Три периода подъема в истории русской православной Церкви
Три периода подъема в истории русской православной Церкви
В первый период
Во второй период
Собор русских миссионеров: свт. Николай, архиеп. Японский,
сщмч. Александр Хотовицкий, свт. Стефан Пермский,
прп. Макарий Алтайский, свт. Тихон, патриарх Московский,
свт. Иннокентий Московский со свв. равноапп. Кириллом и Мефодием,
просветителями славян
В третий период
Миссионерство в это время достигло своей вершины. Как и в прежние рассмотренные нами периоды, и во внешней, и во внутренней миссии зачастую надо было начинать «с нуля». Но в это время лучше, чем раньше знали, что и как надо делать. Прекрасный пример тому во внешней миссии - Алтайская миссия во главе с архим. Макарием Глухаревым, миссии во главе со св. Иннокентием Вениаминовым, отчасти деятельность Миссионерского общества и Японская миссия во главе со св. равноап. Николаем Касаткиным. Их деятельность получила живой отклик в самой России, влияя даже на формирование общерусского самосознания в плане осмысления призвания русского народа, т. е. «русской идеи», получившей в к. ХIХ-н. XX в. прямо миссионерско-мессианскую окраску. Это говорит и о признании заслуг русской миссии. Не случайно видные миссионеры подчас оказывались во главе даже ведущих российских епархий и в Синоде, что чуть не стало своеобразной традицией в русской Церкви 2-ой пол. XIX- нач. ХХ в. Несмотря на то, что в свое время о них (как и вообще о ходе миссионерских дел) много писали, их лучшие достижения теперь почти неизвестны нашей Церкви. Постараемся же выбрать и изложить самое характерное и интересное.
[Spoiler (click to open)]
Архим. Макарий Глухарев (>1848) был старшим современником св. Иннокентия. Его опыт уникален. С его миссии позже старались брать пример (Киргизская, Иркутская, Забайкальская миссии), ее называют «первой правильной организованной миссией» (13, с. 374), «замечательной своей продуманной организацией и глубоким влиянием на жизнь народа» (2, с. 54). Однако, судя с внешней стороны, часто и видели одно только внешнее: устройство миссионерских станов с храмами, часовнями и школами, водворение новокрещенных около станов, разъезды, основание монастырей, переводы книг и молитв на местный язык и т. н. (см. 12, с. 40). Так в чем же состоит уникальность опыта, если отставить на второй план то, что связано с уникальностью самого духовного лица архим. Макария и его ближайших сотрудников? Во-первых, действовали очень осторожно: крестили после долгого научения вере (оглашения), старались утвердить новокрещенных в вере и воспитывать в нравственной жизни, для чего вели беседы, устраивали школы и проч. Так, архим. Макарий сам, быстро ознакомившись с алтайским наречием татарского языка, составил его словарь и сделал много необходимых для подготовки к крещению и утверждения в вере переводов - молитвы Господней, десяти заповедей, краткой священной истории, исповеди, вопросов при крещении, нескольких псалмов, евангелия от Матфея и т. д. (см. 13, с. 374). Во-вторых, заботились о материальном благосостоянии новокрещенных: призывали к оседлой жизни, помогали устроить домашнее хозяйство, лечили больных и устроили больницу. Архим. Макарий же в своей квартире содержал сирот-мальчиков, а во время голода на Алтае в 1839-40 гг., ездил в Москву за помощью новокрещенным (как это напоминает св. Стефана Пермского!). В-третьих, решили один из самых сложных вопросов церковной жизни, касающийся христианского служения каждого - дали посильное, полезное и интересное дело всем желающим. Особенно важно и трудно это было сделать для женщин, обычно определяемых в своей жизни лишь околоцерковными, а то и совсем нецерковными делами и обстоятельствами. В 1840 г. была учреждена при миссии женская община из вдов и девиц (тут уже вспоминается столь далекое первохристианство!), которые, подобно древним диакониссам, готовили женщин к крещению, учили их вере и жизни, помогали как акушерки, воспитывали девочек и др. В том же году из Москвы приехала француженка Софи Вальмон, которая также оглашала женщин, учила христианству, лечила, вела беседы по домам и в собственной квартире (!), читала им (чем не салон?), устроила для девочек небольшую школу. Как и все подобного рода люди, архим. Макарий привлекал к делу дополнительные материальные средства и «даже свой магистерский оклад употреблял на вспомоществование новым христианам» (13, с. 374).
Таким образом, миссия служила христианской проповеди, но так, что, не насилуя местных обычаев, сразу прививала достижения русской и мировой культуры (вот бы в то время все это и нам, русским!).
Архим. Макарий сознательно отдавал миссии всю свою жизнь. «Прочно и разумно поставив дело на Алтае», архим. Макарий заботился об улучшении миссионерского дела вообще и с этой целью написал «Мысли о способах к успешнейшему распространению христианской веры между магометанами, евреями и язычниками в Российской державе» (12, с. 31).
В 1843 г. он оставил миссию по состоянию здоровья и удалился на покой в связанный со старчеством Волховский монастырь. За 13 лет деятельности миссия, которую он возглавлял, крестила «всего» 645 человек, «но зато эти обращенные были как возрождены вновь» (см. там же). Это ли не идеальный плод всякой подлинно-христианской миссии?
Традиция архим. Макария была поддержана и продолжена, результаты с каждым годом становились все ощутимее. С 1874 г. получена своя типография, в 1876 г. в Улале (где разместился центр миссии) открылись центральное миссионерское училище, детский приют и центральная миссионерская больница, в 1879 г. в новом центре - г. Бийске учреждено катехизаторское училище. К 1890 г. (т. е. за 60 лет) крещено (можно надеяться, в основном - не формально) более трети «инородцев» (см. там же, с. 32).
Конечно, было много и трудностей. Чтобы нам хотя немного представить себе живой контекст миссионерской работы во 2-й пол. XIX в., приведем несколько отрывков из наугад взятого документа того времени - «Записок миссионера Черно-Ануйского отделения свящ. Филарета Синьковского за 1878 г.»
Из «Записок» мы узнаем, что главные препятствия миссии среди многонационального местного населения чинят мусульмане-киргизы и... русские (21, с. 271). Не имея сил бороться против влияния некрещеных киргизов на новокрещеных, о. Филарет вспоминает про внешнюю силу и пишет: «Может быть выдворение искрещенных киргиз (генерал-губернатором из всего Бийского округа) отзовется уменьшением прозелитов из киргиз, но зато ( ? ) прекратится и ренегатство". (21, с. 268). «В селениях, в которых большинство составляют новокрещенные инородцы, духовная жизнь кипит. Один нерадивый новокрещенный инородец из другого селения ворчит, попав туда: "Там все наставники!" (21, с. 270). Далее приводится интересное описание работы миссионера в одном из таких же благоуспешных селений - Ильинском: «В течение настоящего года 14 раз посетивши ильинцев, кроме богослужений и поучений в церкви, я с некоторыми ильницами вел и домашние беседы с целью уяснения им правильного понятия о христианских добродетелях, выраженных в евангельских учениях, в противовес тем предрассудкам и суевериям, которые являются как бы непременными спутниками при развитии религиозной жизни и которыми так богато местное русское (!) население» (21, с. 277). И еще: «На другой день после освящения места для церкви, ...я открыл в Ильинском школу, в которую не замедлили поступить 31 человек обоего пола... В послеобеденное время воскресных дней, по моему совету, учитель Каншин (о, если бы все учителя того времени трудились в этом направлении! - прим. автора) собирает ильинцев для слушания духовно-нравственных чтений, которые мною предварительно указываются» (21, с. 280). Но вот мы вновь и вновь встречаемся с проблемой внутренней миссии, вернее, с фактом ее крайнего отставания от внешней: «...Миссионеру приходится не только трудиться над обращением язычников ко Христу, но и прирожденных христиан знакомить с неведомым им учением Христа, если не исцеляя, то, но крайней мере, ослабляя те нравственные недуги, которыми легко может заразиться общество при своем обрусении» (21, с. 275). Кроме того, что в духовном отношении традиционно православное русское население совершенно невежественно, оно еще и расколото. «Нужда для здешнего населения в противораскольническом миссионере здесь очевидная. Необходимо, однако, чтобы миссионер не был в материальной зависимости от своей паствы», - сразу же предупреждает опытный миссионер (21, с. 277). Так многообразно продолжали сказываться болезни исторического пути русской Церкви. Их плод в настоящую историческую эпоху известен...
Миссионерская деятельность другого великого миссионера сер. XIX в., свт. Иннокентия Московского, с внешней стороны также как будто ничем особо не привлекает. Как будто все то же, уже нам знакомое и даже профессиональное, официальное (ср. 12, с. 6): миссионерские путешествия, станы, постройка храмов, школы, переводы молитв и некоторых текстов на местные языки и наречия, попутная, в связи с этим, ученая деятельность. Его ревностное служение в течение 10 лет на о. Уналашка Алеутского архипелага (1824-1834), 5 лет на о. Ситка (1834-1839), а потом 28 лет в качестве первого камчатского епископа (1840-1868) привели свт. Иннокентия на московскую кафедру (1869-1879), и этот факт уже заставляет нас задуматься. К нему надо добавить хорошие численные результаты крещений. Но этого самого по себе, как известно, тоже еще недостаточно. Душа и дело свт. Иннокентия раскрываются в его произведениях. Он составил для благочинного северо-американских приходов «Инструкцию», для священников-миссионеров - «Наставление», а для новообращенных среди своей алеутской паствы - книжечку: «Указание пути в Царство Небесное», пользовавшуюся большой популярностью среди малых народов Севера и представляющую из себя небольшой, но удивительно живой катехизический текст для самого простого люда.
Для нас особый интерес представляет «Наставление», полное название которого в его отдельном издании (М., 1881) было таково: «Наставление священнику, назначаемому для обращения иноверных и руководствования обращенных в христианскую веру, составленное в Бозе почившим Высокопреосвященным Московским митрополитом Иннокентием пред вступлением его на Камчатскую кафедру», т.е. ок. 1840 г. Кроме собственно содержания, ценность этого документа заключается в том, что он имеет не только историческое, но и каноническое, руководственное значение в нашей Церкви, поскольку, во-первых, принадлежит одному из ее святых, а во-вторых, был утвержден митрополитом Санкт-Петербургским Серафимом, митрополитом Московским Филаретом Дроздовым и Св. Синодом (Указ Св. Синода об открытии Камчатской епархии от 10 января 1841 г. за № 42).
Первое же, что бросается в глаза при чтении «Наставления», это отношение к самому делу миссионерства как к особому благодатному, почти харизматическому служению: «Блажен, кого изберет Господь и поставит на такое служение», - говорит святитель (4, с. 69). Далее, это смелый взгляд на самое крещение, что выражается в следующей его цитате из синодального Указа 1777 г., требующего, «чтобы он [проповедник] не считал исполненным звание и долг свой в торопливом сподоблении крещения [обращаемых им], а старался бы внушить им силу христианского учения и руководствовать ко всякому благонравию, без чего крещение, дикарям преподаваемое, едва не может назваться злоупотреблением одного из величайших таинств христианской веры» (4, с. 70). Очень искренно и убедительно звучит в устах свт. Иннокентия напоминание о той молитве, которая необходима перед началом всякой борьбы с неверием, а также о любви как к своему делу, так и к тем, кому проповедуешь, ибо только любовь созидает (см. 4, с. 71). Интересен и еще один его совет из разряда приготовительных к веролроповеданию, чтобы «во время посещения отдаленных мест (таких, где уже положено начало христианства) не начинать богослужений и треб дотоле, пока не предложишь посещаемым тобою прихожанам хотя краткого поучения» (4, с. 71-72).
Далее, говоря о самом порядке веропроповедания, свт. Иннокентий вновь указывает на необходимость для этого быть исполненным и преизбыточествовать верою и любовью, чтобы иметь уста и премудрость, которая «указует как, где и что говорить. Итак, - продолжает святитель, - примечай и лови минуту сердечного расположения слушающих тебя. Сие время всегда благоприятно для сеяния слова Божия» (4, с. 73). Отмечая там же возможность применения различных способов проповедания в зависимости от внутреннего состояния души поучаемого, от его возраста и умственных способностей, великий миссионер дает и свою, пусть и требующую, с нашей точки зрения, некоторого еще уточнения, программу оглашения: «Когда увидишь, что слушатели твои тебя поняли и изъявят желание сопричислиться Христову стаду, тогда предлагать им: а) об условиях для желающих вступить в число верующих; б) о святом крещении как таинственном возрождении от воды и Духа, вводящем в новую жизнь христианскую, и о прочих таинствах, как средствах к получению благодати Иисуса Христа, и в) о том, как должен вести жизнь свою тот, кто хочет быть истинным христианином и, следовательно, воспитываться всеми плодами искупления» (4, с. 77).
Потом идут наставления святителя относительно учения, богослужения и обхождения с «инородцами». Здесь говорится, что если во всем, что относится к догматам веры и сущности деятельного учения, нельзя отступать ни на шаг, даже в случае угрозы смерти, то в вопросах формы, традиций и обрядов необходимо оказывать обращающимся нисхождение «частию по местным обстоятельствам, частию в ожидании утверждения их в вере и жизни» (4, с. 79).
Поскольку речь шла в основном о холодных районах, то о посте, например, говорится следующее: «...Пост их удобнее может состоять не в качестве, но в количестве и времени употребления пищи, (т. е. можно)... смотря но обстоятельствам, уменьшать количество приемлемой нищи и не принимать оной в ранние часы дня. Что касается до дней страстной седмицы и особенно дней перед Св. Пасхою, то убеждать всех проводить их в возможном посте - и телесном и душевном, в память спасительных страданий Иисуса Христа» (4, с. 79-80). Относительно общественной молитвы подобным же образом рекомендуется, чтобы «слушание обыкновенных богослужений, кроме литургии, не поставлять непременною для новообращающихся обязанностью» (4, с. 80). И еще: «Когда обыкновенно все посещаемые тобою должны исповедоваться и причащаться Св. Тайн, - не считать непременным то, чтобы они ходили в церковь целую неделю, как делается у нас обыкновенно, но столько, сколько позволят обстоятельства, и только советовать и напоминать им, чтобы они в то время как можно чаще в сердце своем молились Богу о прощении грехов своих, а также соблюдали бы, как возможно, строгий пост. Поучение слову Божию для них всегда есть лучшее приготовление к принятию таинств, нежели чтение обыкновенных псалмов и молитв, потому что никто из них долгое время не будет понимать того, что читается в церкви» (там же).
Также допускается облегчение строгости церковных правил при заключении браков, «впрочем, запрещения, положенные по сему предмету в книге Левит, должно иметь в виду неупустительно» (4, с. 81). То же и в вопросе присутствия в храме некрещенных. Рекомендуется «никаких заключенных до крещения браков, выключая самых кровных... не расторгать и в разбирательство их не входить», (там же). На каждом антиминсе разрешается «отправлять божественную литургию на всяком месте» (4, с. 82).
Говоря о месте постоянного пребывания проповедника там, где это более полезно и нужно, свт. Иннокентий замечает: «Сугубо счастлив тот проповедник, пребывание которого у себя инородцы считают своим счастьем» (там же). Далее дается еще целый ряд интереснейших советов:
«В преподавании учения... наблюдай, чтобы к изъяснению предметов последующих приступать не прежде, разве когда слушающие тебя все, или но крайней мере большая часть из них, поймут предыдущее, несмотря на то, хотя бы от сего могло замедлиться самое крещение многих. Чем тверже будет положено основание, тем прочнее будет здание и легче созидать его... Касательно учения веры и закона христианского никаких доказательств, Св. Писанием не подтвержденных, не употреблять... По если где Господь видимо явит силу Свою или в чудесном исцелении кого, или необыкновенном откровении и проч., то таковых дел Божиих не скрывать...
Для того, чтобы умножить число принимающих св. крещение, отнюдь не употреблять каких-либо мер и средств, несвойственных евангельскому духу и неприличных проповеднику, как то: ни принуждений, ни угроз, ни подарков, ни обещаний (льгот и проч.), ни каких-либо суетных обольщений, но всегда действовать с апостольской искренностью. К снодоблению св. крещения инородцев приступать не ранее, как они будут научены тобою вышеизложенным предметам веры и закона и когда они сами изъявят на то свое согласие...
По прибытии в... место, ...выдавай себя... за простого странника, ...(сразу) старайся заслужить о себе хорошее мнение и уважение... а кого не уважают, того и не слушают... Ничто не может оскорбить и раздражить столько дикарей, как явное презрение к ним и насмешки над ними и всем, что их... Будь кроток, ласков, прост и отнюдь не показывай величавого учительного вида... Вопрос от инородца касательно духовных предметов есть дело для проповедующего очень важное, ибо он может показать и состояние души вопрошающего, и способности его, и желание просвещения. Но не ответя инородцу один раз или ответя ему с оскорблением его, можно заставить его молчать навсегда... Ты, как проповедник Евангелия, не должен оскорблять и не желающих принять проповеди евангельской и обязан обходиться с ними дружелюбно...
От новообращающихся и новообращенных ни под каким видом не требовать никаких вкладов или приношений для церкви или на какие-либо другие богоугодные дела; но не отвергать и добродушно принимать приношения от тех, которые сами и но своей воле будут предлагать что-либо... Путешествие предпринимать во время удобное... , дабы неблаговременным путешествием не лишить выгод инородцев...
Ты должен в непродолжительное время узнать язык их... Старайся узнавать обстоятельно веру, обряды, обычаи, наклонности, характер и весь быт твоих прихожан ... В разбирательство мирских дел не входить и никакой власти... не ослаблять... Решительные и последние меры к защищению себя принимать не иначе, как только в самых крайних случаях. Но стократ блажен будет и, если сподобишься пострадать ради имени Христа» (4, с. 82-88).
Вот воистину «энциклопедия» миссионерской мудрости! Как это дополняет опыт Алтайской миссии архим. Макария и как до сих пор значительно! Но параллельно снова хочется заметить: как хорошо было бы все это обратить вовнутрь - на внутреннюю миссию в России. Интересно, что об этом, видимо, думали и оба великих миссионера. Они, вместе с третьим великим церковным деятелем того времени, митр. Филаретом Дроздовым, стали «духовными отцами» Российского миссионерского общества. Кроме того, каждый из них задумывался и о организации централизованного института для приготовления миссионеров. Об этом свидетельствуют соответствующий «Проект» архим. Макария Глухарева; письма Иннокентия, митр. Московского, к Муравьеву, Приб. к твор. свв. оо., 1889, кн. 3, с. 92-93; Собрание мнений и отзывов митр. Филарета, V, с 550 (см. 12, с. 6).
Российское миссионерское общество стало объединительным центром всех миссий (кроме Закавказья, где действовала своя организация, координирующая миссионерские усилия), полезным им и в материальном отношении. Общество открылось в С.-Петербурге в 1865 г., но из-за первоначального преобладания в нем светских людей вскоре потребовалась его реорганизация. В 1869 г. был принят новый Устав, а Совет общества был переведен в Москву, под председательство свт. Иннокентия. Своей целью Миссионерское общество поставило «содействовать миссиям в деле обращения в православную веру нехристиан и утверждения в ней обращенных». Оно заботилось о приготовлении миссионеров, оказывало материальное пособие миссиям книгами, вещами и деньгами, которые расходовались на содержание миссионеров, миссионерских церквей, больниц, школ, на издание новых нужных книг и т. д. В епархиях местными организациями общества являлись епархиальные комитеты под председательством правящего или викарного епископа.
В результате деятельности общества все миссии интенсифицировали свою деятельность, и «совращений в старую веру, так обычных среди инородцев в прежнее время, становилось меньше с каждым годом» (12, с. 8). По данным Общества, к концу XIX в. наибольший успех наблюдался среди язычников, меньший - среди магометан и иудеев, что и понятно, ибо эти религии были более развиты, а их последователи более сплочены и преданы своей вере, к тому же уже включавшей в себя традиционный элемент негативного и дискредитирующего отношения к христианству и вообще всему «русскому». Хотя были препятствия и в среде язычников, проистекающие от их религиозных властей и от их собственной малоразвитости и кочевого образа жизни. Со времени начала бурного развития в России протестантских и мистических сект миссионеры, стимулируемые Обществом, направили свои усилия и против их пропаганды. Но внутренняя миссия во многом еще оставалась отстающей и формальной.
Со 2-й же половины XIX в. стали быстро развиваться иностранные миссии русской православной Церкви. Мы по ряду причин не будем здесь затрагивать весьма успешной их деятельности, за исключением Японской миссии, основанной в 1870-1871 гг. св. равноап. Николаем Касаткиным (>1912). Это была как бы первая попытка воплощения общих заветов архим. Макария и свт. Иннокентия. Ее плод - образование новой поместной православной Церкви.
Святитель Николай начал свою деятельность в Японии с 1861 г. в качестве иеромонаха русского консульства в Хакодате. Ко времени открытия миссии, примерно за 10 лет, он уже накопил большой опыт: он усердно изучал японский язык и культуру, историю верований и нравов японцев, перевел Евангелие и начал переводить другие духовные (священные и богослужебные) книги. С самого начала он обратился с. проповедью к местному населению. И, во-первых, обратил одного жреца Сваабе, которого в тайном крещении назвал Павлом и который быстро сделался пламенным проповедником и катехизатором. К 1870 г. были крещены уже 12 человек и подготовлены еще 25. Это и дало повод для открытия миссии. Тогда же были разработаны «Положение для Российской духовной миссии в Японии» и «Инструкция для Начальника Российской духовной миссии в Японии», которые и были утверждены по определению Св. Синода 14-22 мая 1871 г., став действующими документами нашей Церкви. (См. Г. Барсов. Сборник действующих и руководственных церковных и церковно-гражданских постановлений по ведомству православного исповедания. Т. 1, Приложения, стр. CVII-CX, СПб, 1885).
Для нас, конечно, больший интерес представляет «Инструкция», где была сделана попытка объединить русский и японский миссионерский опыт. «Инструкция» требовала от миссионеров не только устной проповеди, но и создания основ православной христианской литературы, начиная со св. Писания и богослужебных книг до составления детских учебников закона Божия. Миссионеры должны были строго соблюдать правила благоприветливого, кроткого и осторожного поведения.
Обращалось внимание на первоочередное приготовление и крещение тех, которые потом, сами став катехизаторами, смогут и других научить. В условиях открытой несвободы проповеди «достаточно наученный вере и, для большей свободы в употреблении сил своих на дело служения вере, обеспеченный дневным пропитанием катехизатор, под руководством миссионера, может делать у себя веро-проповеднические собрания для своих знакомых, входить в другие дома с проповедью, и даже, по мере возможности, отправляться для проповеди в другие города и селения». (4, с. 57). Конечно, и сам миссионер должен «всегда держать свои двери открытыми для всех и равно идти всюду, где будет видеть надежду на успех проповеди» (там же).
Крестить рекомендовалось только после тщательного испытания, убедившись в твердости и искренности христианских убеждений. При этом отмечалось, что степень знания христианской науки не может быть у всех одна. Для старика-простолюдина достаточно ясно усвоить общее катехизическое учение, важнейшие события из священной истории и выучить наизусть главнейшие христианские молитвы. Для молодого человека из ученого класса еще требуется разобрать возражения против христианской веры, поставленные как «туземцами», так и «европейскими неверами», истолковать более трудные места священного писания, дать понятие об инославных христианских исповеданиях в сопоставлении с православием и проч. (см. 4, с. 57-58). После крещения также требовалось ревностное попечение о новопросвещенных, беспрерывное руководство ими, чтобы укрепиться им в новой жизни но духу Христову, в связи с чем «миссионеры обязаны поучать их, внушая им неуклонное исполнение принятых ими заповедей и уставов Церкви» (4, с. 58).
Дети японских христиан должны были быть воспитываемы в христианском духе. Их «учителями должны быть катехизаторы под тщательным наблюдением миссионеров. Когда же дана будет свобода вероисповедания, тогда при Миссии должны быть заведены открытые школы для детей» (там же). Заботой миссионеров должна была быть и подготовка равносильных себе проповедников. Для этого рекомендовалось избирать молодых людей (до 20 лет, «но с литературным японским образованием»), обучать их русскому языку и посылать в Россию в духовные семинарии и академии. «Лучшие из них по нравственности и уму могут быть удостаиваемы священнослужительских степеней; прочие же будут вполне надежными катехизаторами, наставниками в школах и переводчиками религиозных книг» (4, с. 59).
Ну а как же после такой «Инструкции» пошли дела в жизни (подробнее об этом см. 13, с. 380-381; 12, с. 55-57)? В 1871 г. в Хакодате и в 1872 г. в Токио были устроены миссионерские школы, давшие новых японских проповедников-катехизаторов. Но в 1872 г. в Хакодате и Сендае началось преследование православных христиан (особенно пострадал Сваабе). В 1872-1873 гг. в г. Иеддо организован миссионерский стан с переводческой и катехизаторской школами. В Хакодате функционировали школы для мальчиков (1871 г.) и для девочек (1873 г.). С 1873 г. началось богослужение на японском языке. С 1875 г. миссия находится под покровительством Миссионерского общества и в том же году рукополагается первый священник-японец - Павел Сваабе. С 1880 г. архим. Николай становится первым японским православным епископом. К концу столетия в Японии было уже более 250 общин и до 26 тысяч человек христиан с 36 священнослужителями. В Токио была семинария, катехизаторская, причетническая и женская школы. Первый выпуск Токийской семинарии произошел в 1882 г., а в 1889 г. два студента были отправлены в Россию для обучения в духовной академии. Миссия создала значительную переводную литературу и издавала три духовных журнала. В том же году в Японии была провозглашена полная свобода веры, что еще более расширило возможности миссии. Ежегодно собирались соборы, был благочинный. Приходы сами содержали катехизаторов и часто священников, нередко сами строили для себя храмы. Из России шли добровольные пожертвования. Миссия становилась весьма известной. При приходах укреплялись женские дружеские общества для религиозно-нравственного воспитания прихожан. Они проводили ежемесячные собрания с чтением житий святых, толкований на молитвы и свящ. Писание, истории пророков. Выбирали женщин и для оглашения язычниц, помощи бедным, для заботы о воспитании детей прихожан, для возбуждения веры в охладевших к ней и т. н.
Плоды не замедлили явиться. В период русско-японской войны 1904-1905 гг. духовная мудрость и такт свт. Николая позволили сохранить Церковь от разрушения. Верный принципу «не ослаблять никакой власти», он благословил в военное время православным японцам молиться за успех японской стороны, а сам, как русский гражданин, отстранился и временно ушел «в затвор». А в 1912 г., когда свт. Николай блаженно почил от трудов своих на земле, за его гробом протянулся кортеж длиною в несколько километров. Сам японский император удостоил его своим вниманием, несмотря на то, что он был «иностранцем». Это было впервые за всю многовековую историю страны Восходящего Солнца. Когда после канонизации св. равноап. Николая Японская автономная православная Церковь хотела перенести останки святого с городского кладбища в собор «Николай-до», ей отказали, сказав: «Он принадлежит всей Японии».
А Россия? Что же в эти годы происходило в России? Там все еще звучали не менее сильные, но только весьма мрачные слова сомнения, одним из первых произнесенные Лесковым в «Соборянах»: «Да было ли проповедано христианство на Руси?»
Нам и сейчас нечего на это ответить, кроме одного: оно проповедовалось... но и проповедуется!
Священник Георгий Кочетков "Крещение Руси и развитие русской миссии"
В первый период
Во второй период
Собор русских миссионеров: свт. Николай, архиеп. Японский,
сщмч. Александр Хотовицкий, свт. Стефан Пермский,
прп. Макарий Алтайский, свт. Тихон, патриарх Московский,
свт. Иннокентий Московский со свв. равноапп. Кириллом и Мефодием,
просветителями славян
В третий период
Миссионерство в это время достигло своей вершины. Как и в прежние рассмотренные нами периоды, и во внешней, и во внутренней миссии зачастую надо было начинать «с нуля». Но в это время лучше, чем раньше знали, что и как надо делать. Прекрасный пример тому во внешней миссии - Алтайская миссия во главе с архим. Макарием Глухаревым, миссии во главе со св. Иннокентием Вениаминовым, отчасти деятельность Миссионерского общества и Японская миссия во главе со св. равноап. Николаем Касаткиным. Их деятельность получила живой отклик в самой России, влияя даже на формирование общерусского самосознания в плане осмысления призвания русского народа, т. е. «русской идеи», получившей в к. ХIХ-н. XX в. прямо миссионерско-мессианскую окраску. Это говорит и о признании заслуг русской миссии. Не случайно видные миссионеры подчас оказывались во главе даже ведущих российских епархий и в Синоде, что чуть не стало своеобразной традицией в русской Церкви 2-ой пол. XIX- нач. ХХ в. Несмотря на то, что в свое время о них (как и вообще о ходе миссионерских дел) много писали, их лучшие достижения теперь почти неизвестны нашей Церкви. Постараемся же выбрать и изложить самое характерное и интересное.
[Spoiler (click to open)]
Архим. Макарий Глухарев (>1848) был старшим современником св. Иннокентия. Его опыт уникален. С его миссии позже старались брать пример (Киргизская, Иркутская, Забайкальская миссии), ее называют «первой правильной организованной миссией» (13, с. 374), «замечательной своей продуманной организацией и глубоким влиянием на жизнь народа» (2, с. 54). Однако, судя с внешней стороны, часто и видели одно только внешнее: устройство миссионерских станов с храмами, часовнями и школами, водворение новокрещенных около станов, разъезды, основание монастырей, переводы книг и молитв на местный язык и т. н. (см. 12, с. 40). Так в чем же состоит уникальность опыта, если отставить на второй план то, что связано с уникальностью самого духовного лица архим. Макария и его ближайших сотрудников? Во-первых, действовали очень осторожно: крестили после долгого научения вере (оглашения), старались утвердить новокрещенных в вере и воспитывать в нравственной жизни, для чего вели беседы, устраивали школы и проч. Так, архим. Макарий сам, быстро ознакомившись с алтайским наречием татарского языка, составил его словарь и сделал много необходимых для подготовки к крещению и утверждения в вере переводов - молитвы Господней, десяти заповедей, краткой священной истории, исповеди, вопросов при крещении, нескольких псалмов, евангелия от Матфея и т. д. (см. 13, с. 374). Во-вторых, заботились о материальном благосостоянии новокрещенных: призывали к оседлой жизни, помогали устроить домашнее хозяйство, лечили больных и устроили больницу. Архим. Макарий же в своей квартире содержал сирот-мальчиков, а во время голода на Алтае в 1839-40 гг., ездил в Москву за помощью новокрещенным (как это напоминает св. Стефана Пермского!). В-третьих, решили один из самых сложных вопросов церковной жизни, касающийся христианского служения каждого - дали посильное, полезное и интересное дело всем желающим. Особенно важно и трудно это было сделать для женщин, обычно определяемых в своей жизни лишь околоцерковными, а то и совсем нецерковными делами и обстоятельствами. В 1840 г. была учреждена при миссии женская община из вдов и девиц (тут уже вспоминается столь далекое первохристианство!), которые, подобно древним диакониссам, готовили женщин к крещению, учили их вере и жизни, помогали как акушерки, воспитывали девочек и др. В том же году из Москвы приехала француженка Софи Вальмон, которая также оглашала женщин, учила христианству, лечила, вела беседы по домам и в собственной квартире (!), читала им (чем не салон?), устроила для девочек небольшую школу. Как и все подобного рода люди, архим. Макарий привлекал к делу дополнительные материальные средства и «даже свой магистерский оклад употреблял на вспомоществование новым христианам» (13, с. 374).
Таким образом, миссия служила христианской проповеди, но так, что, не насилуя местных обычаев, сразу прививала достижения русской и мировой культуры (вот бы в то время все это и нам, русским!).
Архим. Макарий сознательно отдавал миссии всю свою жизнь. «Прочно и разумно поставив дело на Алтае», архим. Макарий заботился об улучшении миссионерского дела вообще и с этой целью написал «Мысли о способах к успешнейшему распространению христианской веры между магометанами, евреями и язычниками в Российской державе» (12, с. 31).
В 1843 г. он оставил миссию по состоянию здоровья и удалился на покой в связанный со старчеством Волховский монастырь. За 13 лет деятельности миссия, которую он возглавлял, крестила «всего» 645 человек, «но зато эти обращенные были как возрождены вновь» (см. там же). Это ли не идеальный плод всякой подлинно-христианской миссии?
Традиция архим. Макария была поддержана и продолжена, результаты с каждым годом становились все ощутимее. С 1874 г. получена своя типография, в 1876 г. в Улале (где разместился центр миссии) открылись центральное миссионерское училище, детский приют и центральная миссионерская больница, в 1879 г. в новом центре - г. Бийске учреждено катехизаторское училище. К 1890 г. (т. е. за 60 лет) крещено (можно надеяться, в основном - не формально) более трети «инородцев» (см. там же, с. 32).
Конечно, было много и трудностей. Чтобы нам хотя немного представить себе живой контекст миссионерской работы во 2-й пол. XIX в., приведем несколько отрывков из наугад взятого документа того времени - «Записок миссионера Черно-Ануйского отделения свящ. Филарета Синьковского за 1878 г.»
Из «Записок» мы узнаем, что главные препятствия миссии среди многонационального местного населения чинят мусульмане-киргизы и... русские (21, с. 271). Не имея сил бороться против влияния некрещеных киргизов на новокрещеных, о. Филарет вспоминает про внешнюю силу и пишет: «Может быть выдворение искрещенных киргиз (генерал-губернатором из всего Бийского округа) отзовется уменьшением прозелитов из киргиз, но зато ( ? ) прекратится и ренегатство". (21, с. 268). «В селениях, в которых большинство составляют новокрещенные инородцы, духовная жизнь кипит. Один нерадивый новокрещенный инородец из другого селения ворчит, попав туда: "Там все наставники!" (21, с. 270). Далее приводится интересное описание работы миссионера в одном из таких же благоуспешных селений - Ильинском: «В течение настоящего года 14 раз посетивши ильинцев, кроме богослужений и поучений в церкви, я с некоторыми ильницами вел и домашние беседы с целью уяснения им правильного понятия о христианских добродетелях, выраженных в евангельских учениях, в противовес тем предрассудкам и суевериям, которые являются как бы непременными спутниками при развитии религиозной жизни и которыми так богато местное русское (!) население» (21, с. 277). И еще: «На другой день после освящения места для церкви, ...я открыл в Ильинском школу, в которую не замедлили поступить 31 человек обоего пола... В послеобеденное время воскресных дней, по моему совету, учитель Каншин (о, если бы все учителя того времени трудились в этом направлении! - прим. автора) собирает ильинцев для слушания духовно-нравственных чтений, которые мною предварительно указываются» (21, с. 280). Но вот мы вновь и вновь встречаемся с проблемой внутренней миссии, вернее, с фактом ее крайнего отставания от внешней: «...Миссионеру приходится не только трудиться над обращением язычников ко Христу, но и прирожденных христиан знакомить с неведомым им учением Христа, если не исцеляя, то, но крайней мере, ослабляя те нравственные недуги, которыми легко может заразиться общество при своем обрусении» (21, с. 275). Кроме того, что в духовном отношении традиционно православное русское население совершенно невежественно, оно еще и расколото. «Нужда для здешнего населения в противораскольническом миссионере здесь очевидная. Необходимо, однако, чтобы миссионер не был в материальной зависимости от своей паствы», - сразу же предупреждает опытный миссионер (21, с. 277). Так многообразно продолжали сказываться болезни исторического пути русской Церкви. Их плод в настоящую историческую эпоху известен...
Миссионерская деятельность другого великого миссионера сер. XIX в., свт. Иннокентия Московского, с внешней стороны также как будто ничем особо не привлекает. Как будто все то же, уже нам знакомое и даже профессиональное, официальное (ср. 12, с. 6): миссионерские путешествия, станы, постройка храмов, школы, переводы молитв и некоторых текстов на местные языки и наречия, попутная, в связи с этим, ученая деятельность. Его ревностное служение в течение 10 лет на о. Уналашка Алеутского архипелага (1824-1834), 5 лет на о. Ситка (1834-1839), а потом 28 лет в качестве первого камчатского епископа (1840-1868) привели свт. Иннокентия на московскую кафедру (1869-1879), и этот факт уже заставляет нас задуматься. К нему надо добавить хорошие численные результаты крещений. Но этого самого по себе, как известно, тоже еще недостаточно. Душа и дело свт. Иннокентия раскрываются в его произведениях. Он составил для благочинного северо-американских приходов «Инструкцию», для священников-миссионеров - «Наставление», а для новообращенных среди своей алеутской паствы - книжечку: «Указание пути в Царство Небесное», пользовавшуюся большой популярностью среди малых народов Севера и представляющую из себя небольшой, но удивительно живой катехизический текст для самого простого люда.
Для нас особый интерес представляет «Наставление», полное название которого в его отдельном издании (М., 1881) было таково: «Наставление священнику, назначаемому для обращения иноверных и руководствования обращенных в христианскую веру, составленное в Бозе почившим Высокопреосвященным Московским митрополитом Иннокентием пред вступлением его на Камчатскую кафедру», т.е. ок. 1840 г. Кроме собственно содержания, ценность этого документа заключается в том, что он имеет не только историческое, но и каноническое, руководственное значение в нашей Церкви, поскольку, во-первых, принадлежит одному из ее святых, а во-вторых, был утвержден митрополитом Санкт-Петербургским Серафимом, митрополитом Московским Филаретом Дроздовым и Св. Синодом (Указ Св. Синода об открытии Камчатской епархии от 10 января 1841 г. за № 42).
Первое же, что бросается в глаза при чтении «Наставления», это отношение к самому делу миссионерства как к особому благодатному, почти харизматическому служению: «Блажен, кого изберет Господь и поставит на такое служение», - говорит святитель (4, с. 69). Далее, это смелый взгляд на самое крещение, что выражается в следующей его цитате из синодального Указа 1777 г., требующего, «чтобы он [проповедник] не считал исполненным звание и долг свой в торопливом сподоблении крещения [обращаемых им], а старался бы внушить им силу христианского учения и руководствовать ко всякому благонравию, без чего крещение, дикарям преподаваемое, едва не может назваться злоупотреблением одного из величайших таинств христианской веры» (4, с. 70). Очень искренно и убедительно звучит в устах свт. Иннокентия напоминание о той молитве, которая необходима перед началом всякой борьбы с неверием, а также о любви как к своему делу, так и к тем, кому проповедуешь, ибо только любовь созидает (см. 4, с. 71). Интересен и еще один его совет из разряда приготовительных к веролроповеданию, чтобы «во время посещения отдаленных мест (таких, где уже положено начало христианства) не начинать богослужений и треб дотоле, пока не предложишь посещаемым тобою прихожанам хотя краткого поучения» (4, с. 71-72).
Далее, говоря о самом порядке веропроповедания, свт. Иннокентий вновь указывает на необходимость для этого быть исполненным и преизбыточествовать верою и любовью, чтобы иметь уста и премудрость, которая «указует как, где и что говорить. Итак, - продолжает святитель, - примечай и лови минуту сердечного расположения слушающих тебя. Сие время всегда благоприятно для сеяния слова Божия» (4, с. 73). Отмечая там же возможность применения различных способов проповедания в зависимости от внутреннего состояния души поучаемого, от его возраста и умственных способностей, великий миссионер дает и свою, пусть и требующую, с нашей точки зрения, некоторого еще уточнения, программу оглашения: «Когда увидишь, что слушатели твои тебя поняли и изъявят желание сопричислиться Христову стаду, тогда предлагать им: а) об условиях для желающих вступить в число верующих; б) о святом крещении как таинственном возрождении от воды и Духа, вводящем в новую жизнь христианскую, и о прочих таинствах, как средствах к получению благодати Иисуса Христа, и в) о том, как должен вести жизнь свою тот, кто хочет быть истинным христианином и, следовательно, воспитываться всеми плодами искупления» (4, с. 77).
Потом идут наставления святителя относительно учения, богослужения и обхождения с «инородцами». Здесь говорится, что если во всем, что относится к догматам веры и сущности деятельного учения, нельзя отступать ни на шаг, даже в случае угрозы смерти, то в вопросах формы, традиций и обрядов необходимо оказывать обращающимся нисхождение «частию по местным обстоятельствам, частию в ожидании утверждения их в вере и жизни» (4, с. 79).
Поскольку речь шла в основном о холодных районах, то о посте, например, говорится следующее: «...Пост их удобнее может состоять не в качестве, но в количестве и времени употребления пищи, (т. е. можно)... смотря но обстоятельствам, уменьшать количество приемлемой нищи и не принимать оной в ранние часы дня. Что касается до дней страстной седмицы и особенно дней перед Св. Пасхою, то убеждать всех проводить их в возможном посте - и телесном и душевном, в память спасительных страданий Иисуса Христа» (4, с. 79-80). Относительно общественной молитвы подобным же образом рекомендуется, чтобы «слушание обыкновенных богослужений, кроме литургии, не поставлять непременною для новообращающихся обязанностью» (4, с. 80). И еще: «Когда обыкновенно все посещаемые тобою должны исповедоваться и причащаться Св. Тайн, - не считать непременным то, чтобы они ходили в церковь целую неделю, как делается у нас обыкновенно, но столько, сколько позволят обстоятельства, и только советовать и напоминать им, чтобы они в то время как можно чаще в сердце своем молились Богу о прощении грехов своих, а также соблюдали бы, как возможно, строгий пост. Поучение слову Божию для них всегда есть лучшее приготовление к принятию таинств, нежели чтение обыкновенных псалмов и молитв, потому что никто из них долгое время не будет понимать того, что читается в церкви» (там же).
Также допускается облегчение строгости церковных правил при заключении браков, «впрочем, запрещения, положенные по сему предмету в книге Левит, должно иметь в виду неупустительно» (4, с. 81). То же и в вопросе присутствия в храме некрещенных. Рекомендуется «никаких заключенных до крещения браков, выключая самых кровных... не расторгать и в разбирательство их не входить», (там же). На каждом антиминсе разрешается «отправлять божественную литургию на всяком месте» (4, с. 82).
Говоря о месте постоянного пребывания проповедника там, где это более полезно и нужно, свт. Иннокентий замечает: «Сугубо счастлив тот проповедник, пребывание которого у себя инородцы считают своим счастьем» (там же). Далее дается еще целый ряд интереснейших советов:
«В преподавании учения... наблюдай, чтобы к изъяснению предметов последующих приступать не прежде, разве когда слушающие тебя все, или но крайней мере большая часть из них, поймут предыдущее, несмотря на то, хотя бы от сего могло замедлиться самое крещение многих. Чем тверже будет положено основание, тем прочнее будет здание и легче созидать его... Касательно учения веры и закона христианского никаких доказательств, Св. Писанием не подтвержденных, не употреблять... По если где Господь видимо явит силу Свою или в чудесном исцелении кого, или необыкновенном откровении и проч., то таковых дел Божиих не скрывать...
Для того, чтобы умножить число принимающих св. крещение, отнюдь не употреблять каких-либо мер и средств, несвойственных евангельскому духу и неприличных проповеднику, как то: ни принуждений, ни угроз, ни подарков, ни обещаний (льгот и проч.), ни каких-либо суетных обольщений, но всегда действовать с апостольской искренностью. К снодоблению св. крещения инородцев приступать не ранее, как они будут научены тобою вышеизложенным предметам веры и закона и когда они сами изъявят на то свое согласие...
По прибытии в... место, ...выдавай себя... за простого странника, ...(сразу) старайся заслужить о себе хорошее мнение и уважение... а кого не уважают, того и не слушают... Ничто не может оскорбить и раздражить столько дикарей, как явное презрение к ним и насмешки над ними и всем, что их... Будь кроток, ласков, прост и отнюдь не показывай величавого учительного вида... Вопрос от инородца касательно духовных предметов есть дело для проповедующего очень важное, ибо он может показать и состояние души вопрошающего, и способности его, и желание просвещения. Но не ответя инородцу один раз или ответя ему с оскорблением его, можно заставить его молчать навсегда... Ты, как проповедник Евангелия, не должен оскорблять и не желающих принять проповеди евангельской и обязан обходиться с ними дружелюбно...
От новообращающихся и новообращенных ни под каким видом не требовать никаких вкладов или приношений для церкви или на какие-либо другие богоугодные дела; но не отвергать и добродушно принимать приношения от тех, которые сами и но своей воле будут предлагать что-либо... Путешествие предпринимать во время удобное... , дабы неблаговременным путешествием не лишить выгод инородцев...
Ты должен в непродолжительное время узнать язык их... Старайся узнавать обстоятельно веру, обряды, обычаи, наклонности, характер и весь быт твоих прихожан ... В разбирательство мирских дел не входить и никакой власти... не ослаблять... Решительные и последние меры к защищению себя принимать не иначе, как только в самых крайних случаях. Но стократ блажен будет и, если сподобишься пострадать ради имени Христа» (4, с. 82-88).
Вот воистину «энциклопедия» миссионерской мудрости! Как это дополняет опыт Алтайской миссии архим. Макария и как до сих пор значительно! Но параллельно снова хочется заметить: как хорошо было бы все это обратить вовнутрь - на внутреннюю миссию в России. Интересно, что об этом, видимо, думали и оба великих миссионера. Они, вместе с третьим великим церковным деятелем того времени, митр. Филаретом Дроздовым, стали «духовными отцами» Российского миссионерского общества. Кроме того, каждый из них задумывался и о организации централизованного института для приготовления миссионеров. Об этом свидетельствуют соответствующий «Проект» архим. Макария Глухарева; письма Иннокентия, митр. Московского, к Муравьеву, Приб. к твор. свв. оо., 1889, кн. 3, с. 92-93; Собрание мнений и отзывов митр. Филарета, V, с 550 (см. 12, с. 6).
Российское миссионерское общество стало объединительным центром всех миссий (кроме Закавказья, где действовала своя организация, координирующая миссионерские усилия), полезным им и в материальном отношении. Общество открылось в С.-Петербурге в 1865 г., но из-за первоначального преобладания в нем светских людей вскоре потребовалась его реорганизация. В 1869 г. был принят новый Устав, а Совет общества был переведен в Москву, под председательство свт. Иннокентия. Своей целью Миссионерское общество поставило «содействовать миссиям в деле обращения в православную веру нехристиан и утверждения в ней обращенных». Оно заботилось о приготовлении миссионеров, оказывало материальное пособие миссиям книгами, вещами и деньгами, которые расходовались на содержание миссионеров, миссионерских церквей, больниц, школ, на издание новых нужных книг и т. д. В епархиях местными организациями общества являлись епархиальные комитеты под председательством правящего или викарного епископа.
В результате деятельности общества все миссии интенсифицировали свою деятельность, и «совращений в старую веру, так обычных среди инородцев в прежнее время, становилось меньше с каждым годом» (12, с. 8). По данным Общества, к концу XIX в. наибольший успех наблюдался среди язычников, меньший - среди магометан и иудеев, что и понятно, ибо эти религии были более развиты, а их последователи более сплочены и преданы своей вере, к тому же уже включавшей в себя традиционный элемент негативного и дискредитирующего отношения к христианству и вообще всему «русскому». Хотя были препятствия и в среде язычников, проистекающие от их религиозных властей и от их собственной малоразвитости и кочевого образа жизни. Со времени начала бурного развития в России протестантских и мистических сект миссионеры, стимулируемые Обществом, направили свои усилия и против их пропаганды. Но внутренняя миссия во многом еще оставалась отстающей и формальной.
Со 2-й же половины XIX в. стали быстро развиваться иностранные миссии русской православной Церкви. Мы по ряду причин не будем здесь затрагивать весьма успешной их деятельности, за исключением Японской миссии, основанной в 1870-1871 гг. св. равноап. Николаем Касаткиным (>1912). Это была как бы первая попытка воплощения общих заветов архим. Макария и свт. Иннокентия. Ее плод - образование новой поместной православной Церкви.
Святитель Николай начал свою деятельность в Японии с 1861 г. в качестве иеромонаха русского консульства в Хакодате. Ко времени открытия миссии, примерно за 10 лет, он уже накопил большой опыт: он усердно изучал японский язык и культуру, историю верований и нравов японцев, перевел Евангелие и начал переводить другие духовные (священные и богослужебные) книги. С самого начала он обратился с. проповедью к местному населению. И, во-первых, обратил одного жреца Сваабе, которого в тайном крещении назвал Павлом и который быстро сделался пламенным проповедником и катехизатором. К 1870 г. были крещены уже 12 человек и подготовлены еще 25. Это и дало повод для открытия миссии. Тогда же были разработаны «Положение для Российской духовной миссии в Японии» и «Инструкция для Начальника Российской духовной миссии в Японии», которые и были утверждены по определению Св. Синода 14-22 мая 1871 г., став действующими документами нашей Церкви. (См. Г. Барсов. Сборник действующих и руководственных церковных и церковно-гражданских постановлений по ведомству православного исповедания. Т. 1, Приложения, стр. CVII-CX, СПб, 1885).
Для нас, конечно, больший интерес представляет «Инструкция», где была сделана попытка объединить русский и японский миссионерский опыт. «Инструкция» требовала от миссионеров не только устной проповеди, но и создания основ православной христианской литературы, начиная со св. Писания и богослужебных книг до составления детских учебников закона Божия. Миссионеры должны были строго соблюдать правила благоприветливого, кроткого и осторожного поведения.
Обращалось внимание на первоочередное приготовление и крещение тех, которые потом, сами став катехизаторами, смогут и других научить. В условиях открытой несвободы проповеди «достаточно наученный вере и, для большей свободы в употреблении сил своих на дело служения вере, обеспеченный дневным пропитанием катехизатор, под руководством миссионера, может делать у себя веро-проповеднические собрания для своих знакомых, входить в другие дома с проповедью, и даже, по мере возможности, отправляться для проповеди в другие города и селения». (4, с. 57). Конечно, и сам миссионер должен «всегда держать свои двери открытыми для всех и равно идти всюду, где будет видеть надежду на успех проповеди» (там же).
Крестить рекомендовалось только после тщательного испытания, убедившись в твердости и искренности христианских убеждений. При этом отмечалось, что степень знания христианской науки не может быть у всех одна. Для старика-простолюдина достаточно ясно усвоить общее катехизическое учение, важнейшие события из священной истории и выучить наизусть главнейшие христианские молитвы. Для молодого человека из ученого класса еще требуется разобрать возражения против христианской веры, поставленные как «туземцами», так и «европейскими неверами», истолковать более трудные места священного писания, дать понятие об инославных христианских исповеданиях в сопоставлении с православием и проч. (см. 4, с. 57-58). После крещения также требовалось ревностное попечение о новопросвещенных, беспрерывное руководство ими, чтобы укрепиться им в новой жизни но духу Христову, в связи с чем «миссионеры обязаны поучать их, внушая им неуклонное исполнение принятых ими заповедей и уставов Церкви» (4, с. 58).
Дети японских христиан должны были быть воспитываемы в христианском духе. Их «учителями должны быть катехизаторы под тщательным наблюдением миссионеров. Когда же дана будет свобода вероисповедания, тогда при Миссии должны быть заведены открытые школы для детей» (там же). Заботой миссионеров должна была быть и подготовка равносильных себе проповедников. Для этого рекомендовалось избирать молодых людей (до 20 лет, «но с литературным японским образованием»), обучать их русскому языку и посылать в Россию в духовные семинарии и академии. «Лучшие из них по нравственности и уму могут быть удостаиваемы священнослужительских степеней; прочие же будут вполне надежными катехизаторами, наставниками в школах и переводчиками религиозных книг» (4, с. 59).
Ну а как же после такой «Инструкции» пошли дела в жизни (подробнее об этом см. 13, с. 380-381; 12, с. 55-57)? В 1871 г. в Хакодате и в 1872 г. в Токио были устроены миссионерские школы, давшие новых японских проповедников-катехизаторов. Но в 1872 г. в Хакодате и Сендае началось преследование православных христиан (особенно пострадал Сваабе). В 1872-1873 гг. в г. Иеддо организован миссионерский стан с переводческой и катехизаторской школами. В Хакодате функционировали школы для мальчиков (1871 г.) и для девочек (1873 г.). С 1873 г. началось богослужение на японском языке. С 1875 г. миссия находится под покровительством Миссионерского общества и в том же году рукополагается первый священник-японец - Павел Сваабе. С 1880 г. архим. Николай становится первым японским православным епископом. К концу столетия в Японии было уже более 250 общин и до 26 тысяч человек христиан с 36 священнослужителями. В Токио была семинария, катехизаторская, причетническая и женская школы. Первый выпуск Токийской семинарии произошел в 1882 г., а в 1889 г. два студента были отправлены в Россию для обучения в духовной академии. Миссия создала значительную переводную литературу и издавала три духовных журнала. В том же году в Японии была провозглашена полная свобода веры, что еще более расширило возможности миссии. Ежегодно собирались соборы, был благочинный. Приходы сами содержали катехизаторов и часто священников, нередко сами строили для себя храмы. Из России шли добровольные пожертвования. Миссия становилась весьма известной. При приходах укреплялись женские дружеские общества для религиозно-нравственного воспитания прихожан. Они проводили ежемесячные собрания с чтением житий святых, толкований на молитвы и свящ. Писание, истории пророков. Выбирали женщин и для оглашения язычниц, помощи бедным, для заботы о воспитании детей прихожан, для возбуждения веры в охладевших к ней и т. н.
Плоды не замедлили явиться. В период русско-японской войны 1904-1905 гг. духовная мудрость и такт свт. Николая позволили сохранить Церковь от разрушения. Верный принципу «не ослаблять никакой власти», он благословил в военное время православным японцам молиться за успех японской стороны, а сам, как русский гражданин, отстранился и временно ушел «в затвор». А в 1912 г., когда свт. Николай блаженно почил от трудов своих на земле, за его гробом протянулся кортеж длиною в несколько километров. Сам японский император удостоил его своим вниманием, несмотря на то, что он был «иностранцем». Это было впервые за всю многовековую историю страны Восходящего Солнца. Когда после канонизации св. равноап. Николая Японская автономная православная Церковь хотела перенести останки святого с городского кладбища в собор «Николай-до», ей отказали, сказав: «Он принадлежит всей Японии».
А Россия? Что же в эти годы происходило в России? Там все еще звучали не менее сильные, но только весьма мрачные слова сомнения, одним из первых произнесенные Лесковым в «Соборянах»: «Да было ли проповедано христианство на Руси?»
Нам и сейчас нечего на это ответить, кроме одного: оно проповедовалось... но и проповедуется!
Священник Георгий Кочетков "Крещение Руси и развитие русской миссии"