Текинский ковёр
Я не помню, как её звали.
Маленькая, кругленькая, с быстрыми голубыми глазами на потемневшем морщинистом лице, она жила в подвале напротив нашего дома. Крошечное окошко её подвала чуть выступало над тротуаром нашей старой улицы, как раз напротив наших двух больших зарешёченных окон.
Я была совсем ещё девчонкой, когда познакомилась с ней.
Мама попросила её помыть наш единственный ковёр, текинский, ручной работы, шерстяной. Он гордо висел у нас на стене (как это было принято в бакинских домах), одна из немногих дорогих вещей в нашей семье. Не знаю, как он попал к нам. Вряд ли родители могли купить такой дорогой ковёр. Скорее, родители моей мамы дали его ей в приданное.
Я любила разглядывать повторяющуюся череду небольших, с мою ладошку, красно-коричневых прямоугольников со скошенными по-восточному уголками. Они шли горизонтальными дорожками во всю длину тёмно-коричневого ковра, оставляя по его краям пространство, заполненное каким-то ещё восточным узором.
На них так интересно было смотреть, лёжа на тахте-кровати, служившей ложем для моих родителей в нашей единственной комнате.
Давно это было. У меня уже внуки приблизительно того же возраста, какой я была тогда; девочка с длинной косичкой и скрипкой.
Помню жаркое бакинское лето.
Наш текинский ковёр разостлан перед крыльцом нашей квартиры во дворе.
Маленькая старая женщина шустро орудует по нему щётками и скребками, удаляя мыльную грязную воду, поливая снова из шланга, и снова соскрёбывая воду на потемневший мокрый асфальт.
Мне это кажется увлекательной игрой. Во все глаза я смотрю на действия этой маленькой женщины и рвусь ей помогать. Ведь это так просто!
А она, ни на минуту не прерывая своей работы, рассказывает и рассказывает о себе, о своей прежней жизни, той, до того как очутилась одна, без семьи, в подвале, и моет чужие ковры за деньги...
До сих пор помню, как поразила меня, ребёнка, её история. То, что она была когда-то богата. Жила в своём доме и ни в чём не нуждалась. А вот теперь, на старости лет, обнищала и живёт в подвале одна-одинёшенька...
Значит, такое может случиться? - думала я, переваривая услышанное и боясь, что так может случиться и со мной...
Ковёр она нам испортила. Кроме воды и мыла она использовала какую-то химию. Краски ковра вылиняли и поблекли. Его уже нельзя было вешать на стену, как украшение. И мама выбросила его. А с той женщиной поругалась.
Больше я её не встречала.
Не знаю, нарочно ли она так сделала? Ведь все в Баку знали, как надо мыть шерстяные ковры ручной работы, только водой с мылом!
Или же действительно не знала?..
Я пишу эти строки на работе. Под боком тарахтит стиральная машина. Я упираюсь в её тёплую стенку. Мне так уютно сидеть.
Я теперь парикмахер и сижу в рабочей комнате, ожидая клиентов.
За моими плечами консерватория, работа в симфонических оркестрах, лучшие концертные сцены бывшего Советского Союза, куда мы ездили каждый год на гастроли. И я теперь тоже бывший музыкант.
Я не живу в подвале. У нас с мужем собственный дом. Две легковые машины. Дети выросли, поженились.
Мы в другой стране, в Америке. И я больше не играю на скрипке в симфоническом оркестре.
Вот, только, вспомнила вдруг эту маленькую старушку с выцветшими голубыми глазами, её рассказ и дыхание со слабым перегаром алкоголя, что жила когда-то напротив нашего старого дома в подвале...
А теперь, уже давно, и домов тех нет...
Снесли их и построили на том месте метро "Низами".
А нас переселили подальше. Кого в Ахмедлы. Кого на Восьмой Километр...
Когда впервые, после переезда в новый дом на Восьмом, я приехала на старое место, где когда-то прошли моё детство и молодость, то обревелась вся.
А теперь и приехать не могу.
Целый день на самолёте лететь надо.
Маленькая, кругленькая, с быстрыми голубыми глазами на потемневшем морщинистом лице, она жила в подвале напротив нашего дома. Крошечное окошко её подвала чуть выступало над тротуаром нашей старой улицы, как раз напротив наших двух больших зарешёченных окон.
Я была совсем ещё девчонкой, когда познакомилась с ней.
Мама попросила её помыть наш единственный ковёр, текинский, ручной работы, шерстяной. Он гордо висел у нас на стене (как это было принято в бакинских домах), одна из немногих дорогих вещей в нашей семье. Не знаю, как он попал к нам. Вряд ли родители могли купить такой дорогой ковёр. Скорее, родители моей мамы дали его ей в приданное.
Я любила разглядывать повторяющуюся череду небольших, с мою ладошку, красно-коричневых прямоугольников со скошенными по-восточному уголками. Они шли горизонтальными дорожками во всю длину тёмно-коричневого ковра, оставляя по его краям пространство, заполненное каким-то ещё восточным узором.
На них так интересно было смотреть, лёжа на тахте-кровати, служившей ложем для моих родителей в нашей единственной комнате.
Давно это было. У меня уже внуки приблизительно того же возраста, какой я была тогда; девочка с длинной косичкой и скрипкой.
Помню жаркое бакинское лето.
Наш текинский ковёр разостлан перед крыльцом нашей квартиры во дворе.
Маленькая старая женщина шустро орудует по нему щётками и скребками, удаляя мыльную грязную воду, поливая снова из шланга, и снова соскрёбывая воду на потемневший мокрый асфальт.
Мне это кажется увлекательной игрой. Во все глаза я смотрю на действия этой маленькой женщины и рвусь ей помогать. Ведь это так просто!
А она, ни на минуту не прерывая своей работы, рассказывает и рассказывает о себе, о своей прежней жизни, той, до того как очутилась одна, без семьи, в подвале, и моет чужие ковры за деньги...
До сих пор помню, как поразила меня, ребёнка, её история. То, что она была когда-то богата. Жила в своём доме и ни в чём не нуждалась. А вот теперь, на старости лет, обнищала и живёт в подвале одна-одинёшенька...
Значит, такое может случиться? - думала я, переваривая услышанное и боясь, что так может случиться и со мной...
Ковёр она нам испортила. Кроме воды и мыла она использовала какую-то химию. Краски ковра вылиняли и поблекли. Его уже нельзя было вешать на стену, как украшение. И мама выбросила его. А с той женщиной поругалась.
Больше я её не встречала.
Не знаю, нарочно ли она так сделала? Ведь все в Баку знали, как надо мыть шерстяные ковры ручной работы, только водой с мылом!
Или же действительно не знала?..
Я пишу эти строки на работе. Под боком тарахтит стиральная машина. Я упираюсь в её тёплую стенку. Мне так уютно сидеть.
Я теперь парикмахер и сижу в рабочей комнате, ожидая клиентов.
За моими плечами консерватория, работа в симфонических оркестрах, лучшие концертные сцены бывшего Советского Союза, куда мы ездили каждый год на гастроли. И я теперь тоже бывший музыкант.
Я не живу в подвале. У нас с мужем собственный дом. Две легковые машины. Дети выросли, поженились.
Мы в другой стране, в Америке. И я больше не играю на скрипке в симфоническом оркестре.
Вот, только, вспомнила вдруг эту маленькую старушку с выцветшими голубыми глазами, её рассказ и дыхание со слабым перегаром алкоголя, что жила когда-то напротив нашего старого дома в подвале...
А теперь, уже давно, и домов тех нет...
Снесли их и построили на том месте метро "Низами".
А нас переселили подальше. Кого в Ахмедлы. Кого на Восьмой Километр...
Когда впервые, после переезда в новый дом на Восьмом, я приехала на старое место, где когда-то прошли моё детство и молодость, то обревелась вся.
А теперь и приехать не могу.
Целый день на самолёте лететь надо.