Моя бабушка, Аделя Моисеевна Горфинкель
Моя бабушка, Аделя Моисеевна Горфинкель (в девичестве Вайнберг) родилась в 1886 году. Умерла в 1944 г. День и месяц рождения мне неизвестны.
Дата её рождения, возможно, тоже не точная. Мой дед рассказывал моему папе, что бабушке в паспорте уменьшили возраст. Для чего это было сделано? Неизвестно. Впрочем, сейчас это и не важно.
Из скудной коллекции фотографий родителей моего отца (фотографировали тогда редко, и только в фотоателье. Фотоаппаратов, как сейчас, тогда в семьях не было!) сохранился всего лишь один портрет моей бабушки Адели и малюсенькая карточка, очевидно на паспорт, или какой-то другой документ, моего дедушки Яши.
Мне не довелось увидеть бабушку при её жизни. Она умерла задолго до моего рождения. Папа часто вспоминал её. Рассказывал мне о ней. Он очень любил свою маму. В папиных воспоминаниях, проникнутых нежностью, образ бабушки Адели оживал и становился родным мне и близким...
Конечно, большую роль в моём отношении к бабушке Адели играло и моё имя, которое досталось мне от неё в наследство вместе с крохотным бриллиантиком единственной уцелевшей её серёжки. Как рассказывал мне отец, вторую серьгу у неё сорвали с уха на базаре... И моё детское воображение живо рисовало ужасную картину. Базарчик на Шемахинке, недалеко от нашего дома. Моя бабушка Аделя идёт с корзинкой на согнутой руке между длинных рядов лавок с зеленью, картошкой, яблоками... На залитом солнцем большом пространстве шумит и галдит пёстро одетая разноязычная толпа. И вдруг, какой-то разбойник с чёрными усами, внешне ничем не отличающийся от остальных покупателей и продавцов, подбегает к моей бабушке и резким неожиданным движением срывает с уха бедной женщины крошечную серёжку. Боль невыносимая, кровь, страх... Была ли она тогда одна? И некому было её защитить, успокоить? Догнать обидчика, вора, наказать?
Не знаю. На этом воспоминания моего отца обрывались.
Детей в семье было тринадцать человек. Моя бабушка была самой младшей. Последним ребёнком в семье. Любимицей.
Жили они в небольшом провинциальном городе, Кишинёве. Отец семейства, Моше (Моисей) Вайнберг, был бухгалтером. Мать, по обычаю того времени, не работала. Ей хватало забот, хотя в доме были и няни, и бонны и служанки, что говорит о том, что семья жила довольно зажиточно. Мой отец пошёл по стопам своего дедушки и тоже стал бухгалтером. Но уже в советское время. И хотя наша семья состояла всего из четырёх людей, мы жили более, чем скромно. Ни о каких служанках и боннах не было и речи. Но это так, к слову.
Я никогда не видела своей бабушки Адели. Только на фотографиях. Она умерла ещё до того, как мои родители поженились.
Мой папа очень любил свою маму и в честь неё назвал меня, свою дочку. Кстати, младший брат папы, Владимир, тоже назвал свою младшую дочку Адой, но на год раньше, и теперь в нашем семействе три Ады... Может и больше. К сожалению, я не знаю так глубоко нашу родословную.
Бабушка закончила гимназию в Кишинёве с золотой медалью. Единственная еврейка на всю гимназию. Она очень хотела стать врачом. Поступила учиться в университет. Но упала в обморок на занятиях в анатомическом театре и с медицинской карьерой было покончено. Училась ли она ещё где-нибудь? Папа этого не знал. Много позже, уже после папиной смерти, его младший брат Владимир рассказал мне, что бабушка окончила фармацевтическое училище и работала помощником фармацевта в молодые годы.
Спасаясь от Кишинёвского погрома (1903г.), моя бабушка, в семнадцать лет, уехала в интернациональный Баку. Там уже жили три её сестры и пять братьев. Первое время она жила у братьев, но невестки её не жаловали. И жилось ей у них не сладко... Её выдали замуж, но брак оказался неудачным и распался. В 34 года она снова выходит замуж. За моего деда Якова Вульфовича Горфинкеля. Память моего отца не сохранила подробностей из её рассказов о своей жизни. И нам приходится о многом догадываться, строить предположения.
Отец вспоминал, как мама рассказывала ему, совсем ещё мальчику, об ужасе, ворвавшемся в мирные тихие дома кишинёвских евреев. В то время в Кишинёве была большая еврейская община. Почти больше половины всех жителей небольшого, в 60 (108-?) тысяч людей города, были евреи. Они занимались торговлей, мелким производством, банковским делом. Было множество синагог и общественных зданий. Всё это было разрушено местными и приезжими громилами. Бабушка убегала под градом камней, которые бросали в неё мальчишки.
Папа рассказывает, а я пытаюсь представить себе молодую девушку в длинном платье по тогдашней моде. Жгуче-чёрные пышные вьющиеся волосы разделены на прямой пробор и забраны вверх, в причёску, открывающую милое лицо с большими печальными глазами. Чуточку нависшие над глазами круглые брови, удлинённый нос. Еле заметная улыбка, как на портрете Джоконды. Такая она на карточке, единственной уцелевшей после нашего отъезда в Америку. Позже мы сделали портрет по этой фотографии и теперь он висит на стене прямо над компьютером, за которым я печатаю эти строки.
На память от бабушки Адели мне осталась серёжка с крошечным блиллиантиком (вторую у неё сорвали с уха) и любовь к книгам. Она читала даже тогда, когда готовила обед: руки чистили картошку, а глаза бегали по строчкам интересной книги... Ну, совсем, как я! А ещё она страстно любила музыку и водила в оперу своего пятилетнего сынишку, моего будущего папу. Когда я немного подросла, мой папа водил меня в оперный театр и мы с ним прослушали и посмотрели весь оперный репертуар. Мои музыкальные способности несомненно передались мне от неё и моего папы. Ведь она была родной тёткой композитора Мечеслава Вайнберга.
Бабушка скончалась за год до окончания войны. Ей не довелось увидеть своих внуков. А её загадочный образ навсегда остался в моей душе и в памяти.
Аделя Горфинкель (Вайнберг)