Папа
И снова папа уехал на зимовку в Дахаб.
А я, оглядываясь на прошедшие полгода, пока он был в России, ловлю себя на ощущении, что наши отношения стали как-то теплее, что ли. При том, что мы не стали общаться больше прежнего. Да и вообще это были полгода не из гладких, и все трое успели душевно потрепать друг другу нервы.
Но я смотрю и вижу: я по-прежнему могу обижаться или злиться, однако я обижаюсь и злюсь на то, как он поступает, но не на него как такового. В конце концов, в моем восприятии он из карикатурного демона, коим частенько казался до развода родителей, превратился обратно во вполне себе живого человека. Не без своих тараканов, конечно, ну так у кого их нет. У меня их не меньше - все при мне, все мои :) В конце концов, он поступает так, как считает нужным, как считает правильным, как окружающие сами позволяют ему поступать. А мое дело - поступать так, как считаю нужным я. И если я не умею четко обозначить границы дозволенного на своей территории, это уже мои проблемы - значит, надо учиться, надо говорить, обозначать, упреждать, пресекать и давать отпор, а не молчать и злиться.
Так мы и прожили эти полгода, неожиданно живые, с потаенной теплотой друг к другу и оттого страшно смущенные. Он регулярно приезжал в гости, чтобы забрать маму и отвезти ее на дачу, и мне порой было проще сделать вид, что я чем-то занята, чем посмотреть на него. До чертиков неловко… обнажить эту свою неожиданно проснувшуюся дочернюю любовь. Мне даже объятья с трудом давались.
И все же прощаясь в последний раз, незадолго до его отлета, я не вырывалась из его лап.
Не знаю, настанет ли время, когда мы будем общаться больше и сможем свободнее делиться своими мыслями и чувствами друг с другом. Мы ведь оба - те еще улитки, вещи в себе. Но что я точно знаю, так это то, что у меня таки есть отец. Отец, которого я люблю. И отец, который меня любит. А это уже многое значит.
А я, оглядываясь на прошедшие полгода, пока он был в России, ловлю себя на ощущении, что наши отношения стали как-то теплее, что ли. При том, что мы не стали общаться больше прежнего. Да и вообще это были полгода не из гладких, и все трое успели душевно потрепать друг другу нервы.
Но я смотрю и вижу: я по-прежнему могу обижаться или злиться, однако я обижаюсь и злюсь на то, как он поступает, но не на него как такового. В конце концов, в моем восприятии он из карикатурного демона, коим частенько казался до развода родителей, превратился обратно во вполне себе живого человека. Не без своих тараканов, конечно, ну так у кого их нет. У меня их не меньше - все при мне, все мои :) В конце концов, он поступает так, как считает нужным, как считает правильным, как окружающие сами позволяют ему поступать. А мое дело - поступать так, как считаю нужным я. И если я не умею четко обозначить границы дозволенного на своей территории, это уже мои проблемы - значит, надо учиться, надо говорить, обозначать, упреждать, пресекать и давать отпор, а не молчать и злиться.
Так мы и прожили эти полгода, неожиданно живые, с потаенной теплотой друг к другу и оттого страшно смущенные. Он регулярно приезжал в гости, чтобы забрать маму и отвезти ее на дачу, и мне порой было проще сделать вид, что я чем-то занята, чем посмотреть на него. До чертиков неловко… обнажить эту свою неожиданно проснувшуюся дочернюю любовь. Мне даже объятья с трудом давались.
И все же прощаясь в последний раз, незадолго до его отлета, я не вырывалась из его лап.
Не знаю, настанет ли время, когда мы будем общаться больше и сможем свободнее делиться своими мыслями и чувствами друг с другом. Мы ведь оба - те еще улитки, вещи в себе. Но что я точно знаю, так это то, что у меня таки есть отец. Отец, которого я люблю. И отец, который меня любит. А это уже многое значит.