Выглянул в окно
Москва, воскресенье, начало зимы, часов двенадцать дня. На улицах обязательные люди с тортиками: чинно идут в спокойные воскресные гости, парами, реже с детьми. Сколько себя помню, столько помню и этих неизменных московских воскресных тортоносцев.
Картонные коробки, обклеенные плохо приставшей идущей волнами и пузырями бумагой с названием торта и перевязанные крест на крест бумажным шпагатом, как одежда, даже вернее, показывали достаток и социальное положение:
Плащевка, "болония" и рыбий мех несли торт "Сказка",самый дешевый, также пренебрежительно называвшийся "поленом"; драп и котик - какой-нибудь квадратно-гнездовой "Полет" с безешками, дубленки и каракульча - дефицитную "Прагу", тяжелую и черную, или "Птичье Молоко" в продолговатых коробках. И совсем уж запредельный шик и роскошь - переданный утром с проводником "Киевский" торт - большая круглая коробка в зеленом орнаменте из листьев каштана. И завязывалась эта коробка не крест на крест, а особым радиальным образом, для чего основание коробки надрезалось по окружности, чтобы шпагат не скользил.
Очень приятно, что сейчас этот московский обычай жив, простая и уютная традиция, никем не пропагандируемая и не поддерживаемая, живет и продолжается. Одеждой сейчас уже трудно выделиться, все метро набито женщинами (а иногда и мужчинами) в норковых шубах, дефицита давно нет и тортом никого не удивишь. А торты теперь носят не в картонных коробках, а в прозрачных пластиковых саркофагах: и это отнюдь не бахвальство, а наоборот, в духе протестанстской скромности (горшочек, вари!) полная открытость и прозрачность.
А ходит по воскресеньям с тортами самый, что ни на есть, коренной москвич: средний клас, мещане.
Лет пять назад после многодневного загула я вдруг оказался на скользком от первого ледка тротуаре московского района со страшным названием Перово - в нем мне всегда слышится перо в боку и херово - еще не протрезвевший, но уже скотски обкуренный для половины второго воскресенья. И кругом шли люди парами с тортами, я, одетый не по погоде, вдруг испытал тот ужасный всеохватный страх, что является одним из эффектов употребления марихуаны и называется "изменой": я почувствовал себя чужаком среди этих людей честного труда и чистой жизни, несущих торты. Что вот сейчас они меня схватят, и подвергнут немедленному народному суду: как бывает в голливудских фильмах, с обкуренным студентами, вдруг оказавшимися в депрессивной техасской глубинке, где закрылся единственный градообразующий мясокомбинат и последний оставшийся обвальщик, чтобы не терять навыка, тренируется на проезжих.
Люди побогаче и просто стремящиеся соответствовать глянцевым ценностям, тортов не едят: считают калории и углеводы. Хотя и они попадают в маркетинговые ловушки, расставляемые на них специальными магазинами для богатых:
- А вот тортик легенький, из "Азбуки", в нем ничего вредного, он на сырике сделан.
- Сырике? Это на маскарпоне, что ли? Не хочу тебя расстраивать, но в нем 85% жирности.
- Ой, да ты что?! Какой ужас!
И совсем уж невозможным делает прозрачная коробка для торта историю, что было принято рассказывать, непременно выдавая себя за ее очевидца (как про пьяных гусей, ощипанных и воскресших): ехала в электричке компания студентов с одним маленьким тортиком на всех, и решила поменяться по-тихому с бабкой: та ехала одна, но с большим тортом. Бабке выходить, а она в крик:
- Пропал мой Васенька! - это она кота везла хоронить на родину в коробке из-под торта.
В советские времена доступ к качественным тортам был непрост. Конечно, в любой булочной продавались унылые "Сказки" и "Ивушки", но разве это были торты? За тортом надо было ехать на Арбат, в "Прагу", или в знаменитую кондитерскую в Столешниковом переулке. Мне с этим повезло, я наверняка был одним из самых счастливых детей Советского Союза: моя тетка работала заведующей кондитерским цехом ресторана "Прага". Поэтому одноименный торт и "Птичье Молоко" у нас в доме были обычным делом, а уж не мой день рождения подавалось что-нибудь эдакой, специальное.
А однажды у нас дома был настоящий торт из Кремля: то ли папу опять награждали в Георгиевском зале - за что-то, что нельзя называть, а можно только многозначительно указать пальцем куда-то вверх, и все понимали: это за очередное изделие что сейчас летает где-то на орбите и вгоняет пентагоновских коршунов в непрекращающуюся истерику. А может, кто-то работал в Кремле по хозяйственной части, не помню.
Торт был огромный и фантастически красивый, у меня даже перехватиило дыхание: это был живой пришелец из микояновской "Книги о вкусной и здоровой пищи", из того уже легендарного изобильного СССР, где в Елисеевском стояла в бочках икра, а колхозники, сидя среди золотой ржи, пировали за уходившими за горизонт столами.
На вершине торта красовался шоколадный рог изобилия, наполненный алой, как живой, клубникой: казалось, даже в доме запахло свежей клубникой, как в июне.
Увы, торт оказался не просто невкусным, а несъедобнымм: толстенные коржи, без пропитки и почти без начинки. Гадкая глазурь крошилась на зубах, как толченое стекло. Рого изобилия оказался сделан из твердой, как пластмасса, карамели и лишь обмазан шоколадом. А клубника была выполнена из крашенного маргарина.
Кремлевская крастота отправилась в помойку.
И в тот вечер я стал немного больше понимать про то, как устроен СССР, что в микояновской книжке тоже, наверняка, был крашеный маргарин и тонкая шоколадная обмазка. А следующей мне даже приснился большой торт в форме ступенчатой пирамиды, шоколадно-орехового цвета, с пустотелым шоколадным зайцем внутри.
Да, и уже когда не стало СССР, мне рассказали, что когда снимали колхозные пиры для "Кубанских Казаков", не стали заморачиваться с бутафорской едой и снимали настоящую. Только вот массовка из голодных послевоенных колхозников успевала сожрать и рапихивать под рубахи всю еду со столов еще между командами "камера" и "мотор". Поэтому еду на столах стали обливать керосином.
Картонные коробки, обклеенные плохо приставшей идущей волнами и пузырями бумагой с названием торта и перевязанные крест на крест бумажным шпагатом, как одежда, даже вернее, показывали достаток и социальное положение:
Плащевка, "болония" и рыбий мех несли торт "Сказка",самый дешевый, также пренебрежительно называвшийся "поленом"; драп и котик - какой-нибудь квадратно-гнездовой "Полет" с безешками, дубленки и каракульча - дефицитную "Прагу", тяжелую и черную, или "Птичье Молоко" в продолговатых коробках. И совсем уж запредельный шик и роскошь - переданный утром с проводником "Киевский" торт - большая круглая коробка в зеленом орнаменте из листьев каштана. И завязывалась эта коробка не крест на крест, а особым радиальным образом, для чего основание коробки надрезалось по окружности, чтобы шпагат не скользил.
Очень приятно, что сейчас этот московский обычай жив, простая и уютная традиция, никем не пропагандируемая и не поддерживаемая, живет и продолжается. Одеждой сейчас уже трудно выделиться, все метро набито женщинами (а иногда и мужчинами) в норковых шубах, дефицита давно нет и тортом никого не удивишь. А торты теперь носят не в картонных коробках, а в прозрачных пластиковых саркофагах: и это отнюдь не бахвальство, а наоборот, в духе протестанстской скромности (горшочек, вари!) полная открытость и прозрачность.
А ходит по воскресеньям с тортами самый, что ни на есть, коренной москвич: средний клас, мещане.
Лет пять назад после многодневного загула я вдруг оказался на скользком от первого ледка тротуаре московского района со страшным названием Перово - в нем мне всегда слышится перо в боку и херово - еще не протрезвевший, но уже скотски обкуренный для половины второго воскресенья. И кругом шли люди парами с тортами, я, одетый не по погоде, вдруг испытал тот ужасный всеохватный страх, что является одним из эффектов употребления марихуаны и называется "изменой": я почувствовал себя чужаком среди этих людей честного труда и чистой жизни, несущих торты. Что вот сейчас они меня схватят, и подвергнут немедленному народному суду: как бывает в голливудских фильмах, с обкуренным студентами, вдруг оказавшимися в депрессивной техасской глубинке, где закрылся единственный градообразующий мясокомбинат и последний оставшийся обвальщик, чтобы не терять навыка, тренируется на проезжих.
Люди побогаче и просто стремящиеся соответствовать глянцевым ценностям, тортов не едят: считают калории и углеводы. Хотя и они попадают в маркетинговые ловушки, расставляемые на них специальными магазинами для богатых:
- А вот тортик легенький, из "Азбуки", в нем ничего вредного, он на сырике сделан.
- Сырике? Это на маскарпоне, что ли? Не хочу тебя расстраивать, но в нем 85% жирности.
- Ой, да ты что?! Какой ужас!
И совсем уж невозможным делает прозрачная коробка для торта историю, что было принято рассказывать, непременно выдавая себя за ее очевидца (как про пьяных гусей, ощипанных и воскресших): ехала в электричке компания студентов с одним маленьким тортиком на всех, и решила поменяться по-тихому с бабкой: та ехала одна, но с большим тортом. Бабке выходить, а она в крик:
- Пропал мой Васенька! - это она кота везла хоронить на родину в коробке из-под торта.
В советские времена доступ к качественным тортам был непрост. Конечно, в любой булочной продавались унылые "Сказки" и "Ивушки", но разве это были торты? За тортом надо было ехать на Арбат, в "Прагу", или в знаменитую кондитерскую в Столешниковом переулке. Мне с этим повезло, я наверняка был одним из самых счастливых детей Советского Союза: моя тетка работала заведующей кондитерским цехом ресторана "Прага". Поэтому одноименный торт и "Птичье Молоко" у нас в доме были обычным делом, а уж не мой день рождения подавалось что-нибудь эдакой, специальное.
А однажды у нас дома был настоящий торт из Кремля: то ли папу опять награждали в Георгиевском зале - за что-то, что нельзя называть, а можно только многозначительно указать пальцем куда-то вверх, и все понимали: это за очередное изделие что сейчас летает где-то на орбите и вгоняет пентагоновских коршунов в непрекращающуюся истерику. А может, кто-то работал в Кремле по хозяйственной части, не помню.
Торт был огромный и фантастически красивый, у меня даже перехватиило дыхание: это был живой пришелец из микояновской "Книги о вкусной и здоровой пищи", из того уже легендарного изобильного СССР, где в Елисеевском стояла в бочках икра, а колхозники, сидя среди золотой ржи, пировали за уходившими за горизонт столами.
На вершине торта красовался шоколадный рог изобилия, наполненный алой, как живой, клубникой: казалось, даже в доме запахло свежей клубникой, как в июне.
Увы, торт оказался не просто невкусным, а несъедобнымм: толстенные коржи, без пропитки и почти без начинки. Гадкая глазурь крошилась на зубах, как толченое стекло. Рого изобилия оказался сделан из твердой, как пластмасса, карамели и лишь обмазан шоколадом. А клубника была выполнена из крашенного маргарина.
Кремлевская крастота отправилась в помойку.
И в тот вечер я стал немного больше понимать про то, как устроен СССР, что в микояновской книжке тоже, наверняка, был крашеный маргарин и тонкая шоколадная обмазка. А следующей мне даже приснился большой торт в форме ступенчатой пирамиды, шоколадно-орехового цвета, с пустотелым шоколадным зайцем внутри.
Да, и уже когда не стало СССР, мне рассказали, что когда снимали колхозные пиры для "Кубанских Казаков", не стали заморачиваться с бутафорской едой и снимали настоящую. Только вот массовка из голодных послевоенных колхозников успевала сожрать и рапихивать под рубахи всю еду со столов еще между командами "камера" и "мотор". Поэтому еду на столах стали обливать керосином.