(no subject)
Не измерить одной мерой свободу битвы и гнет во тьме порабощения. Не измерить одной мерой ремесло солдата и ремесло святого. Вы - святые.
(Антуан де Сент Экзюпери. "Письмо заложнику")
Политзаключение последних двух лет в России по своему общественному содержанию и духовному смыслу существенно отличается от преследования диссидентов в позднюю пору советской поры.
Как известно, диссиденты выходили "к барьеру" своего противостояния с Системой со своего рода призывом-обращением: "Исполняйте ваши законы". Этот призыв, "завернутый" в форму ординарного "обращения по инстанциям", был политически адекватен и юридически выверен и правомочен. Собственно же моральная оценка оставалась смещенной из поля социального оповещения в регион чистой приватности; нравственный аспект противостояния диссидентов Системе в своей наглядности показывался преимущественно в личностном горизонте, внятно раскрывался лишь во "внутреннем катехизисе" каждого из них. Это, впрочем, не мешало формированию общности единомышленников, но эта общность все же носила типовые черты некоторого "круга".
Политзаключенные современной России... Можно ли сказать, что, претерпевая страдание, они платят за свои убеждения? Такое заключение слишком далеко отстоит от полноценной передачи сути дела. Особенно это касается тех, кто несет наказание по так называемым "фейковым делам". И дело вовсе не только в том, что многих из них трудно заподозрить в особой склонности к "политической ангажированности". Для них часто характерно отсутствие специфического политического интереса. Интерес их жизни, то, во что была всегда вложена их душа, раскрывались в стороне от политических дебатов и усмотрений: наука, искусство или, в конце концов, " частная жизнь" - семья, друзья и т. д. Разумеется, это может быть сказано далеко не обо всех политзаключенных. Многих из них вполне можно назвать "профессиональными политиками", то есть людьми, достаточно давно связявшими свою жизнь с политической деятельностью в самом прямом смысле слова. Достаточно в этой связи вспомнить имя Ильи Яшина. Тем не менее, смысловые очертания нынешнего политзаключения явственным образом выходят за рамки общепринятого понимания слова "политика", которое, заметим, отстоит уж беспримерно далеко от торжественного звучания греческой политейи.
Система советской поры имела "идеологический профиль", ее боевые пристрастия были некой всеобъемлющей прописью: в итоге стреляли и наглядно вводили танки в города понятия. Там, где эти фиксированные в своём содержании понятия оказывались несовместимы с социальной действительностью и иррелевантны её исторической подоплеке, танки - туда-сюда - ходили впустую.
Напротив, остов актуально изъявляющей себя Системы и её правящий "движок" заданы в своём нерве и в своей стати профилем спецслужб. А это в корне меняет ситуацию. Дело в том, что внутренняя действительность спецслужб, особенно когда им доводится замкнуться в некой парадоксальной, на первый взгляд, "норманнической автаркии", отмечена глубоким чувством и немного странным энтузиазмом эксперимента.
Речь идет о постановке некоего Абсолютного Эксперимента. Как всякая систематически выдержанная методологическая установка, это самонормирование себя в сугубо экспериментальном пространстве, а далее - и нормализация (только вспомним крылатое - "новые дворяне"!) себя во внутреннем образе, а потом - и на общественных выселках и социальных полигонах, основывается на некоторых непроговариваемых суждениях бытийного характера. В разбираемом сейчас "деле" нужно говорить о неотчеливо прописываемом словами и буквами онтическом суждении, на своём острие несущем образ мерцания: это, дескать, оно; таково мерцающее состояние человеческой реальности.
Когда нам без устали напоминают о том, что мир вошёл в некое "турбулентное состояние", то здесь лишь отчасти сказываются интенция внушения и метафорическая туманность, предваряющая своим "анастезирующим" воздействием работу организующей воли убеждения и промывания мозгов. Более глубокий слой реальности развертывает себя в регионе чувственной стихии самого говорящего: говоря попросту, так, на такой дыхательный лад ими чувствуется. Это род некоего "чувственного убеждения", телесной склонности. Диспозиция, запечатленная едва ли на уровне соматических основ и предпосылок волеизъявление, что, заметим, придает волевому поведению характер автоматизма. Разумеется, тем самым воля в итоге устремляется против себя, сама ставя пределом своему автоматическому ходу переживание чистой обморочности.
Мне сейчас достаточно лишь наметить смысловые рамки сегодняшнего политического протеста. Феноменология всякого "специалитета" востребована лишь в самой предварительной форме, дана в технике эскиза - единственно лишь для того, чтобы осветить сценическую площадку сегодняшнего политического протеста в России.
Политзаключенные, узники...
Политзаключенные в нынешней России задают горизонт, жизненную рамку и живое содержание новой праведности. Мы здесь имеем дело с чем-то действительно новым. В истории русской Церкви мы встречаем феномен "обновления икон". Почему это удивительное явление вспомнилось мне в эту минуту?
Решусь сказать: политзаключение у нас сегодня - это родственный феномен. Так отдышивают маленькое окошко в большом промерзшем окне ночного зимнего автобуса. Так и навещает нас знаменитое чувство "обратной перспективы".
(Антуан де Сент Экзюпери. "Письмо заложнику")
Политзаключение последних двух лет в России по своему общественному содержанию и духовному смыслу существенно отличается от преследования диссидентов в позднюю пору советской поры.
Как известно, диссиденты выходили "к барьеру" своего противостояния с Системой со своего рода призывом-обращением: "Исполняйте ваши законы". Этот призыв, "завернутый" в форму ординарного "обращения по инстанциям", был политически адекватен и юридически выверен и правомочен. Собственно же моральная оценка оставалась смещенной из поля социального оповещения в регион чистой приватности; нравственный аспект противостояния диссидентов Системе в своей наглядности показывался преимущественно в личностном горизонте, внятно раскрывался лишь во "внутреннем катехизисе" каждого из них. Это, впрочем, не мешало формированию общности единомышленников, но эта общность все же носила типовые черты некоторого "круга".
Политзаключенные современной России... Можно ли сказать, что, претерпевая страдание, они платят за свои убеждения? Такое заключение слишком далеко отстоит от полноценной передачи сути дела. Особенно это касается тех, кто несет наказание по так называемым "фейковым делам". И дело вовсе не только в том, что многих из них трудно заподозрить в особой склонности к "политической ангажированности". Для них часто характерно отсутствие специфического политического интереса. Интерес их жизни, то, во что была всегда вложена их душа, раскрывались в стороне от политических дебатов и усмотрений: наука, искусство или, в конце концов, " частная жизнь" - семья, друзья и т. д. Разумеется, это может быть сказано далеко не обо всех политзаключенных. Многих из них вполне можно назвать "профессиональными политиками", то есть людьми, достаточно давно связявшими свою жизнь с политической деятельностью в самом прямом смысле слова. Достаточно в этой связи вспомнить имя Ильи Яшина. Тем не менее, смысловые очертания нынешнего политзаключения явственным образом выходят за рамки общепринятого понимания слова "политика", которое, заметим, отстоит уж беспримерно далеко от торжественного звучания греческой политейи.
Система советской поры имела "идеологический профиль", ее боевые пристрастия были некой всеобъемлющей прописью: в итоге стреляли и наглядно вводили танки в города понятия. Там, где эти фиксированные в своём содержании понятия оказывались несовместимы с социальной действительностью и иррелевантны её исторической подоплеке, танки - туда-сюда - ходили впустую.
Напротив, остов актуально изъявляющей себя Системы и её правящий "движок" заданы в своём нерве и в своей стати профилем спецслужб. А это в корне меняет ситуацию. Дело в том, что внутренняя действительность спецслужб, особенно когда им доводится замкнуться в некой парадоксальной, на первый взгляд, "норманнической автаркии", отмечена глубоким чувством и немного странным энтузиазмом эксперимента.
Речь идет о постановке некоего Абсолютного Эксперимента. Как всякая систематически выдержанная методологическая установка, это самонормирование себя в сугубо экспериментальном пространстве, а далее - и нормализация (только вспомним крылатое - "новые дворяне"!) себя во внутреннем образе, а потом - и на общественных выселках и социальных полигонах, основывается на некоторых непроговариваемых суждениях бытийного характера. В разбираемом сейчас "деле" нужно говорить о неотчеливо прописываемом словами и буквами онтическом суждении, на своём острие несущем образ мерцания: это, дескать, оно; таково мерцающее состояние человеческой реальности.
Когда нам без устали напоминают о том, что мир вошёл в некое "турбулентное состояние", то здесь лишь отчасти сказываются интенция внушения и метафорическая туманность, предваряющая своим "анастезирующим" воздействием работу организующей воли убеждения и промывания мозгов. Более глубокий слой реальности развертывает себя в регионе чувственной стихии самого говорящего: говоря попросту, так, на такой дыхательный лад ими чувствуется. Это род некоего "чувственного убеждения", телесной склонности. Диспозиция, запечатленная едва ли на уровне соматических основ и предпосылок волеизъявление, что, заметим, придает волевому поведению характер автоматизма. Разумеется, тем самым воля в итоге устремляется против себя, сама ставя пределом своему автоматическому ходу переживание чистой обморочности.
Мне сейчас достаточно лишь наметить смысловые рамки сегодняшнего политического протеста. Феноменология всякого "специалитета" востребована лишь в самой предварительной форме, дана в технике эскиза - единственно лишь для того, чтобы осветить сценическую площадку сегодняшнего политического протеста в России.
Политзаключенные, узники...
Политзаключенные в нынешней России задают горизонт, жизненную рамку и живое содержание новой праведности. Мы здесь имеем дело с чем-то действительно новым. В истории русской Церкви мы встречаем феномен "обновления икон". Почему это удивительное явление вспомнилось мне в эту минуту?
Решусь сказать: политзаключение у нас сегодня - это родственный феномен. Так отдышивают маленькое окошко в большом промерзшем окне ночного зимнего автобуса. Так и навещает нас знаменитое чувство "обратной перспективы".