...умер beglyi ...
Оригинал взят у beglyi в Н. Л. Трауберг умерла
Сегодня у меня очень короткая суббота - мой выходной день - а вчера короткого дня не вышло, потому что после работы было одно важное дело до самого позднего вечера, и, вернувшись, я сразу уснул.
Проснулся - 8 часов. Я редко так поздно просыпаюсь - просто редко так сильно устаю к вечеру. Я напился чаю, покурил и вдруг прочёл в Интернете: вчера умерла Наталья Леонидовна Трауберг.
http://jesuschrist.ru/forum/169818
Лето 2004 года. Я ещё в Иерусалиме, накануне отъезда в Москву. Я ничего об этом тогда не знал.
Это ошибка. Летом 2004 года я был уже в Москве и всё равно ничего не знал, а это ещё хуже.
В 1975 году я несколько месяцев снимал у неё комнату. Ни разу в конце месяца не заплатил. И каждый раз, выслушав моё покаянное признание в том, что денег опять нет, она с улыбкой говорила:
- Человек богат неоплатными должниками.
Сейчас я у мирно журчащего аппарата, с сигаретой, которую мне хочется потушить, потому что она не любила, когда я курил у неё в квартире. У ноги - бутылка Абсолюта с готовностью смотрит на меня снизу вверх. Но сегодня я к водке не прикоснусь - Наталья Леонидовна очень не любила меня пьяным или даже просто подвыпившим.
Однажды она мне сказала, перебивая какую-то мою хмельную ерунду:
- Пожалуйста, расскажите мне об этом, когда снова станете… настоящим.
И ещё был случай, когда она, вернувшись с похорон (я уж не помню, кого хоронили), сказала:
- Русские поминки! Какой странный обычай…. И совсем не похоже на древнюю славянскую тризну. Не похоже потому, что никто не думает о смерти, к которой человек всю жизнь шёл, и вот - он у цели.
Она, очень часто именно так говорила о смерти.
Сейчас в Интернете я не смог найти её фотографий тех лет, а только фотографии какой-то незнакомой мне старухи. Она такой не была.
Л. Улицкая написала в 1999 году точно: «Она была очень хороша собой, хотя и не была красива в общепринятом смысле слова. Красота с годами проходит, а прекрасность лица только возрастает».
И я думаю, что если б эти старческие фотографии оживить - лицо её снова стало бы невыразимо прекрасно.
Теперь, когда всё уже кончено - в этой жизни, по крайней мере - я могу признаться, что это была моя последняя юношеская влюблённость. Мне было около 30-ти лет, а ей - около 50-ти. Я не смел глаз на неё поднять, потому что любовь ведь имеет две стороны - светлую и тёмную. Я боялся, чтобы в глаза ей не бросилось тёмное. Мне казалось, что всё тёмное от неё далеко - думаю, так оно и было. А между тем, Наталья Леонидовна была матерью двоих детей, и я, дурак, мучился злой ревностью: Вот, я не смею, а кто-то посмел.
Никто никогда не узнает, догадывалась ли она о том, что я испытывал в её присутствии.
С ней тогда жила её дочка, которую звали, кажется, Машенька. Девочка-подросток, которая рисовала ангелов. Они сейчас в воспоминаниях кажутся мне очень похожими друг на друга. Собственно для меня тогда они представляли собою - что-то единое.
В том подъезде стены лифта, как водится, были разрисованы похабными рисунками и расписаны матерной бранью. Однажды вечером я обнаружил, что кто-то всё это безобразие стёр и стены вымыл.
- Миша, знаете, что мы придумали? - радостно улыбаясь, сказала мне Наталия Леонидовна. - Я вымыла стены лифта, а Маша сейчас разрисует их, и людям будет приятно ездить в лифте.
Господи, Боже мой! Где Ты?
Девочка хотела пойти с цветными фломастерами и расписать стены этого забытого Богом лифта изображениями ангелов небесных!
Чёрт бы всё побрал! Я потратил целый вечер, чтобы отговорить их обоих от этого намерения. Я ведь знал, что уже к утру, эти изображения будут украшены такими комментариями, которых им обоим лучше не читать. Но они этому не хотели верить. Наконец, Наталия Леонидовна со вздохом сказала:
- Многие наши соседи не верят в Бога. Так вы считаете, что это будет для них тяжело? Ангелы…. Вероятно…. Может быть, вы правы.
Наталья Леонидовна была католичкой - не на общей волне тогдашнего движения столичной интеллигенции в сторону религии, а в силу образования, громадного по объёму, и в результате серьёзных размышлений.
Мои всегда очень резкие и самоуверенные суждения вроде того, что русское православие - есть религия простого народа, всегда вызывало у неё улыбку.
Сердиться она не умела. Тем более, не умела никого высмеивать. Но иногда она могла разгневаться.
Однажды она предложила мне выправить и отредактировать огромную рукопись. Это было в переводе с английского историческое исследование, которое называлось, кажется, «История хасидов». Дело было самиздатское, гонорара не предусматривало, но это было серьёзное дело.
Весь этот текст, как, впрочем, и неведомые мне тогда хасиды и их история, вызвали во мне тоскливую скуку, я застрял на первой же странице. И через несколько дней сказал, что не справлюсь.
И вот она разгневалась. Широко открылись огромные глаза и с возмущением смотрели в мою захламленную всякой бестолочью, нахватанной невесть где, душу:
- Вы не прочли. Вы, Миша, знаете, кто такие - хасиды?
- Это такая еврейская секта. Наталья Леонидовна, не сердитесь. Я….
- Вы тратите дни, а из них складываются годы. И проходит жизнь. И с чем вы придёте к своей смерти?
Она успокаивалась, улыбка, её восхитительная улыбка, полная добра и света, вернулась:
- Нет, хасиды - это не секта. Прочите. Конечно, вам это трудно отредактировать, но вы должны это знать и понять. Вы прочтёте?
И я совершенно искренне сказал:
- Я обещаю. Обязательно прочту.
Но я до сих пор не прочёл. И даже сейчас, когда долго работал уборщиком в иешиве любавического ребе, которая называется «Кохав ми Яаков» (Звезда Иакова), я толком не знаю, кто такие хасиды. И, возможно, я так никогда и не узнаю об этом. Потому что я просто маленький беглый на дальней дороге, за вечно уходящий горизонт, а Наталья Леонидовна Трауберг была великим человеком на маленькой планете Земля, которая для меня слишком велика, а для неё была слишком тесна.
Вот, сижу у аппарата и вспоминаю.
Что это такое было? Вот стихи из романа «Перелётный кабак» Честертона, которые перевёл Толя Якобсон, покончивший здесь, в Израиле, самоубийством. Его здесь совершенно ошибочно принимали за сумасшедшего.
Каждый ведь имеет право на ошибку. Это была ошибка. И Толя повесился.
Десять лет назад Наталья Леонидовна прочла этот перевод, давая интервью моей двоюродной сестрёнке Зое Световой. Я только что это прочёл в Интернете. Зоенька, спасибо!
В городе, огороженном непроходимой тьмой,
спрашивают в парламенте,
кто собрался домой.
Никто не отвечает.
Дом не по пути.
Да все перемерли,
и домой некому идти.
Но люди еще проснутся,
они искупят вину.
Ибо жалеет Господь
свою больную страну.
Умерший и воскресший, хочешь домой.
Душу свою вознесший,
Хочешь домой.
Ноги изранишь,
силы истратишь,
сердце разобьешь.
И тело твое будет пробито,
но до дома дойдешь.
Оковы спадут сквозь годы.
Кто еще хочет свободы?
Кто еще хочет победы?
Идите домой!
Сегодня у меня очень короткая суббота - мой выходной день - а вчера короткого дня не вышло, потому что после работы было одно важное дело до самого позднего вечера, и, вернувшись, я сразу уснул.
Проснулся - 8 часов. Я редко так поздно просыпаюсь - просто редко так сильно устаю к вечеру. Я напился чаю, покурил и вдруг прочёл в Интернете: вчера умерла Наталья Леонидовна Трауберг.
http://jesuschrist.ru/forum/169818
Лето 2004 года. Я ещё в Иерусалиме, накануне отъезда в Москву. Я ничего об этом тогда не знал.
Это ошибка. Летом 2004 года я был уже в Москве и всё равно ничего не знал, а это ещё хуже.
В 1975 году я несколько месяцев снимал у неё комнату. Ни разу в конце месяца не заплатил. И каждый раз, выслушав моё покаянное признание в том, что денег опять нет, она с улыбкой говорила:
- Человек богат неоплатными должниками.
Сейчас я у мирно журчащего аппарата, с сигаретой, которую мне хочется потушить, потому что она не любила, когда я курил у неё в квартире. У ноги - бутылка Абсолюта с готовностью смотрит на меня снизу вверх. Но сегодня я к водке не прикоснусь - Наталья Леонидовна очень не любила меня пьяным или даже просто подвыпившим.
Однажды она мне сказала, перебивая какую-то мою хмельную ерунду:
- Пожалуйста, расскажите мне об этом, когда снова станете… настоящим.
И ещё был случай, когда она, вернувшись с похорон (я уж не помню, кого хоронили), сказала:
- Русские поминки! Какой странный обычай…. И совсем не похоже на древнюю славянскую тризну. Не похоже потому, что никто не думает о смерти, к которой человек всю жизнь шёл, и вот - он у цели.
Она, очень часто именно так говорила о смерти.
Сейчас в Интернете я не смог найти её фотографий тех лет, а только фотографии какой-то незнакомой мне старухи. Она такой не была.
Л. Улицкая написала в 1999 году точно: «Она была очень хороша собой, хотя и не была красива в общепринятом смысле слова. Красота с годами проходит, а прекрасность лица только возрастает».
И я думаю, что если б эти старческие фотографии оживить - лицо её снова стало бы невыразимо прекрасно.
Теперь, когда всё уже кончено - в этой жизни, по крайней мере - я могу признаться, что это была моя последняя юношеская влюблённость. Мне было около 30-ти лет, а ей - около 50-ти. Я не смел глаз на неё поднять, потому что любовь ведь имеет две стороны - светлую и тёмную. Я боялся, чтобы в глаза ей не бросилось тёмное. Мне казалось, что всё тёмное от неё далеко - думаю, так оно и было. А между тем, Наталья Леонидовна была матерью двоих детей, и я, дурак, мучился злой ревностью: Вот, я не смею, а кто-то посмел.
Никто никогда не узнает, догадывалась ли она о том, что я испытывал в её присутствии.
С ней тогда жила её дочка, которую звали, кажется, Машенька. Девочка-подросток, которая рисовала ангелов. Они сейчас в воспоминаниях кажутся мне очень похожими друг на друга. Собственно для меня тогда они представляли собою - что-то единое.
В том подъезде стены лифта, как водится, были разрисованы похабными рисунками и расписаны матерной бранью. Однажды вечером я обнаружил, что кто-то всё это безобразие стёр и стены вымыл.
- Миша, знаете, что мы придумали? - радостно улыбаясь, сказала мне Наталия Леонидовна. - Я вымыла стены лифта, а Маша сейчас разрисует их, и людям будет приятно ездить в лифте.
Господи, Боже мой! Где Ты?
Девочка хотела пойти с цветными фломастерами и расписать стены этого забытого Богом лифта изображениями ангелов небесных!
Чёрт бы всё побрал! Я потратил целый вечер, чтобы отговорить их обоих от этого намерения. Я ведь знал, что уже к утру, эти изображения будут украшены такими комментариями, которых им обоим лучше не читать. Но они этому не хотели верить. Наконец, Наталия Леонидовна со вздохом сказала:
- Многие наши соседи не верят в Бога. Так вы считаете, что это будет для них тяжело? Ангелы…. Вероятно…. Может быть, вы правы.
Наталья Леонидовна была католичкой - не на общей волне тогдашнего движения столичной интеллигенции в сторону религии, а в силу образования, громадного по объёму, и в результате серьёзных размышлений.
Мои всегда очень резкие и самоуверенные суждения вроде того, что русское православие - есть религия простого народа, всегда вызывало у неё улыбку.
Сердиться она не умела. Тем более, не умела никого высмеивать. Но иногда она могла разгневаться.
Однажды она предложила мне выправить и отредактировать огромную рукопись. Это было в переводе с английского историческое исследование, которое называлось, кажется, «История хасидов». Дело было самиздатское, гонорара не предусматривало, но это было серьёзное дело.
Весь этот текст, как, впрочем, и неведомые мне тогда хасиды и их история, вызвали во мне тоскливую скуку, я застрял на первой же странице. И через несколько дней сказал, что не справлюсь.
И вот она разгневалась. Широко открылись огромные глаза и с возмущением смотрели в мою захламленную всякой бестолочью, нахватанной невесть где, душу:
- Вы не прочли. Вы, Миша, знаете, кто такие - хасиды?
- Это такая еврейская секта. Наталья Леонидовна, не сердитесь. Я….
- Вы тратите дни, а из них складываются годы. И проходит жизнь. И с чем вы придёте к своей смерти?
Она успокаивалась, улыбка, её восхитительная улыбка, полная добра и света, вернулась:
- Нет, хасиды - это не секта. Прочите. Конечно, вам это трудно отредактировать, но вы должны это знать и понять. Вы прочтёте?
И я совершенно искренне сказал:
- Я обещаю. Обязательно прочту.
Но я до сих пор не прочёл. И даже сейчас, когда долго работал уборщиком в иешиве любавического ребе, которая называется «Кохав ми Яаков» (Звезда Иакова), я толком не знаю, кто такие хасиды. И, возможно, я так никогда и не узнаю об этом. Потому что я просто маленький беглый на дальней дороге, за вечно уходящий горизонт, а Наталья Леонидовна Трауберг была великим человеком на маленькой планете Земля, которая для меня слишком велика, а для неё была слишком тесна.
Вот, сижу у аппарата и вспоминаю.
Что это такое было? Вот стихи из романа «Перелётный кабак» Честертона, которые перевёл Толя Якобсон, покончивший здесь, в Израиле, самоубийством. Его здесь совершенно ошибочно принимали за сумасшедшего.
Каждый ведь имеет право на ошибку. Это была ошибка. И Толя повесился.
Десять лет назад Наталья Леонидовна прочла этот перевод, давая интервью моей двоюродной сестрёнке Зое Световой. Я только что это прочёл в Интернете. Зоенька, спасибо!
В городе, огороженном непроходимой тьмой,
спрашивают в парламенте,
кто собрался домой.
Никто не отвечает.
Дом не по пути.
Да все перемерли,
и домой некому идти.
Но люди еще проснутся,
они искупят вину.
Ибо жалеет Господь
свою больную страну.
Умерший и воскресший, хочешь домой.
Душу свою вознесший,
Хочешь домой.
Ноги изранишь,
силы истратишь,
сердце разобьешь.
И тело твое будет пробито,
но до дома дойдешь.
Оковы спадут сквозь годы.
Кто еще хочет свободы?
Кто еще хочет победы?
Идите домой!