Фелисита значит «счастливая»
Интервью с монахиней Нийоле Садунайте, осужденной в 1970-е годы по делу «Хроники Литовской католической церкви»
16 и 17 июня 1975 года Верховный суд ЛитССР рассматривал дело № 416 по обвинению Нийоле Садунайте в «антисоветской агитации и пропаганде», конкретно - в размножении и распространении «Хроники ЛКЦ». Подсудимая отказалась от защитника. В зале суда присутствовали только 5 работников КГБ и 6 солдат. Даже свидетелям, за исключением брата подсудимой Ионаса Садунаса, судья не разрешила после дачи показаний остаться в зале. Работники КГБ утверждали, что суд - закрытый.
Матушка Нийоле, мы читали Ваше интервью, где рассказывалось, как Вы любите КГБ...
Очень люблю! Они путешествие мне такое устроили! Семь тысяч километров от Литвы, бесплатно, с охраной, как президент ехала, никто не мог обидеть, кушала бесплатно, спала, ни за электричество, ни за квартиру, ни за общежитие платить не надо! А теперь попробуй поехать в Красноярск или на Север! Сколько это потребует денег!
И нам захотелось спросить, откуда у Вас взялось то мужество, которое Вы проявили в отстаивании веры? Кто Ваши родители? Как Вас воспитали?
Меня крестили с именем Фелисита Нийоле. Фелисита значит счастливая. Когда мама меня ждала, ей было 23 года, и она была студенткой академии, где папа уже преподавал. Она очень простудилась, у нее был мокрый гнойный плеврит. Тогда, в 1938 году, аборты в Литве были запрещены, но когда врачи ее обследовали, они сказали: «Ты умрешь, и ребенок в тебе умрет. Тебе 23 года, у тебя сын почти трех лет. Мы спасем твою жизнь». Мама отвечает: «Что вы говорите? Это все равно что сказать: убей сына и будешь жить. Это тоже ребенок. Богу знать, кому жить! Его воля». И мама очень легко меня родила, говорила, я с таким шумом пришла в этот свет, и теперь такая шумная.
Папа и мама были очень добрыми и помогали бедным людям, которые тяжело жили, - и ремонтом, и деньгами, ну, чем могли, потому что сами тоже жили тяжело. И вот как-то ночью прибежал один из этих бедных людей, одетый в лохмотья, чтобы его не узнали, и говорит моему отцу: «Садунас, беги! В 3 часа повезут в Сибирь». Мне тогда был шестой год. Мы просто встали с кроватей, запрягли две лошади (может быть, у нас были, может быть, мы их одолжили, не помню), сели в большой воз и так поехали через всю Литву - и убежали! Там, где мы жили, очень хорошие профессора были, очень верующие. Их тоже предупредили. И один из них (у них в семье тоже два ребенка было) в ответ сказал: «Я никому зло не сделал, зачем меня увозить?» Не поверил! Но его увезли. И семью его тоже. Потом семьи отделяли от мужчин. В лагерях женщины с детьми жили отдельно. Им было очень тяжело.
А мы так и ехали, ехали, ехали и приехали совсем в другой край Литвы. Там была семинария1, и епископ Винцентас Борисявичюс нас принял. Папа преподавал в семинарии, и мы там жили. Я прошла там миропомазание и первое причастие. Мне и семи лет не было, это было в 1945-м. А осенью в семинарию пришли из КГБ. Папы не было, его предупредили, что было КГБ, и сказали, чтобы он пришел в их здание. Но папа пошел домой, мы сразу спустились в подвал, дождались ночи и ночью переехали в ближайший городок, а рано утром с поездом отправились совсем в другой край Литвы - Аникщяй. Там работал папин друг, и он помог папе устроиться агрономом. А епископа Винцентаса Борисявичюса зимой 1945 года, в конце декабря, перед Рождеством, арестовали и 10 месяцев очень жестоко мучили, потому что хотели завербовать, и в 1946 году расстреляли.
В то время где-то было немного жестче, где-то более мягко. Папа работал с простыми людьми, с доярками, и даже они боялись в костел идти, опасались, что потеряют работу! Все-таки в коровнике работать было легче, чем где-то там на поле, и, может быть, там можно было больше достать молочка. Люди тогда не очень честно жили, потому что голод был. Страшно! А папа каждое воскресенье шел в костел и всегда так открыто, и причащался каждый раз. Его вызывают КГБ или партийный секретарь и на него кричит: «Садунас, ты демонстративно ходишь в костел!», а он говорит: «Я не демонстративно, я просто хожу, не бью в барабан и не кричу: "Смотрите, Садунас идет в костел!" Вот вы идете в ресторан, в кино, в магазин, так я в костел иду!» Они как-то пригрозили, что он будет без работы, что мы все помрем с голоду. Папа говорит: «Бог дал зуб, даст и хлеб! Пойду сам дренаж делать, самым простым рабочим, и с голода не помрем!» А он был им в то время нужен, потому что в колхозах, совхозах было очень нужно знать, какая земля, как ее обрабатывать, что лучше делать, чтобы был урожай, а папа как раз это умел. Он верил, что он в руках Господа, и мне это был такой пример! Я так гордилась! Я и вообще характер папы получила, я тоже сангвиник, тоже всегда с шутками!
Читать далее
16 и 17 июня 1975 года Верховный суд ЛитССР рассматривал дело № 416 по обвинению Нийоле Садунайте в «антисоветской агитации и пропаганде», конкретно - в размножении и распространении «Хроники ЛКЦ». Подсудимая отказалась от защитника. В зале суда присутствовали только 5 работников КГБ и 6 солдат. Даже свидетелям, за исключением брата подсудимой Ионаса Садунаса, судья не разрешила после дачи показаний остаться в зале. Работники КГБ утверждали, что суд - закрытый.
Матушка Нийоле, мы читали Ваше интервью, где рассказывалось, как Вы любите КГБ...
Очень люблю! Они путешествие мне такое устроили! Семь тысяч километров от Литвы, бесплатно, с охраной, как президент ехала, никто не мог обидеть, кушала бесплатно, спала, ни за электричество, ни за квартиру, ни за общежитие платить не надо! А теперь попробуй поехать в Красноярск или на Север! Сколько это потребует денег!
И нам захотелось спросить, откуда у Вас взялось то мужество, которое Вы проявили в отстаивании веры? Кто Ваши родители? Как Вас воспитали?
Меня крестили с именем Фелисита Нийоле. Фелисита значит счастливая. Когда мама меня ждала, ей было 23 года, и она была студенткой академии, где папа уже преподавал. Она очень простудилась, у нее был мокрый гнойный плеврит. Тогда, в 1938 году, аборты в Литве были запрещены, но когда врачи ее обследовали, они сказали: «Ты умрешь, и ребенок в тебе умрет. Тебе 23 года, у тебя сын почти трех лет. Мы спасем твою жизнь». Мама отвечает: «Что вы говорите? Это все равно что сказать: убей сына и будешь жить. Это тоже ребенок. Богу знать, кому жить! Его воля». И мама очень легко меня родила, говорила, я с таким шумом пришла в этот свет, и теперь такая шумная.
Папа и мама были очень добрыми и помогали бедным людям, которые тяжело жили, - и ремонтом, и деньгами, ну, чем могли, потому что сами тоже жили тяжело. И вот как-то ночью прибежал один из этих бедных людей, одетый в лохмотья, чтобы его не узнали, и говорит моему отцу: «Садунас, беги! В 3 часа повезут в Сибирь». Мне тогда был шестой год. Мы просто встали с кроватей, запрягли две лошади (может быть, у нас были, может быть, мы их одолжили, не помню), сели в большой воз и так поехали через всю Литву - и убежали! Там, где мы жили, очень хорошие профессора были, очень верующие. Их тоже предупредили. И один из них (у них в семье тоже два ребенка было) в ответ сказал: «Я никому зло не сделал, зачем меня увозить?» Не поверил! Но его увезли. И семью его тоже. Потом семьи отделяли от мужчин. В лагерях женщины с детьми жили отдельно. Им было очень тяжело.
А мы так и ехали, ехали, ехали и приехали совсем в другой край Литвы. Там была семинария1, и епископ Винцентас Борисявичюс нас принял. Папа преподавал в семинарии, и мы там жили. Я прошла там миропомазание и первое причастие. Мне и семи лет не было, это было в 1945-м. А осенью в семинарию пришли из КГБ. Папы не было, его предупредили, что было КГБ, и сказали, чтобы он пришел в их здание. Но папа пошел домой, мы сразу спустились в подвал, дождались ночи и ночью переехали в ближайший городок, а рано утром с поездом отправились совсем в другой край Литвы - Аникщяй. Там работал папин друг, и он помог папе устроиться агрономом. А епископа Винцентаса Борисявичюса зимой 1945 года, в конце декабря, перед Рождеством, арестовали и 10 месяцев очень жестоко мучили, потому что хотели завербовать, и в 1946 году расстреляли.
В то время где-то было немного жестче, где-то более мягко. Папа работал с простыми людьми, с доярками, и даже они боялись в костел идти, опасались, что потеряют работу! Все-таки в коровнике работать было легче, чем где-то там на поле, и, может быть, там можно было больше достать молочка. Люди тогда не очень честно жили, потому что голод был. Страшно! А папа каждое воскресенье шел в костел и всегда так открыто, и причащался каждый раз. Его вызывают КГБ или партийный секретарь и на него кричит: «Садунас, ты демонстративно ходишь в костел!», а он говорит: «Я не демонстративно, я просто хожу, не бью в барабан и не кричу: "Смотрите, Садунас идет в костел!" Вот вы идете в ресторан, в кино, в магазин, так я в костел иду!» Они как-то пригрозили, что он будет без работы, что мы все помрем с голоду. Папа говорит: «Бог дал зуб, даст и хлеб! Пойду сам дренаж делать, самым простым рабочим, и с голода не помрем!» А он был им в то время нужен, потому что в колхозах, совхозах было очень нужно знать, какая земля, как ее обрабатывать, что лучше делать, чтобы был урожай, а папа как раз это умел. Он верил, что он в руках Господа, и мне это был такой пример! Я так гордилась! Я и вообще характер папы получила, я тоже сангвиник, тоже всегда с шутками!
Читать далее