О трагедиях
Упал самолёт погибли люди. Что значит, кстати, "погибли"? Сгинули? Исчезли навсегда? Были -были и исчезли как мыльные пузыри? Ну ладно, не об этом сейчас.
Мы переживаем потерю. Какую? Чего именно потерю? Что мы - те, кто переживает, каждый из нас лично, потеряли?
Я не знал никого из погибших, и, наверное, не узнал бы никогда, если бы не катастрофа, но тоже переживаю. Узнаю подробности их жизни - как бы знакомлюсь посмертно, и ещё больше переживаю. Как будто потеряна частичка меня самого.
Они были "наши", да? Теперь "наших" стало меньше. "Наше" уменьшилось. В этом потеря? Нет, наверное. "Наших" больше ста миллионов, уменьшение маленькое, не дотягивает даже до флуктуаций рождаемости. Да и цинично это как-то, мы же не из меркантильных соображений плачем, а сочувствуем горю. Разве непонятно? Мы - люди, поэтому сочувствуем человеческому горю. Или даже так: "Мы - люди, потому что сочувствуем горю". А кто не сочувствует, те не люди. Или не вполне люди. Хохлы многие, например, не сочувствуют, или арабы какие-нибудь.
А где-нибудь в Сирии толпы бородатых мужиков превратились в холодное мясо. Я спрашиваю себя - потеря это или нет? Вокруг говорят - ура, это победа, это хорошо, они плохие, они не наши. А гляжу на трупы - тоже, вроде, жалко.
Вот этот молоденький не наш, был когда-то младенцем, пускал пузыри, улыбался, когда слышал маму. Мама, кстати, тоже не наша? Наверное, нет. Увидит не наша мама эту фотографию, будет кричать, рвать на себе волосы.
Я представляю эту картину, и как-то жалко женщину. Горе же у человека. А я тоже, вроде, человек. Не хохол какой-нибудь. Не араб, как эта мама. Вот тут путаница какая-то получается… Начнём сначала.
Вот этот молоденький шахид, когда был маленьким, был хорошим. Пухленьким, чистоглазым, всех любил. Потом рос-рос, и бац - с какого-то момента стал не человеком. И с этого момента его не должно быть жалко. Его гибель - это не потеря. Он - не наш. И горе его мамы - не должно нас волновать.
А маленький, хороший - куда делся? Я не пойму - вот прямо момент какой-то есть, что ли, до которого жалко, я после - нет?
Если правда, что мы люди, потому что можем сопереживать, то как можно быть человеком избирательно? Вот в этой ситуации я на сто процентов человек, а в этой, с ненашими, - на десять.
Это же как осетрина не первой свежести - не бывает такой. Это уже не осетрина. И совесть "по обстоятельствам" - это отсутствие совести. И сочувствие только к "своим" - это проявление не человечности, а эгоизма, пусть и коллективного.
А человечность - там, где овдовевшая женщина даёт полуголодным детям кусок хлеба, чтобы те отнесли его пленным немцам.
Если мы люди, то "наши" - это вообще все. Все, кто живут, жили когда-то или будут жить. Больные и здоровые, уродливые и красивые, понятные и непонятные.
С этим очень трудно согласиться. Так и хочется спросить возмущенно: "Что, и вот эти - тоже?"
Согласиться с этим - не значит стать пацифистом или космополитом. В каждом можно видеть человека даже на войне, даже через прицел. И стрелять, если не дай Бог придётся, не ради смерти "чужих", а для защиты жизни.
Пруст, кажется, сказал: "Жизнь - это усилие во времени", имея в виду, конечно, человеческую жизнь. Человек - это непрерывное усилие, человеком быть трудно. Рядом постоянно соблазн отдохнуть, побыть не собой, а "своим". Быть частью толпы легко.
Но, мне кажется, лучший, способ помянуть погибших, и, наверное, единственный способ что-то исправить в мире, чтобы в будущем меньше было материнских слез - изо всех сил стараться быть людьми.
Мы переживаем потерю. Какую? Чего именно потерю? Что мы - те, кто переживает, каждый из нас лично, потеряли?
Я не знал никого из погибших, и, наверное, не узнал бы никогда, если бы не катастрофа, но тоже переживаю. Узнаю подробности их жизни - как бы знакомлюсь посмертно, и ещё больше переживаю. Как будто потеряна частичка меня самого.
Они были "наши", да? Теперь "наших" стало меньше. "Наше" уменьшилось. В этом потеря? Нет, наверное. "Наших" больше ста миллионов, уменьшение маленькое, не дотягивает даже до флуктуаций рождаемости. Да и цинично это как-то, мы же не из меркантильных соображений плачем, а сочувствуем горю. Разве непонятно? Мы - люди, поэтому сочувствуем человеческому горю. Или даже так: "Мы - люди, потому что сочувствуем горю". А кто не сочувствует, те не люди. Или не вполне люди. Хохлы многие, например, не сочувствуют, или арабы какие-нибудь.
А где-нибудь в Сирии толпы бородатых мужиков превратились в холодное мясо. Я спрашиваю себя - потеря это или нет? Вокруг говорят - ура, это победа, это хорошо, они плохие, они не наши. А гляжу на трупы - тоже, вроде, жалко.
Вот этот молоденький не наш, был когда-то младенцем, пускал пузыри, улыбался, когда слышал маму. Мама, кстати, тоже не наша? Наверное, нет. Увидит не наша мама эту фотографию, будет кричать, рвать на себе волосы.
Я представляю эту картину, и как-то жалко женщину. Горе же у человека. А я тоже, вроде, человек. Не хохол какой-нибудь. Не араб, как эта мама. Вот тут путаница какая-то получается… Начнём сначала.
Вот этот молоденький шахид, когда был маленьким, был хорошим. Пухленьким, чистоглазым, всех любил. Потом рос-рос, и бац - с какого-то момента стал не человеком. И с этого момента его не должно быть жалко. Его гибель - это не потеря. Он - не наш. И горе его мамы - не должно нас волновать.
А маленький, хороший - куда делся? Я не пойму - вот прямо момент какой-то есть, что ли, до которого жалко, я после - нет?
Если правда, что мы люди, потому что можем сопереживать, то как можно быть человеком избирательно? Вот в этой ситуации я на сто процентов человек, а в этой, с ненашими, - на десять.
Это же как осетрина не первой свежести - не бывает такой. Это уже не осетрина. И совесть "по обстоятельствам" - это отсутствие совести. И сочувствие только к "своим" - это проявление не человечности, а эгоизма, пусть и коллективного.
А человечность - там, где овдовевшая женщина даёт полуголодным детям кусок хлеба, чтобы те отнесли его пленным немцам.
Если мы люди, то "наши" - это вообще все. Все, кто живут, жили когда-то или будут жить. Больные и здоровые, уродливые и красивые, понятные и непонятные.
С этим очень трудно согласиться. Так и хочется спросить возмущенно: "Что, и вот эти - тоже?"
Согласиться с этим - не значит стать пацифистом или космополитом. В каждом можно видеть человека даже на войне, даже через прицел. И стрелять, если не дай Бог придётся, не ради смерти "чужих", а для защиты жизни.
Пруст, кажется, сказал: "Жизнь - это усилие во времени", имея в виду, конечно, человеческую жизнь. Человек - это непрерывное усилие, человеком быть трудно. Рядом постоянно соблазн отдохнуть, побыть не собой, а "своим". Быть частью толпы легко.
Но, мне кажется, лучший, способ помянуть погибших, и, наверное, единственный способ что-то исправить в мире, чтобы в будущем меньше было материнских слез - изо всех сил стараться быть людьми.