Детство: Ульяхин
Когда мы со старшим братом ходили в детский сад, иногда случалось, что вечером нас забирал отец и мы шли не домой, а к нему на работу. Это происходило из-за того, что и маме, и отцу не удавалось в этот день уйти с работы пораньше, а райком комсомола, где работал отец, находился всего в двух шагах от нашего садика. Честно говоря, мне нравилось бывать по вечерам на работе у отца. Дома я чего не видел? А в райкоме были в прохладных коридорах цветистые блестящие панно из мозаики во всю стену, и на этих панно изображены были коммунистические сюжеты: крепкие женщины с серпами и нахмуренными бровями, серьезные мускулистые рабочие, спутник в небе, профили Маркса-Энгельса-Ленина, и все это было очень красиво. Сто раз мы с братом бывали у отца в райкоме и сто раз останавливались полюбоваться на эти картины из глянцевых камешков.
В кабинете отца (он работал консультантом кабинета политпросвещения) тоже все было совсем не как у нас дома: торжественно, строго, светло и очень тихо. С бархатной вишневой скатертью на столе следовало обращаться бережно, чтобы не растянуть, не порвать, ничем ее не запачкать и не опрокинуть графин с водой. В окно был виден внутренний двор райкома с огромной кучей керамзита. В кабинете по стенам стояло много стульев, и разрешалось посидеть на любом из них. Можно было поразглядывать корешки книг, в большом количестве стоявших за стеклянной дверью высоченного шкафа. Еще можно было взять из стакана на папином столе простой остро заточенный карандаш и порисовать на листе бумаги, оборотная сторона которого содержала ненужный приказ, напечатанный с ошибками. Запрещалось только бегать и шуметь.
А разве может ребенок четырех-пяти лет целый час молча и без беготни глядеть в окно на керамзит или рисовать карандашом? И каждый ли даже взрослый просидит без дела час на стуле у стены? Папе была понятна наша с братом маята в такие моменты, и он позволял выйти из кабинета в коридор и погулять там, но только спокойно, без криков, в двери не стучать и не заглядывать и еще так, чтоб дверь в отцовский кабинет оставалась открыта, чтобы ему нас было видно и слышно. К тому часу почти все работники райкома уже расходились по домам, и в высоких коридорах было страшновато, гулко и еще тише, чем у отца.
Как-то раз мы с братом гуляли для развлечения по коридорам райкома и, забывшись, начали вести себя громко: хохотать, носиться туда-сюда и топать. Отец выглянул из кабинета и строгим тоном напомнил нам о порядке. Но мы уже слишком расходились и были не в состоянии взять и мгновенно утихомириться. Мы лишь на секунду приумолкли, а когда отец ушел обратно в кабинет, принялись шуметь с прежней силой.
И тогда отец вышел и чрезвычайно серьезно сказал:
- Ребята. Если не прекратите сейчас же шуметь - придет Ульяхин и вас в кутузку посадит.
Брат замолк и тихо шмыгнул в кабинет отца, и я за ним. В кабинете мы с братом уселись на соседние стулья в самом углу и сидели, почти не шевелясь. Мы понятия не имели, кто такой Ульяхин, но было совершенно ясно, что шутить в райкоме отец не станет, и что этот Ульяхин, если мы еще раз пикнем, не будет ни убеждать нас, ни упрашивать, а отведет прямиком в кутузку. Мне казалось, что Ульяхин очень высокий и с каменным серым лицом, как у памятника, а кутузка где-то совсем близко, но в нее не допускают ни пап, ни мам, и если уж нас с братом туда посадят, то мы будем сидеть там совсем одни, в полумраке, цементной пыли и страхе, и плакать.
В кабинете стало тихо. Отец сосредоточенно делал выписки из брошюр, мы с братом сидели рядышком на своих стульях. Вдруг дверь открылась, и в кабинет вошел седой, одетый в костюм старичок очень добродушного и как будто растерянного вида. Он, улыбаясь, поздоровался с нашим отцом, потом подошел к нам, наклонился и спросил:
- А что это, ребятки, вы тут притихли сидите, как воробушки?
Брат сказал:
- Нам нельзя шуметь, а то придет Ульяхин и нас в кутузку посадит.
Мы-то не знали, что этот старичок и есть Ульяхин. Он просто работал в оргкомитете комсомола и занимал соседний с папиным кабинет, и теперь зашел к отцу по какому-то вопросу. Ни в какую кутузку, понятное дело, он никого посадить не мог. Просто отцу нужно было, чтобы мы перестали шуметь.
На наши слова странный добрый старичок заморгал, не переставая улыбаться, секунду подумал, кивнул и как-то рассеянно сказал «Ах, вот оно что, ребятки... Ну, ладно». Как будто ничего не понял. И отошел к отцу обсуждать рабочий вопрос.
Потом Ульяхин ушел, а в кабинет пришла мама, обняла нас, папа собрал бумаги и брошюры в стопку, поставил все карандаши в стакан, и мы вчетвером пошли домой.
