«Дальше едешь, тише будешь»
18 января Троцкий вместе с семьей был выслан из Москвы в Алма-Ату. «Дальше едешь, тише будешь», - так, по слухам, прокомментировал это событие Сталин.
Троцкий с женой и сыном
«Тучи» над Львом Давыдовичем начали сгущаться уже давно… В январе 1925 года он был снят с поста председателя Реввоенсовета и наркома обороны, хотя и остался в Политбюро ЦК ВКП (б). Но уже в октябре 1926 года Сталин при поддержке Бухарина вывел Троцкого из состава Политбюро. К осени 1927 года Троцкий окончательно потерпел поражение в борьбе за власть. 12 ноября 1927 года одновременно с Зиновьевым он был исключён из партии. Дальнейшие их судьбы, впрочем, отличались. Если Зиновьев предпочёл публично покаяться в «ошибках», то Троцкий наотрез в чём-либо каяться отказался. 14 ноября 1927 года Троцкий был выселен из служебной квартиры в Кремле, и остановился у своего сторонника Александра Белобородова. 3 января 1928 года политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о его высылке.
18 января 1928 года Троцкий был силой доставлен на Ярославский вокзал Москвы и выслан в Алма-Ату, причём сотрудникам ГПУ пришлось нести Троцкого на руках, так как идти он отказался. Кроме того, по воспоминаниям старшего сына Троцкого Льва Седова, Троцкий с семьёй забаррикадировался в одной из комнат, и ГПУ пришлось выламывать двери.
По воспоминаниям того же Льва Седова, 18 января 1928 года об отъезде им сообщили за 2 часа до отправки поезда, так что вещи им «помогали» спешно собирать сотрудники ОГПУ. На Ярославском вокзале у «зачищенной» от других пассажиров платформы их ждал отдельный вагон с паровозом. Туда Троцкого тоже доставили на руках сотрудники ОГПУ.
«Дальше нас должны прицепить к поезду «Москва - Ташкент». «Поезд» наш переходит с Северной дороги на Казанскую и доходит до станции Фаустово, верстах в 50-ти от Москвы. Останавливаемся саженях в 80- 100 от платформы; будем дожидаться ташкентского поезда. (…) Скоро подходит поезд, с ним несколько наших чемоданов. Нас прицепляют. Начинаем устраиваться, нам отводят два купе, в одном вещи, «столовая» и я. В другом Лев Давыдович и Наталия Ивановна (ред. - Седова, жена Троцкого)»,
- делится дорожными впечатлениями Лев Седов.
Вскоре, по его словам, в купе Троцкий нарочито громко начинает говорить о том, как у нас высылку не умеют организовать, как следует быть, как и хозяйство наладить:
«Одно к одному. С ненавистью говорит о неряшливости - это не случайная черта... И в хозяйстве, и в теории, и в высылке. Эта черта мелкобуржуазная. (Кстати сказать, как говорили, организация ссылки была под руководством Бухарина.) Тут же Л. Д. заходит «объясниться» с конвоем. Говорит, что лично против них - лишь исполнителей - ничего не имеет, что демонстрация (т. е. отказ добровольно идти) имела чисто политический характер. Повторяет им о неумении ГПУ организовывать высылку. Шум подняли, вся Москва об этом знает, т. е. достигли как раз того, чего хотели избежать. Кряхтят... Комендант бормочет что-то вроде: «Да, неважно было»... Л. Д. смеется, «Мне приходилось участвовать и организовывать операции посложнее этой; как бы я здесь поступил, будучи на вашем месте?..» И он набрасывает им план организации высылки».
31 января, уже из Алма-Аты, Троцкий в телеграмме председателю ОГПУ Менжинскому и председателю ЦИК Калинину сообщает:
«Мы поселены ГПУ в гостинице в условиях, близких тюремным. Питаемся ресторанной пищей, гибельной для здоровья. Не имеем возможности извлечь белье, книги из багажа в связи с отсутствием помещения. Оплата гостиницы, ресторана нам совершенно не по средствам. Необходима достаточная квартира с кухней».
В таких условиях семья ссыльных прожила 3 недели, после чего им выделили дом по адресу ул. Красина, 75.
Гостиница в Алма-Ате, где жили Троцкий с семьей
Троцкий и отсюда продолжал писать жалобы. Например, он возмущался тем, что московские газеты доставлялись с опозданием на 10 дней, а письма могли задерживаться до трёх месяцев.
Тем не менее, условия ссылки по сравнению с тем, что впоследствии ввёл Сталин в 1930-е годы, были довольно мягкими, ссыльный даже смог вывезти свой личный архив, включающий в себя ряд ценнейших для историков документов по истории СССР, в том числе и документов секретных. Возможно, что именно это обстоятельство позволило 49-летнему Троцкому именно во время алма-атинской ссылки начать работу над своими мемуарами, позже вошедшими в книгу «Моя жизнь». Переписку, по воспоминаниям Троцкого, тоже удалось наладить:
«Мы были поселены в доме, со всех сторон окруженном учреждениями ГПУ и квартирами его агентов. Внешние связи лежали целиком на Льве. Он уходил из квартиры глубокой дождливой или снежной ночью или, обманув бдительность шпиков, скрывался днем из библиотеки, встречался с агентом связи в публичной бане или в густых зарослях, под городом, или на восточном рынке, где толпились киргизы с лошадьми, ослами и товарами. Каждый раз он возвращался возбужденный и счастливый, с воинственным огоньком в глазах и с драгоценной добычей под бельем. Так в течение года он оставался неуловим для врагов. Мало того, он поддерживал с этими врагами, вчерашними «товарищами», самые «корректные», почти «приятельские» отношения, проявляя незаурядные такт и выдержку и бережно охраняя нас от внешних толчков. За апрель-октябрь получено было около 1.000 политических писем и документов и около 700 телеграмм; отправлено было нами за то же время около 550 телеграмм и не менее 800 политических писем, в том числе ряд крупных работ, как «Критика программы Коминтерна» и пр. Без сына я не выполнил бы и половины этой работы».
Итогом этой «бурной деятельности» стала очередная ссылка, теперь уже за границу: 22 января 1929 года Троцкий выслан из Алма-Аты в Турцию.