(no subject)
Вне текста: ввиду веселого поведения Вконтакте, включающего невозможность редактирования и шлифовки записей, блокировки аккаунта и перспективы навсегда потерять мои записи, блог в livejournal реализуется как резервное хранилище моих скромных трудов.
1
Червоточина космоса, расползается, заполняя все пространство. Точнее, сам космос и есть это пространство, усеянное сиящими стразами, звездами, похожими на безумную приборную панель с миллиардами диодов: красными, синими, белыми. Задержав дыхание на секунду, ты оказываешься в этом бескрайнем океане. Действительно бескрайнем. И точно в океане, тебя подхватывает течение, швыряя в сумасшедшее путешествие; яркие песчинки превращаются в радикально расходящиеся лучи, настолько ослепительные, что хочется отвести взгляд прочь, но, куда ни глянь, тебя всюду окружают их белые шлейфы.
Смешно подумать, что тоже самое видели все люди на Земле, но зарывшись в эту огромную нору, они чувствовали себя в безопасности. Здесь дом, а где-то там, не сколько данность, сколько абстрактное понятие, - космос. А этот камушек неминуемо несется к другому такому же камушку, потерявшемуся во тьме. Но мало кто был готов признать ее неабстрактнотность, ее существование, и встретиться вот так, лицом к лицу.
И мало кто успел на это решиться. Мы сотню лет осваивали Марс, пока не сожгли собственный не то дом, не то мышеловку ядерной войной.
А эти, измененные под новые условия краснокожие скелеты, остались на Марсе. Говорят, они могут питаться даже почвой: их наркоту, которые они употребляли вместо пищи, больше некому завозить. Суррогатные марсиане, оставшиеся без матери.
Еще осталась сеть станций, объединенных вдобавок и виртуальной сетью - иллюзия единства, а каждый в своей металлической коробочке, петляющей от орбиты к орбите. Иногда такая коробочка со всеми, кто внутри, разлетается вдребезги, когда астероид, проскочивший незамеченным, прошивает станцию насквозь. "Бах!" - не звук, а как в комиксе, как метка на карте, - и одни кусочки. Конечно, лет через десять-двадцать их соберут, построят новую станцию из дерьма, когда-то добытого уже с окончательно прогнившей Земли. А что сделаешь?
Ничего больше не сделаешь. Но иногда кажется, что оно того стоило. Этот сиящий россыпью океан тьмы того стоил.
Чего греха таить, Сателлит его тоже особо и не видел. На станции большая удача, если есть скафандр - выйти и что-то починить, если больше совсем никак. Мортис, старожил станции, а потому и главный, один раз давал Сателлиту поносить скафандр. Так, на всякий случай, чтобы тот смог сам выйти наружу.
Но зато Сателлит часто путешествует по вирткосмосу. Он как настоящий, только это не то, что ты сам видишь, а информация, собранная спутниками, станциями, радарами, камерами и телескопами за все года, вновь преобразованная в графическую проекцию. Виртуальное пространство постоянно меняется, так как информация собирается и передается до сих пор, и было почти точь в точь как настоящий космос. Почти.
По нему и несся Сателлит. Вирткосмос - очень удобное средство коммуникации между станциями. Раз - и ты уже общаешься с другим человеком, прорезая в мгновения тысячи и тысячи, короче, очень много километров.
2
Тьма проникает внутрь, капля по капле. На Земле говорили "вода камень точит". Голова Рея была этим камнем, а времени ручейку темноты, просачившегося из глубин космоса, было достаточно. Первое время незаметно, но неотступно тьма находила трещины в корпусе, настолько малые, что только она и могла проникнуть. Она заполнила весь корабль, каждый квадрат пространства, и стала вливаться в Рея. Он был как утопленник на дне моря, ну, которые были раньше. Делая вдох, он лишь ещё больше задыхался, его легкие были полны тем же, чем и весь космос - вакуумом. Ничем. Ничто заняло всего его тело и сознание. Он стал её частью. Частью бесконечности. В ничто нету никого: ни имён, ни эмоций, ни времени. Кажется, его имя Рей. Или нет? Он летел уже 12 лет. Или 20? Или 21? Может, 200? Двести чего...
Он слышит голос. Кто-то его зовёт, но ведь в пустоте ничего нет.
- Рей-рей-рей-рейрейрей... - точно взрыв в тишине
- 001011000110000010000... - дробь, каждая единица долбит по голове. У него есть голова. Она принадлежит ему. Кому? Рею. Наверное, поэтому он слышит это имя - кто-то зовёт его, некоего Рея.
- Да?...
- Тьфу, долго же ты. Дольше чем раньше, парень! Что с тобой? - чёрное лицо, большие губы, узковатые глаза, голос высокий, нетипичный для мужчин. Видно белые зубы, когда открывает рот. Это... Рей его вроде знает.
- Ты?...
- Рей, ау, дурья башка, - изображение дрожало, будто то таяло, то вновь представая перед Реем. - Это я, Ларри! Ты совсем уже поехал?
Поехал? Нет. Рей летел. Или едет? Может, он просто валяется дома и видит сон, где есть Ларри?
- Я не знаю, - вымолвил Рей.
- Уууу. Тебя надо чинить. Сейчас заскочим на Марс, сиди смирно.
Ларри занимался пилотами. Он тоже долго находился в анабиозе, подключенный к вирткосмосу, поэтому пилоты были с ним солидарны и поддерживали контакт. Они должны были с ним общаться. Ларри - куратор пилотов. Он все время ищет их по всему вирткосмосу, так как сами себя они показать на карте не могут, будучи в состоянии, как Рей. Ларри возвращал их в сознание, как тех, что "по ту сторону" до наступления полной смерти. Но это может длиться не секунды, как в реанимации, а годы - очень тяжело найти маленький кораблик, даже зная его маршрут. Но времени хватает, чтобы успеть не дать пилоту сойти с ума, благо на это уходят годы. Ларри был грубым, едким, но бесспорно филантропом.
3
Путешествия - добровольная смерть. Люди мечтали о межзвёздных полётах, о возможности дотянуться до других планет, о возможности преодолеть гравитационную тюрьму родной пещеры. Мы думали, что это будет так же: каждая миля открывает нам что-то новое; мы ступаем по земле, оставляя за плечами увиденный и познанный мир, забирая с собой его краски, обликая в информацию, текст, картины, формулы. Но в космосе нет травы, нет гор, нет моря, нет неба - мы изучали тайны, способные понять; мы признали, что за чертой уютного лона человек - лишь песчинка. Песчинка, несущаяся сквозь пространство и время, окружённая тьмой. Здесь нет ничего. Человек не способен прожить дольше одной жизни - каждый рейс разрезает конву, оставляя на сотню лет позади привычный мир, пережитые события, людей, которых ты мог знать и любить. Ты не можешь их забыть, каждого из сотни: от близких до еле знакомых. Остаётся лишь начать новую жизнь, в точке прибытия. Но ты боишься окунуться в незнакомый мир, который в следующий рейс - нет, не исчезнет, но - навсегда будет потерян.
У пилотов нет привязанностей. Они не могут быть среди людей: узнав кого-то, ты не сможешь не признать, что убьешь его, принимая новый груз до точки B.
1
Червоточина космоса, расползается, заполняя все пространство. Точнее, сам космос и есть это пространство, усеянное сиящими стразами, звездами, похожими на безумную приборную панель с миллиардами диодов: красными, синими, белыми. Задержав дыхание на секунду, ты оказываешься в этом бескрайнем океане. Действительно бескрайнем. И точно в океане, тебя подхватывает течение, швыряя в сумасшедшее путешествие; яркие песчинки превращаются в радикально расходящиеся лучи, настолько ослепительные, что хочется отвести взгляд прочь, но, куда ни глянь, тебя всюду окружают их белые шлейфы.
Смешно подумать, что тоже самое видели все люди на Земле, но зарывшись в эту огромную нору, они чувствовали себя в безопасности. Здесь дом, а где-то там, не сколько данность, сколько абстрактное понятие, - космос. А этот камушек неминуемо несется к другому такому же камушку, потерявшемуся во тьме. Но мало кто был готов признать ее неабстрактнотность, ее существование, и встретиться вот так, лицом к лицу.
И мало кто успел на это решиться. Мы сотню лет осваивали Марс, пока не сожгли собственный не то дом, не то мышеловку ядерной войной.
А эти, измененные под новые условия краснокожие скелеты, остались на Марсе. Говорят, они могут питаться даже почвой: их наркоту, которые они употребляли вместо пищи, больше некому завозить. Суррогатные марсиане, оставшиеся без матери.
Еще осталась сеть станций, объединенных вдобавок и виртуальной сетью - иллюзия единства, а каждый в своей металлической коробочке, петляющей от орбиты к орбите. Иногда такая коробочка со всеми, кто внутри, разлетается вдребезги, когда астероид, проскочивший незамеченным, прошивает станцию насквозь. "Бах!" - не звук, а как в комиксе, как метка на карте, - и одни кусочки. Конечно, лет через десять-двадцать их соберут, построят новую станцию из дерьма, когда-то добытого уже с окончательно прогнившей Земли. А что сделаешь?
Ничего больше не сделаешь. Но иногда кажется, что оно того стоило. Этот сиящий россыпью океан тьмы того стоил.
Чего греха таить, Сателлит его тоже особо и не видел. На станции большая удача, если есть скафандр - выйти и что-то починить, если больше совсем никак. Мортис, старожил станции, а потому и главный, один раз давал Сателлиту поносить скафандр. Так, на всякий случай, чтобы тот смог сам выйти наружу.
Но зато Сателлит часто путешествует по вирткосмосу. Он как настоящий, только это не то, что ты сам видишь, а информация, собранная спутниками, станциями, радарами, камерами и телескопами за все года, вновь преобразованная в графическую проекцию. Виртуальное пространство постоянно меняется, так как информация собирается и передается до сих пор, и было почти точь в точь как настоящий космос. Почти.
По нему и несся Сателлит. Вирткосмос - очень удобное средство коммуникации между станциями. Раз - и ты уже общаешься с другим человеком, прорезая в мгновения тысячи и тысячи, короче, очень много километров.
2
Тьма проникает внутрь, капля по капле. На Земле говорили "вода камень точит". Голова Рея была этим камнем, а времени ручейку темноты, просачившегося из глубин космоса, было достаточно. Первое время незаметно, но неотступно тьма находила трещины в корпусе, настолько малые, что только она и могла проникнуть. Она заполнила весь корабль, каждый квадрат пространства, и стала вливаться в Рея. Он был как утопленник на дне моря, ну, которые были раньше. Делая вдох, он лишь ещё больше задыхался, его легкие были полны тем же, чем и весь космос - вакуумом. Ничем. Ничто заняло всего его тело и сознание. Он стал её частью. Частью бесконечности. В ничто нету никого: ни имён, ни эмоций, ни времени. Кажется, его имя Рей. Или нет? Он летел уже 12 лет. Или 20? Или 21? Может, 200? Двести чего...
Он слышит голос. Кто-то его зовёт, но ведь в пустоте ничего нет.
- Рей-рей-рей-рейрейрей... - точно взрыв в тишине
- 001011000110000010000... - дробь, каждая единица долбит по голове. У него есть голова. Она принадлежит ему. Кому? Рею. Наверное, поэтому он слышит это имя - кто-то зовёт его, некоего Рея.
- Да?...
- Тьфу, долго же ты. Дольше чем раньше, парень! Что с тобой? - чёрное лицо, большие губы, узковатые глаза, голос высокий, нетипичный для мужчин. Видно белые зубы, когда открывает рот. Это... Рей его вроде знает.
- Ты?...
- Рей, ау, дурья башка, - изображение дрожало, будто то таяло, то вновь представая перед Реем. - Это я, Ларри! Ты совсем уже поехал?
Поехал? Нет. Рей летел. Или едет? Может, он просто валяется дома и видит сон, где есть Ларри?
- Я не знаю, - вымолвил Рей.
- Уууу. Тебя надо чинить. Сейчас заскочим на Марс, сиди смирно.
Ларри занимался пилотами. Он тоже долго находился в анабиозе, подключенный к вирткосмосу, поэтому пилоты были с ним солидарны и поддерживали контакт. Они должны были с ним общаться. Ларри - куратор пилотов. Он все время ищет их по всему вирткосмосу, так как сами себя они показать на карте не могут, будучи в состоянии, как Рей. Ларри возвращал их в сознание, как тех, что "по ту сторону" до наступления полной смерти. Но это может длиться не секунды, как в реанимации, а годы - очень тяжело найти маленький кораблик, даже зная его маршрут. Но времени хватает, чтобы успеть не дать пилоту сойти с ума, благо на это уходят годы. Ларри был грубым, едким, но бесспорно филантропом.
3
Путешествия - добровольная смерть. Люди мечтали о межзвёздных полётах, о возможности дотянуться до других планет, о возможности преодолеть гравитационную тюрьму родной пещеры. Мы думали, что это будет так же: каждая миля открывает нам что-то новое; мы ступаем по земле, оставляя за плечами увиденный и познанный мир, забирая с собой его краски, обликая в информацию, текст, картины, формулы. Но в космосе нет травы, нет гор, нет моря, нет неба - мы изучали тайны, способные понять; мы признали, что за чертой уютного лона человек - лишь песчинка. Песчинка, несущаяся сквозь пространство и время, окружённая тьмой. Здесь нет ничего. Человек не способен прожить дольше одной жизни - каждый рейс разрезает конву, оставляя на сотню лет позади привычный мир, пережитые события, людей, которых ты мог знать и любить. Ты не можешь их забыть, каждого из сотни: от близких до еле знакомых. Остаётся лишь начать новую жизнь, в точке прибытия. Но ты боишься окунуться в незнакомый мир, который в следующий рейс - нет, не исчезнет, но - навсегда будет потерян.
У пилотов нет привязанностей. Они не могут быть среди людей: узнав кого-то, ты не сможешь не признать, что убьешь его, принимая новый груз до точки B.