Яд.
«Нужно еще иметь себе немного яду, чтобы смотреть приятные сны»
Ницше, а не какой-нибудь Пауло Коэлье.
По-моему это было двадцать восьмого сентября или где-то там. Это было где-то там, или двадцать восьмого сентября, это было не далее, чем позавчера. Нервная конвульсия ревности пронзила меня в сотый раз на дню и, видимо, дотянулась до той заветной кнопочки выключателя - все, как я мечтала, - по комнате пронесся шепот и - вуаля - я перестала быть влюбленной.
И теперь, глядя на твою фотографию, я ощущаю что-то сродни омерзению. Я чувствую или чувствовала или, может быть, буду чувствовать разницу между хоть какими бы то ни было продолжительными положительными эмоциями может быть, когда -нибудь. Но сейчас я знаю только то, что в конвульсиях долго существовать нельзя. Яд. Все мои мысли с тех пор и до сегодняшнего момента крутятся вокруг этого слова. Это твое имя - Яд. После того, как оргазмическая волна ревности дошла до апофеоза и, наконец, прекратилась, я засунула свои ноги в тапки и, шаркая ногами, перебралась со стула на диван. Блаженно потянувшись, я легла спать. А что мне еще оставалось делать?
Если ты думаешь, что потом я проснулась, то это не правда. Как бы тебя не звали на самом деле, но приняв достаточно большую дозу Яда человек обычно засыпает навсегда. Доза Яда в моем организме была слишком большая - особенно, если учесть, что на дворе двадцать восьмое сентября. На дворе двадцать восьмое сентября, двадцать восьмое и никаким сентябрем не меньше. И конвульсии охватывают меня от солнечного сплетения, через ладони и прямо в голову. Точное попадание конвульсий. В яблочко. Конвульсии - снайперы. Ах, Яд, какое прекрасное ты лекарство. В адамово яблочко, Бог весть, где оно находиться, ну еще пара умников тоже знают. Но. Где Адам, там и Ева, а где Ева, там и яд и яблочко и остальные прелести жизни. Жизни, которой нет больше для меня после двадцать восьмого месяца сегодняшнего дня. Потому что это на семь месяцев больше, чем положено для профилактики человека Ядом. Выключатель, он же и включатель, только ведь не всегда так. И сейчас, нажав кнопку один раз, лампочка «Я люблю тебя» перестала существовать, перестала существовать моя жизнь, или лампочка, или включатель перестал существовать. Что-то перестало существовать, но это что-то эфемерное и антропоморфное, и никогда не пересекающееся с действительностью, это твой Яд, и поэтому что ты делал в тот момент, когда мои тапочки с ногами, засунутыми внутрь, подбирались к дивану - одному Богу известно, ну и еще паре умников.
Я закрыла глаза - это же мои глаза, кто же их закроет, если я не закрою, и легла спать, а когда открыла глаза, было уже полтора дня спустя, и ни дивана, ни комнаты, ни тапочек, ни яда было мной не обнаружено. А обнаружены мною были только твои лохматые рыжие волосы, Яд, только они, да широкая твоя спина, которая мерно вздымалась да опускалась, и в которую я, недолго думая, прямо носом и уткнулась.
Тебе нельзя забывать, что это было через полтора дня после того, как «я люблю тебя» перестало существовать, а именно двадцать восьмого сентября, и поэтому я не уверена, что это была именно твоя спина, Яд, но в любом случае, она была очень похожа на твою, так что беспокоится тебе совершенно не о чем, хотя, впрочем, и не беспокоиться тоже.
Да, Яд, ты продолжал окружать меня со всех сторон. Но я уже начинала понимать, что жизни ни в этом Яде, ни в подобии твоей спины, ни в чем там еще находят жизнь, нет. Нет жизни, а где нет жизни - там и глаза закрыты, потому что на что еще смотреть, если не на саму жизнь, а если жизни нет, то и смотреть не на что.
Долго я не смотрела никуда, пока не взялась за пересматривание двадцать восьмого марта с самого утра и до самого закрытия глаз.
Двадцать восьмого марта в двенадцать часов пополудни я встретила копну твоих темных волос и поняла - с этого момента я могу научно популярно объяснить всему миру что такое Любовь! Любовь - это Яд. Все.
Двадцать восьмого марта в двенадцать часов и одну минуту твоя широкая спина врезалась прямо в мой нос, и мой нос, не смотря на все исследования ученых и животное прошлое, не смог сразу распознать Яд, но при этом незамедлительно врезался в него сам. И если мой нос не смог почувствовать Яд, и мои глаза не увидели Яд, а только ежик твоих каштановых волос, и если мои руки, только соприкоснувшись с твоим телом, не подсказали мне, что тебя зовут Яд, а Яд вреден для моего организма, то как тогда? Как тогда вообще можно все?
А вот так - «нужно еще иметь в себе немного яда, чтобы смотреть приятные сны».
Я говорю - март. Какой же я говорю март, пусть это и было семь месяцев назад, но теперь-то уже сентябрь или где-то там. Сентябрь и ни Ядом меньше, поэтому никаких больше подробностей и последовательностей, потому что с ними никак уж не разобраться, в чем тут на самом деле дело.
А дело в том, что никогда не знаешь, как Яд заберется под твою кожу и как он будет там, под твоей кожей, на тебя влиять. И как ты будешь на него влиять, и не возникнет ли у тебя иммунитет, и не понадобиться ли тебе другой Яд, чтобы видеть приятные сны. Только вот жизни ни в этом Яде, ни в этих приятных снах нет, то есть, конечно, есть, но совсем не такая, какая нужна счастливому человеку.
Когда твои зеленые глаза, Яд, вперились в мой не по-русски большой нос, а потом ухмылка заиграла на твоем лице, я поймала себя на том, что хуже Яда чем Ты на свете не найти никогда. Но после этого сентября, ты значительно осмелел и уже через пару дней мой нос совершенно не мешал тебе кусать мои губы и оставлять фиолетовые пятна на моей шее. Бог тебе судья, Яд, но мне казалось, что в эти моменты ты исключительно положительно влияешь на мое здоровье.
Я никогда не забуду этот день - двадцать восьмое сентября, когда ты, юный, весь-сама жизнь, грел мои руки, и восходящее солнце делало янтарными твои карие глаза, Яд. Я тогда подумала: должно быть тебя зовут Иисус, потому что только у него были такие глаза, никаких других глаз у него просто не могло быть.
Кстати, да, Яд. А как меня зовут?
Твои серо-голубые глаза. Меня зовут твои серо-голубые глаза, Яд. Сколько можно терпеть эти нескончаемые минуты от двенадцать ноль ноль до двенадцать ноль двух, когда твои глаза и мимика твоего лица, Яд, говорили обо всем, что у нас будет дальше, а ты при этом вымолвил лишь «как тебя зовут». И в этом кричащем послании, я услышала, что все это кончиться двадцать восьмого сентября, Яд, потому что все возвращается на круги своя, и человеческое тело вырабатывает иммунитет против любого Яда, или умирает, а Иисус тут совершенно не причем. Так что я только закрываю глаза - и дело с концом.
Так как меня зовут, а, Яд?
А зовут меня, как и всех девочек в мире зовут - ласково. По-разному все зовут, кто как умеет и на что рассчитывает.
А мои штаны из тонкого льна, а тапочки мягкие, как подшерсток у кролика, а какого цвета у тебя там глаза, или волосы какой длинны - это все мелочи, Яд. Это же не меняет ничего по сути - ни двадцать восьмого сентября, ни моих ревностных конвульсий, ни твоего во всем этом неучастия. Мелочи с цветом твоих волос - они только яду в огонь подбавляют. Я ведь раньше только тебе, Яд, могла сказать это «ялюблютебя», только тебе. Только тебе, какого бы цвета не были у тебя глаза. А теперь на дворе двадцать восьмое сентября, два часа пополудни, и включатель не работает, Яд. Включатель не работает. Я закрываю глаза. Я первый раз в жизни не люблю Яд.
Ницше, а не какой-нибудь Пауло Коэлье.
По-моему это было двадцать восьмого сентября или где-то там. Это было где-то там, или двадцать восьмого сентября, это было не далее, чем позавчера. Нервная конвульсия ревности пронзила меня в сотый раз на дню и, видимо, дотянулась до той заветной кнопочки выключателя - все, как я мечтала, - по комнате пронесся шепот и - вуаля - я перестала быть влюбленной.
И теперь, глядя на твою фотографию, я ощущаю что-то сродни омерзению. Я чувствую или чувствовала или, может быть, буду чувствовать разницу между хоть какими бы то ни было продолжительными положительными эмоциями может быть, когда -нибудь. Но сейчас я знаю только то, что в конвульсиях долго существовать нельзя. Яд. Все мои мысли с тех пор и до сегодняшнего момента крутятся вокруг этого слова. Это твое имя - Яд. После того, как оргазмическая волна ревности дошла до апофеоза и, наконец, прекратилась, я засунула свои ноги в тапки и, шаркая ногами, перебралась со стула на диван. Блаженно потянувшись, я легла спать. А что мне еще оставалось делать?
Если ты думаешь, что потом я проснулась, то это не правда. Как бы тебя не звали на самом деле, но приняв достаточно большую дозу Яда человек обычно засыпает навсегда. Доза Яда в моем организме была слишком большая - особенно, если учесть, что на дворе двадцать восьмое сентября. На дворе двадцать восьмое сентября, двадцать восьмое и никаким сентябрем не меньше. И конвульсии охватывают меня от солнечного сплетения, через ладони и прямо в голову. Точное попадание конвульсий. В яблочко. Конвульсии - снайперы. Ах, Яд, какое прекрасное ты лекарство. В адамово яблочко, Бог весть, где оно находиться, ну еще пара умников тоже знают. Но. Где Адам, там и Ева, а где Ева, там и яд и яблочко и остальные прелести жизни. Жизни, которой нет больше для меня после двадцать восьмого месяца сегодняшнего дня. Потому что это на семь месяцев больше, чем положено для профилактики человека Ядом. Выключатель, он же и включатель, только ведь не всегда так. И сейчас, нажав кнопку один раз, лампочка «Я люблю тебя» перестала существовать, перестала существовать моя жизнь, или лампочка, или включатель перестал существовать. Что-то перестало существовать, но это что-то эфемерное и антропоморфное, и никогда не пересекающееся с действительностью, это твой Яд, и поэтому что ты делал в тот момент, когда мои тапочки с ногами, засунутыми внутрь, подбирались к дивану - одному Богу известно, ну и еще паре умников.
Я закрыла глаза - это же мои глаза, кто же их закроет, если я не закрою, и легла спать, а когда открыла глаза, было уже полтора дня спустя, и ни дивана, ни комнаты, ни тапочек, ни яда было мной не обнаружено. А обнаружены мною были только твои лохматые рыжие волосы, Яд, только они, да широкая твоя спина, которая мерно вздымалась да опускалась, и в которую я, недолго думая, прямо носом и уткнулась.
Тебе нельзя забывать, что это было через полтора дня после того, как «я люблю тебя» перестало существовать, а именно двадцать восьмого сентября, и поэтому я не уверена, что это была именно твоя спина, Яд, но в любом случае, она была очень похожа на твою, так что беспокоится тебе совершенно не о чем, хотя, впрочем, и не беспокоиться тоже.
Да, Яд, ты продолжал окружать меня со всех сторон. Но я уже начинала понимать, что жизни ни в этом Яде, ни в подобии твоей спины, ни в чем там еще находят жизнь, нет. Нет жизни, а где нет жизни - там и глаза закрыты, потому что на что еще смотреть, если не на саму жизнь, а если жизни нет, то и смотреть не на что.
Долго я не смотрела никуда, пока не взялась за пересматривание двадцать восьмого марта с самого утра и до самого закрытия глаз.
Двадцать восьмого марта в двенадцать часов пополудни я встретила копну твоих темных волос и поняла - с этого момента я могу научно популярно объяснить всему миру что такое Любовь! Любовь - это Яд. Все.
Двадцать восьмого марта в двенадцать часов и одну минуту твоя широкая спина врезалась прямо в мой нос, и мой нос, не смотря на все исследования ученых и животное прошлое, не смог сразу распознать Яд, но при этом незамедлительно врезался в него сам. И если мой нос не смог почувствовать Яд, и мои глаза не увидели Яд, а только ежик твоих каштановых волос, и если мои руки, только соприкоснувшись с твоим телом, не подсказали мне, что тебя зовут Яд, а Яд вреден для моего организма, то как тогда? Как тогда вообще можно все?
А вот так - «нужно еще иметь в себе немного яда, чтобы смотреть приятные сны».
Я говорю - март. Какой же я говорю март, пусть это и было семь месяцев назад, но теперь-то уже сентябрь или где-то там. Сентябрь и ни Ядом меньше, поэтому никаких больше подробностей и последовательностей, потому что с ними никак уж не разобраться, в чем тут на самом деле дело.
А дело в том, что никогда не знаешь, как Яд заберется под твою кожу и как он будет там, под твоей кожей, на тебя влиять. И как ты будешь на него влиять, и не возникнет ли у тебя иммунитет, и не понадобиться ли тебе другой Яд, чтобы видеть приятные сны. Только вот жизни ни в этом Яде, ни в этих приятных снах нет, то есть, конечно, есть, но совсем не такая, какая нужна счастливому человеку.
Когда твои зеленые глаза, Яд, вперились в мой не по-русски большой нос, а потом ухмылка заиграла на твоем лице, я поймала себя на том, что хуже Яда чем Ты на свете не найти никогда. Но после этого сентября, ты значительно осмелел и уже через пару дней мой нос совершенно не мешал тебе кусать мои губы и оставлять фиолетовые пятна на моей шее. Бог тебе судья, Яд, но мне казалось, что в эти моменты ты исключительно положительно влияешь на мое здоровье.
Я никогда не забуду этот день - двадцать восьмое сентября, когда ты, юный, весь-сама жизнь, грел мои руки, и восходящее солнце делало янтарными твои карие глаза, Яд. Я тогда подумала: должно быть тебя зовут Иисус, потому что только у него были такие глаза, никаких других глаз у него просто не могло быть.
Кстати, да, Яд. А как меня зовут?
Твои серо-голубые глаза. Меня зовут твои серо-голубые глаза, Яд. Сколько можно терпеть эти нескончаемые минуты от двенадцать ноль ноль до двенадцать ноль двух, когда твои глаза и мимика твоего лица, Яд, говорили обо всем, что у нас будет дальше, а ты при этом вымолвил лишь «как тебя зовут». И в этом кричащем послании, я услышала, что все это кончиться двадцать восьмого сентября, Яд, потому что все возвращается на круги своя, и человеческое тело вырабатывает иммунитет против любого Яда, или умирает, а Иисус тут совершенно не причем. Так что я только закрываю глаза - и дело с концом.
Так как меня зовут, а, Яд?
А зовут меня, как и всех девочек в мире зовут - ласково. По-разному все зовут, кто как умеет и на что рассчитывает.
А мои штаны из тонкого льна, а тапочки мягкие, как подшерсток у кролика, а какого цвета у тебя там глаза, или волосы какой длинны - это все мелочи, Яд. Это же не меняет ничего по сути - ни двадцать восьмого сентября, ни моих ревностных конвульсий, ни твоего во всем этом неучастия. Мелочи с цветом твоих волос - они только яду в огонь подбавляют. Я ведь раньше только тебе, Яд, могла сказать это «ялюблютебя», только тебе. Только тебе, какого бы цвета не были у тебя глаза. А теперь на дворе двадцать восьмое сентября, два часа пополудни, и включатель не работает, Яд. Включатель не работает. Я закрываю глаза. Я первый раз в жизни не люблю Яд.