Ровесник и жертва века
5 января 1951 года в своей московской квартире после продолжительной болезни ушел из жизни 51-летний автор «Котлована» и «Чевенгура» - писатель Андрей Платонов.
Андрей Платонов.
В «Литературной газете» был опубликован некролог, подписанный почти всеми ведущими литераторами того времени, в котором после краткой биографии говорилось о том, что «Андрей Платонов был кровно связан с советским народом, посвятил ему все силы своего сердца и отдал ему свой талант».
Однако, как позже вспоминала вдова писателя - Мария Александровна, за месяц до этого «за ним пришли трое молодцов из МГБ, забирать. (Платонов уже давно не вставал с постели - С.И.) - Я показала им на него, истаявшего - «забирайте». Махнули рукой, ушли».
(Воспоминания Марии Александровны Платоновой цитируются по кн. Алексея Варламова «Андрей Платонов», вышедшей в серии «ЖЗЛ»: глава 24 «В воскресенье на Рождество»).
Как пишет исследователь творчества и биограф Платонова, кандидат филологических наук Алексей Варламов, сведения о последних годах его жизни скудны, так как, начиная со второй половины 40-х годов, он уже был тяжело больным человеком: писателя медленно и мучительно убивал туберкулёз, которым, по мнению большинства мемуаристов, он заразился от сына - Платона, в 20 лет умершего от этой же болезни 4 января 1943 года.
Тогда Андрея Платонова с фронта, где он был военным корреспондентом, вызвала в Москву жена. Как вспоминал писатель Семен Липкин, Платонов, который очень любил всего Тотика, «в каком-то безумии целовал» мертвого сына в губы» и, возможно, именно тогда и заразился.
Платон заразился туберкулёзом в «местах не столь отдаленных», куда попал в 15-летнем возрасте в апреле 1938 года за то, что он вместе со своим более старшим товарищем, сыном писателя Николая Архипова Игорем, якобы хотел сообщить корреспонденту немецкой газеты «Франкфуртер альгемайне» Герману Перцгену, который жил в одном с ними доме на Тверском бульваре, какие-то страшные «гостайны».
Как вспоминала мать - Мария Александровна, в апреле 1938 года Платона внезапно арестовали прямо на улице. По ее словам, «Андрей Платонов несколько дней носился в отчаянии и горе по городу, пытался дознаться, куда тот исчез, не погиб ли под машиной, искал в больницах, в моргах, пока не узнал истинной причины исчезновения».
(Воспоминания Марии Александровны Платоновой цитируются по кн. Алексея Варламова «Андрей Платонов», вышедшей в серии «ЖЗЛ»: глава 18 «Слово и дело»).
В справке на арест 15-летнего Платона Андреевича Платонова значилось три пункта:
«1) Являлся участником молодежной фашистской организации, ставящей себе целью свержение советской власти и установление фашистской диктатуры в СССР.
2) Занимался вербовкой в организацию среди учащейся молодежи для антисоветской и шпионской работы.
3) Инициатор установления контактов с резидентом германской разведки - иностранным корреспондентом Перцгеном».
Несмотря на то, что эти двое подростков, конечно же, не могли знать никаких «гостайн и военных секретов», а их письмо немецкому журналисту было всего лишь розыгрышем, старшего - Игоря Архипова, которому уже исполнилось 18 лет, приговорили к расстрелу, а младшему - Платону дали 10 лет лагерей и отправили в Норильск. Там он пробыл два с половиной года. А потом произошло чудо - сейчас эта история подтверждена, есть письма, все архивы раскрыты - Платонову удалось добиться пересмотра дела и вытащить сына из лагеря в сороковом году. Но, к сожалению, пребывание там трагически сказалось на здоровье Платона, и через два года он умер.
О том, каким ударом стала для Андрея Платонова смерть любимого сына, можно судить по записи, сделанной с его слов 15 февраля 1943 года:
«Я чувствую себя совершенно пустым человеком, физически пустым. Вот есть такие летние жуки. Они летают и даже не жужжат. Потому что они пустые насквозь. Смерть сына открыла мне глаза на мою жизнь. Что она теперь, моя жизнь? Для чего и кого мне жить? Советская власть отняла у меня сына - советская власть упорно хотела многие годы отнять у меня и звание писателя. Но моего творчества никто у меня не отнимет. Они и теперь-то печатают меня, скрипя зубами. Но я человек упорный. Страдания меня только закаляют. Я со своих позиций не сойду никуда и никогда. Все думают, что я против коммунистов. Нет, я против тех, кто губит нашу страну…».
Как сообщали газеты в январе 1951 года, после смерти Андрея Платонова, «гражданская панихида состоится в воскресенье, 7 января с. г., в 2 часа дня, в Союзе советских писателей (улица Воровского, 52). Похороны состоятся в тот же день в 3 часа на Армянском кладбище (за Краснопресненской заставой)».
Его похоронили в воскресенье на православное Рождество. Сохранилось описание похорон, сделанное Юрием Нагибиным в дневнике:
«Этого самого русского человека хоронили на Армянском кладбище. <…> Гроб поставили на землю, у края могилы, и здесь очень хорошо плакал младший брат Платонова, моряк, прилетевший на похороны с Дальнего Востока буквально в последнюю минуту. У него было красное, по-платоновски симпатичное лицо. Мне казалось: он плачет так горько потому, что только сегодня, при виде большой толпы, пришедшей отдать последний долг его брату, венков от Союза писателей, «Детгиза» и «Красной Звезды», он поверил, что брат его был, действительно, хорошим писателем. Что же касается вдовы, то она слишком натерпелась горя в совместной жизни с покойным, чтобы поддаться таким „доказательствам“…
- А Фадеев тут есть? - спросил меня какой-то толстоногий холуй из посторонних наблюдателей.
- Нет, - ответил я и добавил: - Твардовский есть.
- И где? - спросил холуй.
- Вон тот, в синем пальто, курит.
Кстати о Твардовском. Один из лучших видов воспитанности - крестьянская воспитанность. К сожалению, она проявляется лишь в таких важных и крайних случаях, как рождение или смерть. Все присутствующие на похоронах евреи, а их было большинство, находились в смятении, когда надо снять, а когда надеть шляпу, можно ли двигаться или надо стоять в скорбном безмолвии. Твардовский же во всех своих действиях был безукоризнен. Он точно вовремя обнажил голову, он надел шапку как раз тогда, когда это надо было сделать. Он подошел к гробу, когда стоять на месте было бы равнодушием к покойнику, он без всякого напряжения сохранял неподвижность соляного столпа, когда по народной традиции должен пролететь тихий ангел. Он даже закурил уместно - словно дав выход суровой мужской скорби.
Когда комья земли стали уже неслышно падать в могилу, к ограде продрался Арий Давыдович и неловким, бабьим жестом запустил в могилу комком земли. Его неловкий жест на миг обрел значительность символа: последний комок грязи, брошенный в Платонова».
Как резюмировал Юрий Нагибин, «наглядевшись на эти самые пристойные, какие только могут быть, похороны, я дал себе слово никогда не умирать…».