классика
Алло!Считаю долгом сообщить, что наш председатель жилтоварищества
дома номер триста два-бис по Садовой, Никанор Иванович Босой, спекулирует валютой. В данный момент в его квартире №35 в вентиляции, в уборной, в газетной бумаге четыреста долларов. Говорит жилец означенного дома из квартиры № 11 Тимофей Квасцов. Но заклинаю держать в тайне мое имя. Опасаюсь мести вышеизложенного председателя.
*
- Сергей Герардович, обратился к нему конферансье, - вот уже полтора месяца вы сидите здесь, упорно отказываясь сдать оставшуюся у вас валюту, в то время как страна нуждается в ней, а вам она совершенно ни к чему, а вы все-таки упорствуете. Вы -- человек интеллигентный, прекрасно все это понимаете и все же не хотите пойти мне навстречу.
*
Поэзия ли Пушкина произвела такое впечатление или прозаическая речь
конферансье, но только вдруг из зала раздался застенчивый голос:
-- Я сдаю валюту.
-- Милости прошу на сцену! -- вежливо пригласил конферансье,
всматриваясь в темный зал.
И на сцене оказался маленького роста белокурый гражданин, судя по лицу,
не брившийся около трех недель.
-- Виноват, как ваша фамилия? -- осведомился конферансье.
-- Канавкин Николай, -- застенчиво отозвался появившийся.
-- А! Очень приятно, гражданин Канавкин, итак?
-- Сдаю, -- тихо сказал Канавкин.
-- Сколько?
-- Тысячу долларов и двадцать золотых десяток.
-- Браво! Все, что есть?
Ведущий программу уставился прямо в глаза Канавкину, и Никанору
Ивановичу даже показалось, что из этих глаз брызнули лучи, пронизывающие
Канавкина насквозь, как бы рентгеновские лучи. В зале перестали дышать.
-- Верю! -- наконец воскликнул артист и погасил свой взор, -- верю! Эти
глаза не лгут. Ведь сколько же раз я говорил вам, что основная ваша ошибка
заключается в том, что вы недооцениваете значения человеческих глаз.
Поймите, что язык может скрыть истину, а глаза -- никогда! Вам задают
внезапный вопрос, вы даже не вздрагиваете, в одну секунду овладеваете собой
и знаете, что нужно сказать, чтобы укрыть истину, и весьма убедительно
говорите, и ни одна складка на вашем лице не шевельнется, но, увы,
встревоженная вопросом истина со дна души на мгновение прыгает в глаза, и
все кончено. Она замечена, а вы пойманы!
Произнеся, и с большим жаром, эту очень убедительную речь, артист
ласково осведомился у Канавкина:
-- Где же спрятаны?
-- У тетки моей, Пороховниковой, на Пречистенке...
-- А! Это... постойте... это у Клавдии Ильиничны, что ли?
-- Да.
-- Ах да, да, да! Маленький особнячок? Напротив еще палисадничек? Как
же, знаю, знаю! А куда ж вы их там засунули?
-- В погребе, в коробке из-под Эйнема...
Артист всплеснул руками.
-- Видали вы что-нибудь подобное? -- вскричал он огорченно. -- Да ведь
они ж там заплесневеют, отсыреют! Ну мыслимо ли таким людям доверить валюту?
А? Чисто как дети, ей-богу!
*
-- Душенька, милочка, красавица, -- засипел Коровьев, переваливаясь
через прилавок и подмигивая продавщице, -- не при валюте мы сегодня... ну
что ты поделаешь! Но, клянусь вам, в следующий же раз, и уж никак не позже
понедельника, отдадим все чистоганом. Мы здесь недалеко, на Садовой, где
пожар.
дома номер триста два-бис по Садовой, Никанор Иванович Босой, спекулирует валютой. В данный момент в его квартире №35 в вентиляции, в уборной, в газетной бумаге четыреста долларов. Говорит жилец означенного дома из квартиры № 11 Тимофей Квасцов. Но заклинаю держать в тайне мое имя. Опасаюсь мести вышеизложенного председателя.
*
- Сергей Герардович, обратился к нему конферансье, - вот уже полтора месяца вы сидите здесь, упорно отказываясь сдать оставшуюся у вас валюту, в то время как страна нуждается в ней, а вам она совершенно ни к чему, а вы все-таки упорствуете. Вы -- человек интеллигентный, прекрасно все это понимаете и все же не хотите пойти мне навстречу.
*
Поэзия ли Пушкина произвела такое впечатление или прозаическая речь
конферансье, но только вдруг из зала раздался застенчивый голос:
-- Я сдаю валюту.
-- Милости прошу на сцену! -- вежливо пригласил конферансье,
всматриваясь в темный зал.
И на сцене оказался маленького роста белокурый гражданин, судя по лицу,
не брившийся около трех недель.
-- Виноват, как ваша фамилия? -- осведомился конферансье.
-- Канавкин Николай, -- застенчиво отозвался появившийся.
-- А! Очень приятно, гражданин Канавкин, итак?
-- Сдаю, -- тихо сказал Канавкин.
-- Сколько?
-- Тысячу долларов и двадцать золотых десяток.
-- Браво! Все, что есть?
Ведущий программу уставился прямо в глаза Канавкину, и Никанору
Ивановичу даже показалось, что из этих глаз брызнули лучи, пронизывающие
Канавкина насквозь, как бы рентгеновские лучи. В зале перестали дышать.
-- Верю! -- наконец воскликнул артист и погасил свой взор, -- верю! Эти
глаза не лгут. Ведь сколько же раз я говорил вам, что основная ваша ошибка
заключается в том, что вы недооцениваете значения человеческих глаз.
Поймите, что язык может скрыть истину, а глаза -- никогда! Вам задают
внезапный вопрос, вы даже не вздрагиваете, в одну секунду овладеваете собой
и знаете, что нужно сказать, чтобы укрыть истину, и весьма убедительно
говорите, и ни одна складка на вашем лице не шевельнется, но, увы,
встревоженная вопросом истина со дна души на мгновение прыгает в глаза, и
все кончено. Она замечена, а вы пойманы!
Произнеся, и с большим жаром, эту очень убедительную речь, артист
ласково осведомился у Канавкина:
-- Где же спрятаны?
-- У тетки моей, Пороховниковой, на Пречистенке...
-- А! Это... постойте... это у Клавдии Ильиничны, что ли?
-- Да.
-- Ах да, да, да! Маленький особнячок? Напротив еще палисадничек? Как
же, знаю, знаю! А куда ж вы их там засунули?
-- В погребе, в коробке из-под Эйнема...
Артист всплеснул руками.
-- Видали вы что-нибудь подобное? -- вскричал он огорченно. -- Да ведь
они ж там заплесневеют, отсыреют! Ну мыслимо ли таким людям доверить валюту?
А? Чисто как дети, ей-богу!
*
-- Душенька, милочка, красавица, -- засипел Коровьев, переваливаясь
через прилавок и подмигивая продавщице, -- не при валюте мы сегодня... ну
что ты поделаешь! Но, клянусь вам, в следующий же раз, и уж никак не позже
понедельника, отдадим все чистоганом. Мы здесь недалеко, на Садовой, где
пожар.