Кукла Ева
В половине пятого я перестала понимать, о чём этот фильм. Я смотрела его уже час. Мне было жаль потерянное время. Я пыталась исправить помехи в моей голове, мешавшие восприятию. На экране Литвинова Рената боролась с судорогами пальцев.
Около пяти я почувствовала прилив тошноты и озноб. Я забралась с ногами на стул, обхватила колени руками и стала раскачиваться, закрыв глаза. Я пела про себя детскую песенку, которую никогда прежде не слышала. Нет. Не я пела. Какая-то маленькая девочка пела во мне очень грустную детскую песенку. Она пела и прыгала на моём пустыре между высохших и огромных стеблей. Она выбивала из меня пыль, топая резиновыми сапогами. Она делала из мёртвой травы перинку, укрывала её платком с головы. На перинку ложилась кукла со свалявшимися волосами. И с волнами озноба, бежавшими по мне, у куклы на лбу выступал пот. Ей 25 лет. Её зовут Ева. Кукла Ева.
Девочка пела очень грустную детскую песенку. Для куклы. И для меня. Я не могла объяснить, откуда я знаю её. Откуда она? Я поняла лишь, что она одинока. Ей некому петь, кроме куклы. Потому она поёт для меня. И во мне.
Я раскачивалась монотонно. Несколько или больше минут, пока не исчезли волны озноба и жара, пока я не перестала петь.
К тому времени, когда я открыла глаза, Литвинова Рената уже справилась с судорогой. Я продолжила смотреть в экран, пытаясь связать последний виденный кадр с нынешними, но так и не смогла. Я просто смотрела на 24 несвязные картинки в секунду и думала: "Интересно, когда Литвинова какает, она тоже делает такие вот жесты руками?"
Около шести я почувствовала беспокойство. Я не могла, как ни пыталась, обнаружить причину его зарождения. Оно собралось в том месте, где, как мне казалось, находится моя душа - в месте схождения нижних рёбер. Сначала там стало посасывать, потом чьи-то челюсти крепко впились и стали меня жевать. Жевать то место, где, как мне казалось, находится моя душа.
И мне стало больно. Больней, чем обычно.
Я вскочила и запрыгала по комнате. Я стала танцевать, как jamiroquai, чтобы отвлечь себя и то, что жевало меня внутри. Я вскорости стала задыхаться, но не почувствовала облегчения. Тогда я вспомнила, что видела недавно фильм, в котором психиатр советовал пациентам кричать, и те вопили изо всей мочи, и им становилось легче.
Но я не смогла закричать так, как кричали они. Я не так была воспитана. Наверное, даже в глухом лесу я не смогла бы так закричать, боясь, что мой крик может кого-то встревожить.
Мне было нужно чем-то заняться, чтобы не чувствовать, как внутри меня кто-то жуёт. Я перемыла всю посуду. Я вымыла пол. Я вымыла всё, что могло быть вымыто. Но боли не отступали. И тайну их появления я не раскрыла.
Всё, что случается, имеет причину. Всё, что случается, имеет причину. Всё, что случается со мной - происходит случайно. Мне просто хочется взять тебя за руку. Память тела не даёт мне этого сделать. Все руки, тянущиеся ко мне - они не те, не твои. Они не ложатся так мягко в мою ладонь. Зачем ты пела мне, девочка? Твоя кукла немного младше меня и она хочет замуж за оловянного. Он романтик и неудачник. У него всё ещё только будет, но так мало есть сейчас. Он не может долго стоять на своей оловянной ноге, его мотает в разные стороны, по тамбурам и перронам, от убежища и до убежища. Он самовлюблён и беспощаден, хотя, скорее, он - справедлив. Но когда он поймёт, что искал лишь химеру и упадёт в твои нежные руки, ты совсем состаришься, глупая кукла. Забудь же о нём, посмотри на меня. Я не хуже, только пожёван внутри. А ещё, кукла, он часто бросает дела на середине и так мало довёл до конца. Он даже не смог досмотреть этот фильм. Его увела грустная детская песенка".
Стрелки бежали к 9-ти, когда я поняла причину своих беспокойств. Мне никто не звонил уже несколько дней. Три или больше. Три. Я стала зарываться в свои пески, закрывать щеколды и жалюзи. И ты, тот или та, что внутри меня, в испуге, что больше не выберешься наружу, стал/стала жевать меня...
В девять часов я взяла телефон и набрала. Гудки. Первый - пошёл; второй - пошёл; третий - пошёл.
- Куда вы идёте? Возьмите трубку
- Нет, мы спешим. Нам нужно как можно скорее, неизвестно куда, лишь бы подальше от Вас.
В четверть десятого голос в трубке спросил: "Зачем Вы звоните?"
Я ответила: "Будьте добры, позовите пожалуйста девочку или её куклу."
- Девочка выросла, кукла на свалке. Давно
- Хорошо, тогда позовите взрослую девочку
- Её нет
То, что жевало меня изнутри, кажется, было уже готово меня проглотить. Я спросила: "Где она?" А голос сказал с безразличием: "А я не знаю". И связь прервалась.
Мне захотелось плакать. И я заплакала.
P.S. У меня такое маленькое сердце. Как ты сумела в нём поместиться?
Около пяти я почувствовала прилив тошноты и озноб. Я забралась с ногами на стул, обхватила колени руками и стала раскачиваться, закрыв глаза. Я пела про себя детскую песенку, которую никогда прежде не слышала. Нет. Не я пела. Какая-то маленькая девочка пела во мне очень грустную детскую песенку. Она пела и прыгала на моём пустыре между высохших и огромных стеблей. Она выбивала из меня пыль, топая резиновыми сапогами. Она делала из мёртвой травы перинку, укрывала её платком с головы. На перинку ложилась кукла со свалявшимися волосами. И с волнами озноба, бежавшими по мне, у куклы на лбу выступал пот. Ей 25 лет. Её зовут Ева. Кукла Ева.
Девочка пела очень грустную детскую песенку. Для куклы. И для меня. Я не могла объяснить, откуда я знаю её. Откуда она? Я поняла лишь, что она одинока. Ей некому петь, кроме куклы. Потому она поёт для меня. И во мне.
Я раскачивалась монотонно. Несколько или больше минут, пока не исчезли волны озноба и жара, пока я не перестала петь.
К тому времени, когда я открыла глаза, Литвинова Рената уже справилась с судорогой. Я продолжила смотреть в экран, пытаясь связать последний виденный кадр с нынешними, но так и не смогла. Я просто смотрела на 24 несвязные картинки в секунду и думала: "Интересно, когда Литвинова какает, она тоже делает такие вот жесты руками?"
Около шести я почувствовала беспокойство. Я не могла, как ни пыталась, обнаружить причину его зарождения. Оно собралось в том месте, где, как мне казалось, находится моя душа - в месте схождения нижних рёбер. Сначала там стало посасывать, потом чьи-то челюсти крепко впились и стали меня жевать. Жевать то место, где, как мне казалось, находится моя душа.
И мне стало больно. Больней, чем обычно.
Я вскочила и запрыгала по комнате. Я стала танцевать, как jamiroquai, чтобы отвлечь себя и то, что жевало меня внутри. Я вскорости стала задыхаться, но не почувствовала облегчения. Тогда я вспомнила, что видела недавно фильм, в котором психиатр советовал пациентам кричать, и те вопили изо всей мочи, и им становилось легче.
Но я не смогла закричать так, как кричали они. Я не так была воспитана. Наверное, даже в глухом лесу я не смогла бы так закричать, боясь, что мой крик может кого-то встревожить.
Мне было нужно чем-то заняться, чтобы не чувствовать, как внутри меня кто-то жуёт. Я перемыла всю посуду. Я вымыла пол. Я вымыла всё, что могло быть вымыто. Но боли не отступали. И тайну их появления я не раскрыла.
Всё, что случается, имеет причину. Всё, что случается, имеет причину. Всё, что случается со мной - происходит случайно. Мне просто хочется взять тебя за руку. Память тела не даёт мне этого сделать. Все руки, тянущиеся ко мне - они не те, не твои. Они не ложатся так мягко в мою ладонь. Зачем ты пела мне, девочка? Твоя кукла немного младше меня и она хочет замуж за оловянного. Он романтик и неудачник. У него всё ещё только будет, но так мало есть сейчас. Он не может долго стоять на своей оловянной ноге, его мотает в разные стороны, по тамбурам и перронам, от убежища и до убежища. Он самовлюблён и беспощаден, хотя, скорее, он - справедлив. Но когда он поймёт, что искал лишь химеру и упадёт в твои нежные руки, ты совсем состаришься, глупая кукла. Забудь же о нём, посмотри на меня. Я не хуже, только пожёван внутри. А ещё, кукла, он часто бросает дела на середине и так мало довёл до конца. Он даже не смог досмотреть этот фильм. Его увела грустная детская песенка".
Стрелки бежали к 9-ти, когда я поняла причину своих беспокойств. Мне никто не звонил уже несколько дней. Три или больше. Три. Я стала зарываться в свои пески, закрывать щеколды и жалюзи. И ты, тот или та, что внутри меня, в испуге, что больше не выберешься наружу, стал/стала жевать меня...
В девять часов я взяла телефон и набрала. Гудки. Первый - пошёл; второй - пошёл; третий - пошёл.
- Куда вы идёте? Возьмите трубку
- Нет, мы спешим. Нам нужно как можно скорее, неизвестно куда, лишь бы подальше от Вас.
В четверть десятого голос в трубке спросил: "Зачем Вы звоните?"
Я ответила: "Будьте добры, позовите пожалуйста девочку или её куклу."
- Девочка выросла, кукла на свалке. Давно
- Хорошо, тогда позовите взрослую девочку
- Её нет
То, что жевало меня изнутри, кажется, было уже готово меня проглотить. Я спросила: "Где она?" А голос сказал с безразличием: "А я не знаю". И связь прервалась.
Мне захотелось плакать. И я заплакала.
P.S. У меня такое маленькое сердце. Как ты сумела в нём поместиться?