чай. Кипячёная вода закончилась, а пить все ещё хотелось. Решили рискнуть, утолить жажду сырой водой.
…Ночь давно. Порассуждав о разном, завалились спать. В избе пока тепло. Только сны тревожные. Посреди организма беспокойство возникло. Чудится, будто живот придавило молочной флягой. Просыпаюсь и сразу догадываюсь, в чём дело. Дискомфорт в кишечнике! Резко накидываю полушубок. Медлить опасно! Прохор в соседней комнате тоже подскочил. Толкаясь в дверях, мы выбрались наружу и наперегонки к сортиру.
- Теперь я понял, зачем он двухместный!
- Надо же, какая предусмотрительность!
Несмотря на ночные приключения, к утру мы проснулись свежими, как огурчики. Прохор дает задание:
- Ты в химии разбираешься? Вот и рассчитай, сколько потребуется сахара, воды и дрожжей для производства одного ведра самогона.
- Мы же с тобой непьющие… И вообще, ты говорил, что фляги нужны не для браги, а для отгрузки угля.
- Конечно. Но без самогона в деревне ни одно дело не пойдет. Это же валюта! Чтобы машину угля нагрузить да разгрузить, мужиков надо звать, а чем с ними рассчитываться? Деньгами нельзя - обидятся. Только самогоном. Так что считай.
Мы получили сначала брагу, вроде не такую крепкую, как я предполагал, но с ног валила не хуже пулемёта. На следующий день, очухавшись от дегустации браги, мы сварили самогон. Для благородного запаха я пропустил алкоголь через активированный уголь, а потом выжал туда сок лимона.
- Антеллигенция! - скривился в ухмылке Прохор.
Вкусовые качества и крепость самогона оказались на должной высоте. После дегустации мы хотели было пойти прогуляться, проветриться, но никак не могли найти в коридоре свои ботинки. В руки почему-то попадались какие-то летние, да и то дыроватые. Мы сидели на полу, задумчиво перебирали обувь и рассуждали о превратностях судьбы. В конце концов, я нашел разбитые пимы, а Прохор пошёл в кедах.
На следующий день привезли машину угля. Несколько мужиков помогали нам его разгрузить, потом мы пригласили их в избу - поблагодарить, да за жизнь поговорить. Мужики разулись в общую кучу, и после задушевной беседы с использованием свежей «валюты» мы ползали по коридору уже вшестером. Разобраться в холме обуви стало совсем затруднительно.
Потом к нам завернул охотник Егор. Скинув поношенный тулуп, усеянный хлебными крошками и куриными перьями, молодецки крякнув, он опрокинул стакан нашей «валюты» и оценил высокое качество, в смысле, что ещё и лимоном шибает. Егор зашёл к нам неспроста. Нынче осенью в лесу медведь-шатун завёлся. Не нагулял за лето жира, не залёг в берлогу, а теперь ходит на молочную ферму и телят таскает. Директор сегодня распорядился этого шатуна ликвидировать, и поручил задание Егору.
- Так что, мужики, я к вам за помощью.
Оказалось, у Прохора имеется целых два ружья, причём одно какое-то необыкновенное, 12-го калибра и стреляет без перезарядки пять раз подряд. У Егора же была дряхлая двустволка, довоенная, перевязанная для прочности тряпочками и проволокой. Договорились, что завтра с утра и отправимся…
Прохор показал мне, как пользоваться пятизарядной мортирой.
- Ты что, - говорю, - какой из меня охотник?
- А кто был чемпионом района по пулевой стрельбе?
- Так то по мишеням. В живое существо я не смогу выстрелить!
- Пойми, что это необходимо. Шатун очень опасен. Он и человека запросто задрать может, а дорогу к селу знает…
Что делать. Утром пошли. Мне, как почётному гостю, Прохор вручил лучшее ружьё, а сам взял старую тозовку. Вместе с Егором получилось три ружья. Однако отправились аж вдесятером, ещё и с собаками. Ясное дело, взяли с собой и несколько бутылок самогона.
Идём гуськом, поскрипывая свежим снегом. Деревенские ароматы остались за спиной. Сейчас пахнет засохшей полынью и кирзовыми сапогами. Небо ясное, глубокое. На огромном сверкающем полотнище совхозного поля отчетливо видна цепочка медвежьих следов. Километров через шесть мы углубились в тайгу и сразу наткнулись на двух хорошеньких медвежат, которые уютно устроились под деревьями. Почуяв чужих, они смотрели с удивлением, но без страха. Наши собаки, отклячив зады, нервно залаяли. Пестун, недовольно оглянувшись на них, полез на разлапистую сосну, а другой, крохотный, забился попкой между выступающими корнями. Собаки осадили маленького. Тот огрызался и мотал головёнкой. Я залюбовался удивительным малышом. Лохматенький, среди меха бусинки глаз, лапки ещё детские, а рычит как забавно. Даже и не рычит, а урчит умильно. Сам размером с подушку. Какой отважный! Детёныш ещё, а пытается напугать врагов. Медвежонок затравленно озирается, глазки бегают беспокойно - сколько тут незваных чужаков! Бедняжка… Одна из собак, подскочив, укусила его за морду, но медвежонок, взвизгнув, ударил её лапой по уху. Собака, скуля, покатилась по снегу. Я решил, что она сейчас вскочит и снова бросится в бой, но ошибся. Собака осталась неподвижной… Вот так детёныш!
Вдруг надсадно грохнул выстрел, и чудесный медвежонок безвольно обмяк. Изумлённые глазки, тут же поблекшие, неподвижно уставились в зияющее небо. Такой немой укор в них застыл… Егор деловито перезаряжал дымящееся ружьё. Мне стало плохо, словно выстрелили в меня. Свинцовый жакан будто разорвал мои лёгкие, и стало нечем дышать. Опёрся на корявый ствол берёзы. Егор хладнокровно поднял ружьё и вторым выстрелом прикончил пестуна. Тот лишь жалобно застонал, падая. Его тело, уже мёртвое и тяжёлое, с такой силой ударилось о корни, что земля вздрогнула. По снегу быстро расползалось алое пятно. Захотелось уйти…
- В цепь! - вдруг сипло заорал Егор, и глаза его побелели. Он отскочил в сторону и вскинул двустволку. Ещё дальше оказался Прохор. Мужики и собаки мигом нырнули в кусты. Что?! Где?! Вдруг из зарослей выкатилась взъерошенная медведица. Даже на большом расстоянии она внушала ужас, хотя деталей и не разглядеть. С рычанием она устремилась прямо на нас. Машинально, как на стрельбище, поднял я ружьё и прикинул дистанцию: 90 метров. Выстрел. Сильнейшая отдача бьёт в плечо. Кабы не берёза за спиной - упал бы! Медведица на секунду села в сугроб, но тут же вскочила и бросилась с прежней яростью. 70 метров. Выстрел. Медведица кувыркнулась через голову и приостановилась, ошеломлённо крутя головой. И опять бежит. 50 метров. Жму на курок. Зверя бросает в снег, но через секунду рычащий вихрь мчится с прежней дикой скоростью. Мне стало не по себе. Три прямых попадания! Три полных заряда картечи! Остановить её невозможно. Сейчас она всех разорвёт. Кроме собак - те убежали, захлебываясь истеричным лаем. 30 метров!! От страха зверь кажется неправдоподобно гигантским... Почему Егор и Прохор не стреляют?! Я разом взмок. Разъярённая медведица - это не зубы и когти. Это клубок лохматого ужаса, неукротимая сила, кошмарный сон. От четвёртого выстрела медведица кувыркается, но не останавливается. Вот это силища! 20 метров. Неотвратима, как судьба. Всем хана. Медведица встала на задние лапы, выпрямилась в огромный рост, взревела дико и пошла, оставляя на снегу кровавые пятна, пошла страшно, растопырив чудовищные когти, заслоняя собой небо. В стволе последний патрон. Стреляю в грудь, одновременно палят Егор и Прохор. Медведица тут же осела, молча завалилась набок. По шкуре пошли судорожные волны. Егор подбежал и с хрустом резанул длинным ножом по шее. Все мужики бросились к туше, только я стоял неподвижно, привалившись к берёзе. Меня охватила безмерная жалость. Только что сама несокрушимая ярость, с треском ломая кусты, мчалась на битву. Сколько гибкости было в этом клубке энергии, сколько грации. А теперь что? Груда остывающего мяса.
На ватных ногах я приблизился к охотникам. Егор протянул мне кружку дымящейся крови, машинально я выпил. Она была солоноватой, и в ней ещё теплилась жизнь. Мужики все громче галдели, обсуждая подробности охоты, их голоса сливались в вязкий шум. Кто-то хлопал меня по плечу и поздравлял с первым медведем, а мне было противно. По кругу пошёл самогон. Я подумал, что мне станет легче, и тоже выпил. Мужики окончательно развеселились и даже песни принялись горланить. Егор деловито разделывал тушу. Я подошел к Прохору и спросил, можно ли мне вернуться домой. Он понимающе кивнул. Шёл я медленно, не поднимая головы, разгребая вялыми ногами рыхлый снег. Нависшее бездонное небо разверзло оскаленную пасть. На душе было муторно. В тот день дал я себе клятву - никогда больше не стрелять по медведям. А уж если придется схватиться, так по-честному, один на один, и без огнестрельного оружия.
Вечером Прохор принёс мяса и два куска медвежьей шкуры. Вот чудаки - они разрезали шкуру на десять частей, по числу охотников. Прохор настоял, чтобы я взял свою долю, и я почему-то действительно взял её. Так этот кусок и сохранился. Люди, бывающие в моём доме впервые, интересуются - что, шкура настоящая? Откуда?
- Это часть шкуры медведя, которого я убил.
Они восхищаются. А мне до сих пор стыдно.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.