Яснополянский беглец
В ночь с 27-го на 28 октября 1910 года в Ясной Поляне произошло невероятное событие: всемирно известный писатель 82-летний граф Лев Толстой бежал из своего дома в неизвестном направлении в сопровождении личного врача Маковицкого.
Вот как события этой роковой ночи позже описывал сам личный врач Льва Толстого - Душан Петрович Маковицкий, для которого этот внезапный отъезд тоже стал полной неожиданностью (он даже денег с собой не взял):
«Утром, в 3 ч., Л.Н. в халате, в туфлях на босу ногу, со свечой, разбудил меня; лицо страдальческое, взволнованное и решительное.
- Я решил уехать. Вы поедете со мной. Я пойду наверх, и вы приходите, только не разбудите Софью Андреевну (жену писателя - С.И.). Вещей много не будем брать - самое нужное. Саша (младшая дочь Толстого - С.И.) дня через три за нами приедет и привезет, что нужно».
Однако, как отмечает Павел Басинский в книге «Бегство из рая», «решительное» лицо Льва Николаевича еще не означало хладнокровия: это была решительность перед прыжком с обрыва. Как записал врач Маковицкий, Толстой был «нервен, пощупал ему пульс - 100».
В дорогу, как сообщается в книге Павла Басинского, яснополянский беглец решил взять с собой лишь самое необходимое:
«Он взял с собой самопишущее перо, записные книжки. Вещи и провизию укладывали Маковицкий, Саша и ее подруга Варвара Феокритова. Оказалось, что «самых нужных» вещей всё-таки набралось много, потребовался большой дорожный чемодан, который нельзя достать без шума, не разбудив Софьи Андреевны. Но и его оказалось недостаточно, получился еще узел с пледом и пальто, корзина с провизией».
Перед отъездом Толстой написал спавшей жене письмо:
«Отъезд мой огорчит тебя. Сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе. Положение мое в доме становится, стало невыносимым. Кроме всего другого, я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни. Пожалуйста, пойми это и не езди за мной, если и узнаешь, где я. Такой твой приезд только ухудшит твое и мое положение, но не изменит моего решения. Благодарю тебя за твою честную 48-летнюю жизнь со мной и прошу простить меня во всем, чем я был виноват перед тобой, так же, как и я от всей души прощаю тебя во всем том, чем ты могла быть виновата передо мной. Советую тебе помириться с тем новым положением, в которое ставит тебя мой отъезд, и не иметь против меня недоброго чувства. Если захочешь что сообщить мне, передай Саше, она будет знать, где я, и перешлет мне, что нужно; сказать же о том, где я, она не может, потому что я взял с нее обещание не говорить этого никому».
Для Софьи Андреевны это бегство мужа действительно стало страшным ударом: как рассказывается в книге «Бегство из рая», «она дважды покушалась на самоубийство. Первый раз ее вытащили из пруда, второй - поймали на дороге к нему. После этого она била себя в грудь тяжелым пресс-папье, молотком, кричала: «Разбейся, сердце!». Колола себя ножами, ножницами, булавками. Когда их отнимали, грозила выброситься в окно, утопиться в колодце».
Из всех тогдашних СМИ, оперативнее всех на бегство знаменитого писателя отреагировала московская газета «Русское слово». 30 октября в ней был напечатан репортаж собственного тульского корреспондента с подробной информацией о том, что произошло в Ясной Поляне:
«Возвратившись из Ясной Поляны, сообщаю подробности отъезда Льва Николаевича. Лев Николаевич уехал вчера, в 5 часов утра, когда еще было темно. Лев Николаевич пришел в кучерскую и приказал заложить лошадей. Кучер Адриан исполнил приказание. Когда лошади были готовы, Лев Николаевич вместе с доктором Маковицким, взяв необходимые вещи, уложенные еще ночью, отправился на станцию Щекино. Впереди ехал почтарь Филька, освещая путь факелом. На ст. Щекино Лев Николаевич взял билет до одной из станций Московско-Курской железной дороги и уехал с первым проходившим поездом. Когда утром в Ясной Поляне стало известно о внезапном отъезде Льва Николаевича, там поднялось страшное смятение. Отчаяние супруги Льва Николаевича, Софьи Андреевны, не поддается описанию».
Как пишет Павел Басинский, маршрут побега и его конечная цель были неведомы даже самому беглецу:
«Толстой ясно представлял себе, откуда и от чего он бежит, но куда направляется и где будет его последнее пристанище, он не только не знал, но старался об этом не думать. В первые часы отъезда только дочь Толстого Саша и ее подруга Феокритова знали, что Л.Н. намеревался посетить свою сестру, монахиню Марию Николаевну Толстую в Шамординском монастыре».
«Одной из станций Московско-Курской железной дороги», куда отправились беглецы из Щекино, была станция Горбачево. Там они пересели на другой поезд, чтобы доехать до Козельска. При этом, как позже вспоминал доктор Маковицкий, из Горбачева в Козельск Лев Николаевич непременно желал ехать в вагоне 3 класса, с простым народом:
«Поезд «Сухиничи - Козельск» был товарный, смешанный, с одним вагоном 3 класса, переполненным и прокуренным. (…)Скоро он стал задыхаться от духоты и дыма, потому что половина пассажиров курили. Надев меховые пальто и шапку, глубокие зимние калоши, он вышел на заднюю площадку. Но и там стояли курильщики. Тогда он перешел на переднюю площадку, где дул встречный ветер, но зато никто не курил, а стояли только баба с ребенком и какой-то крестьянин…».
Проведенные Львом Николаевичем на площадке три четверти часа Маковицкий позже назовет «роковыми»: их было достаточно, чтобы простудиться. 28 октября в 4:50 вечера они сошли в Козельске. До Шамордина оставалось еще 12 верст, то есть два с половиной часа езды по ужасной дороге, в ненастье, ночью. Поэтому Толстой остановился на ночлег в Оптине, в монастырской гостинице. Выехал на следующий день из Оптиной Пустыни Толстой часа в четыре дня, то есть всю первую половину дня, почти до сумерек, провел в Оптине. Он разговаривал с отцом Михаилом, «гостинником», то есть заведующим гостиницей, расспрашивал о знакомых старцах, а потом вышел, бродил возле скита, дважды подходил к дому старца о. Варсонофия (Плеханкова), стоял у калитки, но не вошел. Утром 31 октября беглецы отправились из Шамордино в Козельск, где сели в уже подошедший к вокзалу поезд № 12, следующий в южном направлении.
Билетов при посадке купить не успели; доехав до Белева, приобрели билеты до станции Волово. Уже в пути, посовещавшись, беглецы решили ехать к племяннице Толстого - Е. С. Денисенко, в Новочеркасск, где хотели попытаться получить заграничные паспорта и затем ехать в Болгарию; если же это не удастся - ехать на Кавказ. Однако из-за того, что состояние здоровья Льва Николаевича стало резко ухудшаться, они в тот же день вынуждены были выйти из поезда на станции Астапово, где Толстой и скончался от крупозного воспаления легких 7 ноября 1910 года.
С первых же дней ухода Толстого газеты стали выдвигать свои версии этого события, среди которых основной была такая: Толстой ушел, чтобы слиться с народом. Одним словом это звучало так: опрощение. Эта версия преобладала и в советское время: Толстой взбунтовался против социальных условий, в которых жил он и всё дворянское сословие. Однако, не обладая марксистским мировоззрением, поступил как анархист-народник: в буквальном смысле ушел в народ. По иронии судьбы, возможно, именно эта близость к народу в вагоне 3-го класса и стала причиной смерти писателя. Как говорится, бойтесь своих желаний…