Не отказаться от наследства
Комментарии к ситуации, сложившейся за последние месяцы в Архиепископии русских православных церквей в Западной Европе
Кафедральный собор Архиепископии - храм Александра Невского в Париже
15 января 2013 г. архиепископ Команский Гавриил де Вильдер, возглавлявший в течение 10 лет Архиепископию православных русских церквей в Западной Европе (Константинопольский патриархат), вынужден был уйти на покой в связи с тяжёлой болезнью. Местоблюстителем Архиепископии был назначен правящий архиерей греческой митрополии Франции и патриарший экзарх в Европе митрополит Галльский Эммануил, который по уставу Архиепископии обязан провести выборы нового архиепископа в течение 4 месяцев, т. е. до мая (правящий архиерей в Архиепископии не назначается, а избирается епархиальным съездом, состоящим из духовенства и мирян, представляющих свои приходы). Однако 8 марта стало известно, что впервые за всю историю существования Архиепископии не утвержден список кандидатов в архиепископы, составленный 13 февраля Советом Архиепископии. В письме от 4 марта Константинопольский патриарх Варфоломей предложил местоблюстителю продолжить временно исполнять свои обязанности в качестве патриаршего экзарха. В связи с этим чрезвычайное общее собрание по выборам нового архиепископа, назначенное на 29-30 марта, было заменено на общее епархиальное собрание без права принятия решений. Прокомментировать сложившуюся ситуацию в свете решений этого собрания мы попросили Даниила Струве и священника Георгия Кочеткова
* * *
Архиепископия фактически оказалась на грани уничтожения. Не было ли совершено повлекших эту ситуацию ошибок (возможно, в прошлом)?
Даниил Струве: Архиепископия испытывает недостаток в кандидатах в епископы. С одной стороны, требования очень высокие, с другой, нет среды, в которой формировались бы монахи-администраторы. Это непростой вопрос, и не только в нашей церкви. Но говорить о том, что «Архиепископия фактически оказалась на грани уничтожения», - преувеличение.
Рано подводить итоги правления архиепископа Гавриила. Архиепископ Гавриил был скорее пастырем, чем администратором. Были у него неудачи, как незаконченная реформа Богословского института или отсутствие готовой замены. Болезнь заставила его уйти преждевременно. Среди положительных аспектов - твёрдый курс на защиту автономии в лоне Константинопольского патриархата, а также пастырская работа. Архиепископ Гавриил без устали посещал приходы, сумел установить живую связь со многими благочиниями в разных странах. За десять лет его правления епархия не только увеличилась численно, но и созрела. В ней много сознательных и активных клириков и мирян. Это уже не чисто этническая община. Владыка Гавриил сумел духовно объединить епархию вокруг единого на потребу.
Каковы перспективы Архиепископии, если вам не дадут существовать как церкви русской традиции?
У нас сейчас одна проблема - найти преемника архиепископу Гавриилу. Процесс столкнулся с неожиданными сложностями. Назначенный местоблюстителем митрополит Франции Эммануил отказался передать на рассмотрение в Синод список кандидатов, который был сперва утверждён им самим и Советом Архиепископии. Для выхода из кризиса патриарх Варфоломей предложил продлить полномочия местоблюстителя, назначив его временным управляющим в звании Экзарха и поставив ему в помощники викарного епископа. Патриаршее предложение вызвало много вопросов, но следует понимать, что оно являлось ответом на кризисное положение. Нет оснований полагать, что Константинопольский патриархат решил в чём-то изменить статус Архиепископии, например, присоединить её к греческим митрополиям.
З0 марта состоялось Епархиальное собрание, на которое съехалось около 200 делегатов клириков и мирян. Несмотря на то, что оно было объявлено неуставным, т. е. не обладающим правом принимать решения, оно позволило дать слово церковному народу. Епархия высказалась за возобновление поиска кандидатов и отклонила предложение об избрании викарного епископа, посчитав его невозможным в отсутствие правящего архиерея. Полномочия митрополита Эммануила будут продлены до 1 ноября в качестве временно управляющего, но не правящего архиерея, поскольку, как было уточнено, каноны запрещают епископу управлять двумя епархиями. Есть надежда, что выборы нового архиепископа состоятся до ноября 2013 года, возможно даже, перед летом.
Перспектив для существования Архиепископии в каком-нибудь другом статусе или в другой юрисдикции сейчас, думаю, нет. Дело не столько в «русской традиции», сколько в автономии, которой мы пользуемся, и в особом каноническом строе, восходящем к постановлениям Московского поместного собора 1917-1918 гг., юбилей которого будет отмечаться через четыре года.
В чём историческая миссия Архиепископии?
Каждый кризис полезен тем, что является проверкой на прочность. Нет смысла в одном отстаивании когда-то завоёванного статуса. Исчезновение Архиепископии позволило бы нарисовать более стройную карту православных церковных уделов в Западной Европе: одной юрисдикцией стало бы меньше. Но не думаю, чтобы от этого наша церковная жизнь оживилась. Архиепископия, где преобладает местное духовенство и местная паства, где епископы и настоятели приходов не назначаются в отдалённом центре, а формируются на месте, и которая не зависит ни от какого государства, принимает самое активное участие в церковной жизни в Западной Европе наряду с другими епархиями и может считаться зачатком местного православия. Своим почти вековым существованием она продолжает свидетельствовать о значении постановлений Московского поместного собора 1917-1918 гг. и о духовном и богословском опыте русской церковной эмиграции XX века. Не всё даётся легко, есть много слабых мест и неразрешённых проблем, остро проявляющихся при каждой смене поколений. Но историческая миссия Архиепископии продолжается, и, как показало Епархиальное собрание, члены её это хорошо осознают.
* * *
Священник Георгий Кочетков: Ситуация, сложившаяся сейчас в Архиепископии, является итогом большого серьезного пути, той страницы истории, которая, судя по всему, сейчас готова перевернуться. Начинаются какие-то новые этапы жизни Русской церкви и всего, что с ней связано. Ведь для всего Православия, для Русской церкви и, конечно, для России, всё, что связано с Русским западноевропейским экзархатом, с так называемой евлогианской традицией, имело большое значение. Это невозможно взять и вычеркнуть или даже как-либо умалить, уменьшить. Значение всего того, что делалось в этой церкви, было чрезвычайно велико. Там были сосредоточены все лучшие силы, все лучшие умы и сердца зарубежной Русской церкви. И великие люди, и святые были взращены в ней. Еще не вполне оцененные, еще не вполне понятые до сих пор, они во многих странах мира продолжают привлекать умы и сердца людей думающих, верующих, желающих двигаться вперед, не оборачиваясь назад.
Эта церковь никогда не была внешне сильной и большой; она всегда была полунищенствующей, но свободной. Она всегда была связана с Россией, с русской историей, с желанием вернуться и вернуть долг Родине. Удивительно, что представители русской эмиграции, которая в большей своей части оказалась в таком состоянии совсем не по своей воле, считали себя должниками России и Русской церкви, русского народа. Они понимали, что та катастрофа, та беда, которая пришла на Русь, которая уничтожила эту великую страну, великую культуру и великий народ, - эта беда не может существовать вечно, она рано или поздно себя исчерпает. И люди надеялись, что это произойдет очень скоро. Они трудились, не покладая рук, не щадя себя, не ища для себя выгод и удобств. Люди горели творческим огнем, несмотря на то, что, к сожалению, несли в себе иногда и определенные недостатки, и даже грехи старого русского общества. Например, они часто разделялись, не ценили своего единства, не чувствовали своего общего - а не только личного - призвания; они часто не хотели или не могли понять друг друга; они иногда раздваивались, идеализировали старую и новую Россию, им хотелось - как это часто бывало и в других случаях в истории - видеть ее слишком прекрасной, в духе некоего всемирного мессианства русского народа, что было, конечно, большой ошибкой. И из-за того, что не хватало единства, люди часто не могли, в достаточной степени объединившись, поддерживать друг друга и сопротивляться напору зла, которое подчас проникало и в их собственную среду. Я уж не говорю про церковные разделения, это отдельная тема.
И вот сейчас эта великая история подходит к концу. Мы должны подводить итоги XX века. Но ни в России, где нужно было прежде всего оценить духовное значение подвига новомучеников и исповедников, усвоить их наследие, ни за рубежом, где нужно было то же самое сделать по отношению к собственным великим предкам, это не идёт гладко и просто, это не получается сделать как следует и до конца. В России всё остается слишком идеологизированным, предвзятым, неполным, противоречивым. Нам не хватает свободы от всех тех внутренних и внешних нагромождений, от той смуты, которую принесла в душу народа коммунистическая эпоха - эпоха великих преступлений, но и великих свершений святых людей. А за рубежом отчасти не хватило мудрости понять, что, сохраняя свою свободу - что, безусловно, надо всегда делать, - сохраняя свое наследие, нужно было прилагать больше усилий для сохранения своего языка, своей ответственности перед Россией и русской культурой. Единственный человек, который много лет удивительным, непостижимым образом делал это на высочайшем уровне, это Никита Алексеевич Струве. Но боюсь, что сегодня еще никто не ощущает, что Русский экзархат оказался сейчас почти на грани отмирания, можно даже сказать - вымирания.
Где была сделана ошибка? Мне представляется, что она была сделана прежде всего в конце 1980-х - начале 1990-х годов, когда Русский экзархат не захотел больше считать себя русским, как бы постеснялся своей русскости. Живя уже не одно поколение в западноевропейском обществе, он захотел слишком хорошо и удобно устроиться на земле. Он слишком приспособился к своему контексту, к своей хорошей внешней жизни. Люди потеряли язык, перестали воспринимать многое из того, что было сделано их предками, их великими предшественниками в Экзархате, в западноевропейской части Русской церкви. Люди потеряли возможность, таким образом, свидетельствовать о великом опыте, накопленном их предками в Западной Европе в XX веке. Кроме того, Экзархат, к сожалению, не понял, как ему надо сейчас жить, что надо поменять внутри себя для того, чтобы великолепный, удивительный, замечательный опыт жизни этой церкви по правилам, утверждённым Великим Московским собором 1917-18 годов, был перенесен в Россию и во всё Православие. А ведь этот опыт почти никому не известен - разве что американской ветви Русской церкви он неплохо знаком; на своем примере они могут здесь многое сказать. Это было призванием, особенностью Русского западноевропейского экзархата: нести свидетельство о плодах Собора, чтобы они не потерялись под воздействием маргинальных и ретроградных сил в России и во всем мире, в том числе и греческом. Нужно было нести опыт о. Сергия Булгакова, Николая Бердяева, не отказываться от них, не поддаваться на провокацию тех, кто пытался называть их какими-то чуть ли не еретиками, чуть ли не отступившими от православия людьми. Нужно было сохранить свою русскую идентичность, ибо потеряв ее, Экзархат потерял ту единственную особенность, которая позволяла ему существовать автономно, самостоятельно, в качестве некой особой целостности внутри всемирной Православной церкви. Когда стали говорить о том, что это семя поместного православия во Франции, в Западной Европе, что это семя для всех-всех-всех, то за этой совершенно похвальной, близкой и понятной для каждого открытостью не надо было забывать и о своих границах, о своих корнях, о своей ответственности, о своей судьбе, которая не покрывает всего мира, которая всегда и везде очень конкретна. Это узкий путь служения России, Русской церкви, и только через этот свой путь, через свое наследие, через свою русскость, пусть и в европейской одежке, можно было исполнить свое призвание и послужить всему Православию: греческому, западноевропейскому, американскому и любому иному. Нельзя было забывать об этой конкретной воле Божьей, о своем долге перед Россией и Русской церковью, о том, что заповедали сохранить и исполнить предки всех основных деятелей русской эмиграции - тех, кто сейчас благодаря именно этим людям приобщен к Православию и к особому опыту, особому взгляду на мир и человека, на евхаристию, на жизнь, любовь, свободу, творчество и личность, - на всё то, что сейчас стоит в центре жизни людей всего мира. Если же это было потеряно, то что удивляться, что все оказываются недовольны - и внутри Экзархата, и в Константинополе, и в Москве?
Мне жаль, что так произошло. Это происходило у меня на глазах, и я с начала 1990-х годов пытался (может быть, очень неуклюже, коряво, непонятно) говорить, приезжая во Францию, что нужно, очень срочно нужно, и совершать богослужение на русском языке, и катехизировать взрослых людей, и создавать общины и братства, и, конечно, не отказываться от своей русскости, от русского языка, при этом живя полноценной жизнью в своих странах, городах, в своих семьях, с людьми, которые, может быть, корнями своими к России никогда не имели прежде никакого отношения. Я не был услышан, не был понят. Мне всегда говорили: у нас всё есть, у нас всё хорошо, - подразумевая, что это у вас всё плохо, а у нас нет проблем. И потом, значительно позже, после кончины архиепископа Сергия (Коновалова), когда очень уважаемый, любимый мною архиепископ Гавриил (де Вильдер) взял слишком резкий курс только на Константинополь и исключительно на что-то нерусское - лишь бы не русское, которое слишком еще пахло советчиной (что, несомненно, можно понять), - когда он взял этот курс, я говорил о том, что хотя не нужно поддаваться на провокации, откуда бы они ни шли, нужно сохранять свой талант, его нужно умножать. Именно свой талант, а не вообще все таланты, какие Бог дает в мире, потому что такой задачи не может понести никто! И это тоже не было услышано. Это отталкивание от русского, которое почему-то в некоем провинциалистском духе стали очень легко отождествлять с советским, будь то церковное или светское, конечно, было очень горько, очень неприятно видеть в последние годы. И с этим согласиться было абсолютно нельзя.
Я понимаю, что теперь уже не повернуть назад. В Экзархате на это просто нет сил. Есть несколько замечательных людей, но построить свою жизнь по-иному, чем она построена к сегодняшнему дню, им, видимо, уже невозможно. Да, жаль, очень жаль не просто русского наследия, не просто очередного поражения русского народа и Русской церкви в этом деле, - жаль, что великое дело, великое откровение Божье не может теперь приносить достойный и многий плод! Но Бог милостив, у меня все-таки надежда есть. Я верю, что не одним, так другим путем Господь выведет Церковь Свою, и в том числе Русскую церковь, и страну нашу из этого тупика, и мы действительно придем к церковному возрождению, которое столь необходимо для всех нас, живущих как в России, так и на Западе - в Париже, или в Брюсселе, или в Америке, или еще где-то в ином месте.
КИФА №5(159), апрель 2013 года
Кафедральный собор Архиепископии - храм Александра Невского в Париже
15 января 2013 г. архиепископ Команский Гавриил де Вильдер, возглавлявший в течение 10 лет Архиепископию православных русских церквей в Западной Европе (Константинопольский патриархат), вынужден был уйти на покой в связи с тяжёлой болезнью. Местоблюстителем Архиепископии был назначен правящий архиерей греческой митрополии Франции и патриарший экзарх в Европе митрополит Галльский Эммануил, который по уставу Архиепископии обязан провести выборы нового архиепископа в течение 4 месяцев, т. е. до мая (правящий архиерей в Архиепископии не назначается, а избирается епархиальным съездом, состоящим из духовенства и мирян, представляющих свои приходы). Однако 8 марта стало известно, что впервые за всю историю существования Архиепископии не утвержден список кандидатов в архиепископы, составленный 13 февраля Советом Архиепископии. В письме от 4 марта Константинопольский патриарх Варфоломей предложил местоблюстителю продолжить временно исполнять свои обязанности в качестве патриаршего экзарха. В связи с этим чрезвычайное общее собрание по выборам нового архиепископа, назначенное на 29-30 марта, было заменено на общее епархиальное собрание без права принятия решений. Прокомментировать сложившуюся ситуацию в свете решений этого собрания мы попросили Даниила Струве и священника Георгия Кочеткова
* * *
Архиепископия фактически оказалась на грани уничтожения. Не было ли совершено повлекших эту ситуацию ошибок (возможно, в прошлом)?
Даниил Струве: Архиепископия испытывает недостаток в кандидатах в епископы. С одной стороны, требования очень высокие, с другой, нет среды, в которой формировались бы монахи-администраторы. Это непростой вопрос, и не только в нашей церкви. Но говорить о том, что «Архиепископия фактически оказалась на грани уничтожения», - преувеличение.
Рано подводить итоги правления архиепископа Гавриила. Архиепископ Гавриил был скорее пастырем, чем администратором. Были у него неудачи, как незаконченная реформа Богословского института или отсутствие готовой замены. Болезнь заставила его уйти преждевременно. Среди положительных аспектов - твёрдый курс на защиту автономии в лоне Константинопольского патриархата, а также пастырская работа. Архиепископ Гавриил без устали посещал приходы, сумел установить живую связь со многими благочиниями в разных странах. За десять лет его правления епархия не только увеличилась численно, но и созрела. В ней много сознательных и активных клириков и мирян. Это уже не чисто этническая община. Владыка Гавриил сумел духовно объединить епархию вокруг единого на потребу.
Каковы перспективы Архиепископии, если вам не дадут существовать как церкви русской традиции?
У нас сейчас одна проблема - найти преемника архиепископу Гавриилу. Процесс столкнулся с неожиданными сложностями. Назначенный местоблюстителем митрополит Франции Эммануил отказался передать на рассмотрение в Синод список кандидатов, который был сперва утверждён им самим и Советом Архиепископии. Для выхода из кризиса патриарх Варфоломей предложил продлить полномочия местоблюстителя, назначив его временным управляющим в звании Экзарха и поставив ему в помощники викарного епископа. Патриаршее предложение вызвало много вопросов, но следует понимать, что оно являлось ответом на кризисное положение. Нет оснований полагать, что Константинопольский патриархат решил в чём-то изменить статус Архиепископии, например, присоединить её к греческим митрополиям.
З0 марта состоялось Епархиальное собрание, на которое съехалось около 200 делегатов клириков и мирян. Несмотря на то, что оно было объявлено неуставным, т. е. не обладающим правом принимать решения, оно позволило дать слово церковному народу. Епархия высказалась за возобновление поиска кандидатов и отклонила предложение об избрании викарного епископа, посчитав его невозможным в отсутствие правящего архиерея. Полномочия митрополита Эммануила будут продлены до 1 ноября в качестве временно управляющего, но не правящего архиерея, поскольку, как было уточнено, каноны запрещают епископу управлять двумя епархиями. Есть надежда, что выборы нового архиепископа состоятся до ноября 2013 года, возможно даже, перед летом.
Перспектив для существования Архиепископии в каком-нибудь другом статусе или в другой юрисдикции сейчас, думаю, нет. Дело не столько в «русской традиции», сколько в автономии, которой мы пользуемся, и в особом каноническом строе, восходящем к постановлениям Московского поместного собора 1917-1918 гг., юбилей которого будет отмечаться через четыре года.
В чём историческая миссия Архиепископии?
Каждый кризис полезен тем, что является проверкой на прочность. Нет смысла в одном отстаивании когда-то завоёванного статуса. Исчезновение Архиепископии позволило бы нарисовать более стройную карту православных церковных уделов в Западной Европе: одной юрисдикцией стало бы меньше. Но не думаю, чтобы от этого наша церковная жизнь оживилась. Архиепископия, где преобладает местное духовенство и местная паства, где епископы и настоятели приходов не назначаются в отдалённом центре, а формируются на месте, и которая не зависит ни от какого государства, принимает самое активное участие в церковной жизни в Западной Европе наряду с другими епархиями и может считаться зачатком местного православия. Своим почти вековым существованием она продолжает свидетельствовать о значении постановлений Московского поместного собора 1917-1918 гг. и о духовном и богословском опыте русской церковной эмиграции XX века. Не всё даётся легко, есть много слабых мест и неразрешённых проблем, остро проявляющихся при каждой смене поколений. Но историческая миссия Архиепископии продолжается, и, как показало Епархиальное собрание, члены её это хорошо осознают.
* * *
Священник Георгий Кочетков: Ситуация, сложившаяся сейчас в Архиепископии, является итогом большого серьезного пути, той страницы истории, которая, судя по всему, сейчас готова перевернуться. Начинаются какие-то новые этапы жизни Русской церкви и всего, что с ней связано. Ведь для всего Православия, для Русской церкви и, конечно, для России, всё, что связано с Русским западноевропейским экзархатом, с так называемой евлогианской традицией, имело большое значение. Это невозможно взять и вычеркнуть или даже как-либо умалить, уменьшить. Значение всего того, что делалось в этой церкви, было чрезвычайно велико. Там были сосредоточены все лучшие силы, все лучшие умы и сердца зарубежной Русской церкви. И великие люди, и святые были взращены в ней. Еще не вполне оцененные, еще не вполне понятые до сих пор, они во многих странах мира продолжают привлекать умы и сердца людей думающих, верующих, желающих двигаться вперед, не оборачиваясь назад.
Эта церковь никогда не была внешне сильной и большой; она всегда была полунищенствующей, но свободной. Она всегда была связана с Россией, с русской историей, с желанием вернуться и вернуть долг Родине. Удивительно, что представители русской эмиграции, которая в большей своей части оказалась в таком состоянии совсем не по своей воле, считали себя должниками России и Русской церкви, русского народа. Они понимали, что та катастрофа, та беда, которая пришла на Русь, которая уничтожила эту великую страну, великую культуру и великий народ, - эта беда не может существовать вечно, она рано или поздно себя исчерпает. И люди надеялись, что это произойдет очень скоро. Они трудились, не покладая рук, не щадя себя, не ища для себя выгод и удобств. Люди горели творческим огнем, несмотря на то, что, к сожалению, несли в себе иногда и определенные недостатки, и даже грехи старого русского общества. Например, они часто разделялись, не ценили своего единства, не чувствовали своего общего - а не только личного - призвания; они часто не хотели или не могли понять друг друга; они иногда раздваивались, идеализировали старую и новую Россию, им хотелось - как это часто бывало и в других случаях в истории - видеть ее слишком прекрасной, в духе некоего всемирного мессианства русского народа, что было, конечно, большой ошибкой. И из-за того, что не хватало единства, люди часто не могли, в достаточной степени объединившись, поддерживать друг друга и сопротивляться напору зла, которое подчас проникало и в их собственную среду. Я уж не говорю про церковные разделения, это отдельная тема.
И вот сейчас эта великая история подходит к концу. Мы должны подводить итоги XX века. Но ни в России, где нужно было прежде всего оценить духовное значение подвига новомучеников и исповедников, усвоить их наследие, ни за рубежом, где нужно было то же самое сделать по отношению к собственным великим предкам, это не идёт гладко и просто, это не получается сделать как следует и до конца. В России всё остается слишком идеологизированным, предвзятым, неполным, противоречивым. Нам не хватает свободы от всех тех внутренних и внешних нагромождений, от той смуты, которую принесла в душу народа коммунистическая эпоха - эпоха великих преступлений, но и великих свершений святых людей. А за рубежом отчасти не хватило мудрости понять, что, сохраняя свою свободу - что, безусловно, надо всегда делать, - сохраняя свое наследие, нужно было прилагать больше усилий для сохранения своего языка, своей ответственности перед Россией и русской культурой. Единственный человек, который много лет удивительным, непостижимым образом делал это на высочайшем уровне, это Никита Алексеевич Струве. Но боюсь, что сегодня еще никто не ощущает, что Русский экзархат оказался сейчас почти на грани отмирания, можно даже сказать - вымирания.
Где была сделана ошибка? Мне представляется, что она была сделана прежде всего в конце 1980-х - начале 1990-х годов, когда Русский экзархат не захотел больше считать себя русским, как бы постеснялся своей русскости. Живя уже не одно поколение в западноевропейском обществе, он захотел слишком хорошо и удобно устроиться на земле. Он слишком приспособился к своему контексту, к своей хорошей внешней жизни. Люди потеряли язык, перестали воспринимать многое из того, что было сделано их предками, их великими предшественниками в Экзархате, в западноевропейской части Русской церкви. Люди потеряли возможность, таким образом, свидетельствовать о великом опыте, накопленном их предками в Западной Европе в XX веке. Кроме того, Экзархат, к сожалению, не понял, как ему надо сейчас жить, что надо поменять внутри себя для того, чтобы великолепный, удивительный, замечательный опыт жизни этой церкви по правилам, утверждённым Великим Московским собором 1917-18 годов, был перенесен в Россию и во всё Православие. А ведь этот опыт почти никому не известен - разве что американской ветви Русской церкви он неплохо знаком; на своем примере они могут здесь многое сказать. Это было призванием, особенностью Русского западноевропейского экзархата: нести свидетельство о плодах Собора, чтобы они не потерялись под воздействием маргинальных и ретроградных сил в России и во всем мире, в том числе и греческом. Нужно было нести опыт о. Сергия Булгакова, Николая Бердяева, не отказываться от них, не поддаваться на провокацию тех, кто пытался называть их какими-то чуть ли не еретиками, чуть ли не отступившими от православия людьми. Нужно было сохранить свою русскую идентичность, ибо потеряв ее, Экзархат потерял ту единственную особенность, которая позволяла ему существовать автономно, самостоятельно, в качестве некой особой целостности внутри всемирной Православной церкви. Когда стали говорить о том, что это семя поместного православия во Франции, в Западной Европе, что это семя для всех-всех-всех, то за этой совершенно похвальной, близкой и понятной для каждого открытостью не надо было забывать и о своих границах, о своих корнях, о своей ответственности, о своей судьбе, которая не покрывает всего мира, которая всегда и везде очень конкретна. Это узкий путь служения России, Русской церкви, и только через этот свой путь, через свое наследие, через свою русскость, пусть и в европейской одежке, можно было исполнить свое призвание и послужить всему Православию: греческому, западноевропейскому, американскому и любому иному. Нельзя было забывать об этой конкретной воле Божьей, о своем долге перед Россией и Русской церковью, о том, что заповедали сохранить и исполнить предки всех основных деятелей русской эмиграции - тех, кто сейчас благодаря именно этим людям приобщен к Православию и к особому опыту, особому взгляду на мир и человека, на евхаристию, на жизнь, любовь, свободу, творчество и личность, - на всё то, что сейчас стоит в центре жизни людей всего мира. Если же это было потеряно, то что удивляться, что все оказываются недовольны - и внутри Экзархата, и в Константинополе, и в Москве?
Мне жаль, что так произошло. Это происходило у меня на глазах, и я с начала 1990-х годов пытался (может быть, очень неуклюже, коряво, непонятно) говорить, приезжая во Францию, что нужно, очень срочно нужно, и совершать богослужение на русском языке, и катехизировать взрослых людей, и создавать общины и братства, и, конечно, не отказываться от своей русскости, от русского языка, при этом живя полноценной жизнью в своих странах, городах, в своих семьях, с людьми, которые, может быть, корнями своими к России никогда не имели прежде никакого отношения. Я не был услышан, не был понят. Мне всегда говорили: у нас всё есть, у нас всё хорошо, - подразумевая, что это у вас всё плохо, а у нас нет проблем. И потом, значительно позже, после кончины архиепископа Сергия (Коновалова), когда очень уважаемый, любимый мною архиепископ Гавриил (де Вильдер) взял слишком резкий курс только на Константинополь и исключительно на что-то нерусское - лишь бы не русское, которое слишком еще пахло советчиной (что, несомненно, можно понять), - когда он взял этот курс, я говорил о том, что хотя не нужно поддаваться на провокации, откуда бы они ни шли, нужно сохранять свой талант, его нужно умножать. Именно свой талант, а не вообще все таланты, какие Бог дает в мире, потому что такой задачи не может понести никто! И это тоже не было услышано. Это отталкивание от русского, которое почему-то в некоем провинциалистском духе стали очень легко отождествлять с советским, будь то церковное или светское, конечно, было очень горько, очень неприятно видеть в последние годы. И с этим согласиться было абсолютно нельзя.
Я понимаю, что теперь уже не повернуть назад. В Экзархате на это просто нет сил. Есть несколько замечательных людей, но построить свою жизнь по-иному, чем она построена к сегодняшнему дню, им, видимо, уже невозможно. Да, жаль, очень жаль не просто русского наследия, не просто очередного поражения русского народа и Русской церкви в этом деле, - жаль, что великое дело, великое откровение Божье не может теперь приносить достойный и многий плод! Но Бог милостив, у меня все-таки надежда есть. Я верю, что не одним, так другим путем Господь выведет Церковь Свою, и в том числе Русскую церковь, и страну нашу из этого тупика, и мы действительно придем к церковному возрождению, которое столь необходимо для всех нас, живущих как в России, так и на Западе - в Париже, или в Брюсселе, или в Америке, или еще где-то в ином месте.
КИФА №5(159), апрель 2013 года