Евгений Петров. Обреченный на славу
2 июля 1942 года погиб 38-летний писатель Евгений Петров, соавтор Ильи Ильфа по знаменитой дилогии «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» и брат Валентина Катаева. Самолет, на котором он летел, разбился в Ростовской области. Валентин Катаев, еще когда Женя был совсем юным, знал, что он обречен.
Евгений Петров (Катаев).
Настоящая фамилия Евгения - Катаев, псевдоним он придумал для того, чтобы его не путали со старшим братом, тоже писателем, Валентином.
Евгений стал вторым ребенком в семье Петра Васильевича и Евгении Ивановны Катаевых. Отец - преподаватель в юнкерском училище, выпускник Новороссийского университета, мать - выпускница Одесской консерватории, ее дед был участником Отечественной войны 1812 года. Спустя несколько месяцев после рождения Жени его мать умерла от неизлечимого тогда плеврита. Петр Васильевич больше в брак не вступал и всю свою жизнь посвятил сыновьям - Евгению и Валентину. Он был хорошим отцом: приобщил сыновей к богатой домашней библиотеке, возил в просветительские путешествия.
Если Валентин начал писать стихи и рассказы еще в юности, то Евгений заниматься творчеством не спешил. Его юность пришлась на лихолетье Гражданской войны - было не до литературы.
Валентин и Евгений Катаевы с отцом (Евгений в матроске).
В марте 1920 года братья были арестованы одесскими чекистами за «участие в антисоветском заговоре». Валентин посоветовал Евгению уменьшить свой возраст на год, чтобы избежать смертной казни. С тех пор Евгений еще долго писал во всевозможных анкетах неверную дату рождения - 1903 год. К счастью, спустя несколько месяцев братьев освободили - помогли связи Валентина Катаева: на одном из допросов его узнал один из чекистов, художник Яков Бельский. Он вспомнил, что на поэтических вечерах всегда участвовал молодой и революционно настроенный Валентин. Яков Моисеевич ходатайствовал о судьбе братьев Катаевых перед начальником следственно-судной части, также до революции посещавшим одесские литературные салоны. В итоге Валентина и Евгения отпустили как «непричастных к делу».
Валентин Катаев позже уехал в Харьков (столицу советской Украины), затем перебрался в Москву. Евгений остался в Одессе и пошел работать … в уголовный розыск. «Превратившись» из Катаева в Петрова, Евгений Петрович шутил, что его первым литературным произведением был «протокол осмотра трупа неизвестного мужчины».
Расскажу о любопытной истории, случившейся с Катаевым-Петровым во время службы в угрозыске. Его одноклассник по Одесской классической гимназии Александр Козачинский сначала работал в уголовном розыске вместе с Евгением, однако потом вдруг подался в налетчики и конокрады. Красивая жизнь продолжалась недолго. Козачинский попал в засаду милиции. Арестовывал Александра Катаев-младший, которого налетчик сразу же узнал. Евгений добился того, чтобы однокашнику расстрел заменили тюремным заключением. Впоследствии, когда Козачинский освободился по массовой амнистии по итогам Гражданской войны, Евгений Катаев устроил работать своего бывшего соседа по гимназической парте репортером. А еще позже именно Катаев-Петров посоветовал Козачинскому описать все перипетии своей яркой жизни в литературном труде: так появилась повесть «Зеленый фургон», события которой хорошо всем известны по одноименному фильму с Дмитрием Харатьяном в главной роли.
Евгений Катаев служил в уголовном розыске до 1923 года. Ему удалось раскрыть больше 40 преступлений, будущий писатель принимал участие в ликвидациях нескольких банд, что было, понятное дело, смертельно опасным делом. В своих воспоминаниях Евгений Петрович так описывал свою работу сыщиком:
«Когда я работал в уголовном розыске, мне предлагали взятки, и я не брал их. Это было влияние папы-преподавателя… Я считал, что жить мне осталось дня три, четыре, ну, максимум неделя. Привык к этой мысли и никогда не строил никаких планов. Я не сомневался, что во что бы то ни стало должен погибнуть для счастья будущих поколений. Я пережил войну, Гражданскую войну, множество переворотов, голод. Я переступал через трупы умерших от голода людей и производил дознания по поводу 17 убийств. Я вел следствия, так как следователей судебных не было. Дела шли сразу в трибунал. Кодексов не было, и судили просто - «именем революции». Я твердо знал, что очень скоро должен погибнуть, что не могу не погибнуть...»
К слову, Валентин Катаев считал своего младшего брата обреченным. Описывая случай, когда Женя вместе с двумя товарищами-гимназистами решил доплыть из Одессы в Очаков на старой рыбацкой лодке, попал в сильный шторм и чудом остался жив, Катаев-старший признавался:
«Не могу забыть янтарно-коричневых глаз моего брата Жени, когда он рассказывал мне эту историю, его сиреневых губ и опущенных плеч обреченного человека. С этого дня он был обречен».
В конце 1923 года Евгений Катаев, в котором была тяга к писательскому труду и литературе, ушел из угрозыска и отправился к брату в Москву. Валентин Катаев к этому времени уже был признанным литератором и журналистом. И все же, прибыв в столицу, Евгений сначала устроился работать надзирателем в Бутырской тюрьме. И только спустя несколько месяцев он стал публиковаться в юмористических журналах «Красный перец» и «Крокодил».
Валентин Катаев младшим братом гордился. В книге «Алмазный мой венец» он писал:
«Брат оказался мальчиком сообразительным и старательным, так что месяца через два, облазив редакции всех юмористических журналов Москвы, веселый, общительный и обаятельный, он стал очень прилично зарабатывать, не отказываясь ни от каких жанров: писал фельетоны в прозе, и, к моему удивлению, даже в стихах, давал темы для карикатур, делал под ними подписи, подружился со всеми юмористами столицы, наведывался в «Гудок», сдал казенный наган в Московское управление уголовного розыска, отлично оделся, немного пополнел, брился и стригся в парикмахерской с одеколоном, завел несколько приятных знакомств, нашел себе отдельную комнату, и однажды рано утром я встретил его на Большой Дмитровке. Он, видимо, возвращался после ночных похождений. Тогда еще не вывелись извозчики, и он ехал в открытом экипаже на дутиках - то есть на дутых резиновых шинах, - модно одетый молодой человек, жгучий брюнет с косым пробором, со следами бессонной ночи на красивом добродушном лице, со скользящей мечтательной улыбкой и слипающимися счастливыми глазами. Кажется, он спросонья мурлыкал про себя что-то из своих любимых опер, а к пуговице его пиджака был привязан на длинной нитке красный воздушный шарик, сопровождавший его как ангел-хранитель и ярко блестевший на утреннем московском солнышке».
В редакции газеты «Гудок» Евгений Катаев впервые появился в 1925 году. В «Гудке» печатались Булгаков, Паустовский, Зощенко и многие другие талантливейшие литераторы той эпохи. Именно в редакции этой ежедневки Петров познакомился со своим земляком Ильей Файнзильбергом. Так родился знаменитый писательский дуэт Ильф и Петров. 5 января 1927 года они завершили первый совместный творческий труд - роман «Двенадцать стульев». Знаменитый дуэт сегодня помнят, прежде всего, по дилогии с Остапом Бендером, однако помимо «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» перу Ильфа с Петровым принадлежат несколько сатирических повестей, большое количество юмористических рассказов, цикл путевых очерков «Одноэтажная Америка» и пьеса «Под куполом цирка» (сценарий фильма «Цирк», вышедшего на экраны в 1936 году, основан именно на ней, правда, авторы пьесы - Илья Ильф, Евгений Петров и Валентин Катаев - убрали свои фамилии из титров, потому что не согласились с трактовкой режиссера).
Илья Ильф и Евгений Петров.
13 апреля 1937 года не стало Ильи Ильфа. Он умер от хронического туберкулеза. Евгений Петров очень тяжело переживал смерть своего товарища и соавтора. В рассказе «Из воспоминаний об Ильфе» он писал:
«И вот я сижу один против пишущей машинки, на которой Ильф в последний год своей жизни напечатал удивительные записки. В комнате тихо и пусто, и надо писать. И в первый раз после привычного слова «мы» я пишу пустое и холодное слово «я» и вспоминаю нашу молодость. (…) Мы работали вместе десять лет. Это очень большой срок. В литературе это целая жизнь».
Евгений Петров был страшно потрясен смертью близкого друга.
«Ильф знал, что умирает, - писал Евгений Петрович. - Потому так грустны его последние записи. Он был застенчив и ужасно не любил выставлять себя напоказ.
- Вы знаете, Женя, - говорил он мне, - я принадлежу к тем людям, которые входят в двери последними. (…)
Я не могу вспомнить, как и где мы познакомились с Ильфом. Самый момент знакомства совершенно исчез из моей памяти. Не помню я и характера ильфовской фразы, его голоса, интонаций, манеры разговаривать. Я вижу его лицо, но не могу услышать его голоса...»
После ухода Ильи Ильфа Евгений Петров расстается с юмором. Из сатирического в его дальнейшем творчестве, пожалуй, только несколько сценариев комедийных фильмов. Зато в газете «Правда» в 1938 году выходит серия серьезных очерков о Дальнем Востоке, где как раз разворачиваются грозные события - силовое противостояние с императорской Японией.
Начало Великой Отечественной войны Евгений Петров встретил редактором журнала «Огонек». После 22 июня 1941 года он сразу стал фронтовым корреспондентом. Причем фронтовым - по-настоящему: за следующие 13 месяцев Петров побывал на всех фронтах, от заполярного Мурманска до Севастополя. Писал для «Правды» и «Красной звезды», был военкором Информбюро, выезжал на горячие участки фронта. В ходе контрнаступления под Москвой, находясь на передовых позициях, был тяжело контужен.
В 1942 году Евгений Петрович с большим трудом добился разрешения (ему долго отказывали из-за опасности такой поездки) на журналистскую командировку в осажденный Севастополь.
Евгений Петров.
Он вылетел в Краснодар, откуда добрался до Севастополя. Из этого города они вместе с Ильфом в 1934-м отправлялись в заграничное путешествие, и Петров помнил Севастополь мирным, цветущим «с его акациями и каштанами, чистенькими тенистыми улицами, парками, небольшими светлыми домами и железными балкончиками, которые каждую весну красили голубой или зелёной краской».
Совсем другим увидел писатель Севастополь в 1942-м. В разгар финальных боев за базу Черноморского флота, когда пылающий город простреливался врагом насквозь, Евгений Петров мог погибнуть ежеминутно.
«Город держится наперекор всему - теории, опыту, наперекор бешеному напору немцев, бросивших сюда около тысячи самолётов, около десяти лучших своих дивизий и даже сверхтяжёлую 615-миллиметровую артиллерию, какая никогда ещё не применялась, - писал Петров в очерке «Севастополь держится». - Когда моряков-черноморцев спрашивают, может ли удержаться Севастополь, они хмуро отвечают: - Ничего, держимся. Они не говорят: «Пока держимся». И они не говорят: «Мы удержимся». Здесь слов на ветер не кидают и не любят испытывать судьбу. Это моряки, которые во время предельно сильного шторма на море никогда не говорят о том, погибнут они или спасутся. Они просто отстаивают корабль всей силой своего умения и мужества».
Это эссе писатель передал из Севастополя в «Красную звезду». И оно стало его последним опубликованным произведением.
«26 июня из порта Новороссийска (в Севастополь - С.И.) вышел эсминец «Ташкент», лидер эскадренных миноносцев, - писал Сергей Шаргунов в работе «Катаев и война». - Бомбы падали со всех сторон. Шедший впереди эсминец «Безупречный» взорвался и потонул, остановиться и подобрать немногих уцелевших было нельзя - сверху атаковали «юнкерсы». В Севастополе под разрывами бомб, снарядов, гранат и мин в полной темноте корабль забрал более 2100 раненых, женщин и детей - выше всяких возможностей. На обратном пути с 5 до 9 утра его непрерывно атаковали 90 самолетов, сбросивших более трехсот бомб - «Ташкент» получил множество повреждений и едва не затонул, многие погибли. Петров остался с ранеными до конца (поил их водой), несмотря на подоспевшие торпедные катера».
Как написал Илья Эренбург, «последней главой жизни Петрова была героическая оборона Севастополя». Там Петров-Катаев выжил чудом. А погиб тогда, когда казалось, что угроза гибели миновала. Самолет «Дуглас», летевший из Краснодара в Москву, 2 июля 1942 года разбился в Ростовской области.
Корреспондент «Красной звезды» Михаил Черных рассказал о катастрофе в подробностях:
«Штурману вздумалось пройти в пассажирское отделение. На его место стал пробираться Евгений Петров… Ни штурман, ни пилот не имели права разрешать Евгению Петрову проходить в отделение пилота. Пилот Баев, разговаривая с Петровым и давая указания ему, отвлекся от управления. Самолет летел на высоте 15-20 метров со скоростью 240 км в час. Впереди подымался широкий холм. Пилот заметил его, но уже было поздно. Самолет ударился о землю…»
Прозаик Аркадий Первенцев, работавший в годы Великой Отечественной войны специальным корреспондентом «Известий» и также сотрудничавший в «Красной звезде» и «Красном флоте», попал в авиакатастрофу вместе с Евгением Петровым. Он вспоминал:
«Летчик с бородкой. Фамилия Баев. Ждем Петрова. Приехал возбужденный. В 11.00 Баев ухарски отвернул «Дуглас» от земли, как будто вырвал пробку из бутылки. Баев передал управление штурману, а сам подобострастно болтает с Петровым. Ищет выпить. Тоска грызет мое сердце… Петров идет в кабину управления. Ложусь спать и моментально засыпаю. Удар. Я лежу на земле облитый кровью. Самолет, его обломки впереди. Кричу. Я изувечен. Пробую подняться, но, кажется, перебита спина, вытек левый глаз; я падаю на землю головой в пшеницу и бурьян. Чья-то рука тянется из-под обломков дюраля… Крики… Я приказываю снять с меня пиджак, рубаху. Обматываю рубахой голову и чувствую, как она вскипает и пузырится кровью. Больница. Я зверь… Но ранен глубоко. Я завидую Петрову. Он обложен льдом в мертвецкой».
Есть две версии того, почему случилась трагедия: первая - «Дуглас» уходил от вражеских истребителей, снизил высоту и врезался в холм (версия Валентина Катаева); вторая - пилот отвлекся от управления и заметил холм слишком поздно (версия Первенцева и Черныха).
Валентин Катаев, рассказывая в книге «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона» о брате, заметил, что «смерть ходила за ним по пятам»:
«Ему страшно не везло (…) Он наглотался в гимназической лаборатории сероводорода, и его насилу откачали на свежем воздухе, на газоне в гимназическом садике, под голубой елкой. В Милане возле знаменитого собора его сбил велосипедист, и он чуть не попал под машину. Во время финской войны снаряд попал в угол дома, где он ночевал. Под Москвой он попал под минометный огонь немцев. Тогда же, на Волоколамском шоссе, ему прищемило пальцы дверью фронтовой «эмки», выкрашенной белой защитной краской зимнего камуфляжа: на них налетела немецкая авиация и надо было бежать из машины в кювет. Наконец, самолет, на котором он летел из осажденного Севастополя, уходя от «мессершмиттов», врезался в курган где-то посреди бескрайней донской степи, и он навсегда остался лежать в этой сухой, чуждой ему земле…»
Об обречённости Евгения Петровича говорил и Илья Эренбург:
«Смерть долго гонялась за Петровым, наконец его настигла».
В полевой сумке Евгения Петрова остался черновик начатого репортажа о Севастополе. Последние строки, которые он успел написать, были такими:
«Держаться становится все труднее. Возможно, что город всё-таки удержится. Я уже привык верить в чудеса...»
В 1968-м в повести «Кубик» Валентин Катаев вспомнил крещение младшего брата в Одессе:
«Я увидел его, поднятого из купели могучей рукой священника… и уже тогда меня охватило темное предчувствие какой-то непоправимой беды, которая непременно должна случиться с этим младенцем, моим дорогим братиком, и потом, через много лет, точно с таким же выражением зажмуренных китайских глаз на удлинившемся, резко очерченном лице мужчины с черным шрамом поперек носа лежал мертвый Женя…»
В 1986-м тот же Катаев написал, что крещение происходило на дому, однако слова о предчувствии беды с братом есть и тут:
«Из церкви везли на извозчике немного помятую серебряную купель, куда налили подогретой на кухне воды… Я ужасно боялся, что мой маленький братик захлебнется…»
Евгений Петров был похоронен в селе Маньково-Калитвенское Ростовской области. Как и Илья Ильф, он не дожил до сорокалетия.