(no subject)
Моё отношение к смертной казни…
Серый потолок, серый пол, серые, облупившиеся стены с решётками тюремных камер. Всё то плывёт и искажается, то снова становится ясным и чётким. В одной из камер, под ослепительным светом лампы, сидит человек. Его лицо опущено, спрятано под седые волосы, морщинистые руки дрожат. Голос как бы ползёт по коридорам, искажаясь, как и всё вокруг, он не мужской и не женский - он просто голос, голос, лишённый эмоций. Он не чётко произносит имя… руки сидящего в камере прекращают трястись. Из соседних камер слышны стоны и крики, исполненные боли. Голос, после паузы продолжает уже более отчётливо: «… за совершённые вами преступления… высшая мера… приговор обжалованию не подлежит». Лицо заключённого поднимается, изображение искажается, проносятся кадры зверски убитых женщин и мужчин вперемешку с изображениями Иисуса Христа на иконах, крики и стоны сливаются в смех детей, его громкость нарастает. Снова лицо заключённого, он уже в другом месте, привязан к столбу, его глаза закрыты повязкой. Столб стоит посреди детской площадки, на песочнице. Дети играют у самых ног привязанного человека. Раздаётся автоматная очередь, тело заключенного дёргается и рвётся, взрывается, кровь по песочнице. Дети не обращают внимания, продолжают играть в песке и крови. Один из них утирая кровь с лица, смотрит прямо на нас. Его глаза радостны, губы расплываются в улыбке. Он произносит: «МОЙ ОТЕЦ БЫЛ СЕРИЙНЫМ УБИЙЦЕЙ, Я РАД, ЧТО ЕГО РАССТРЕЛЯЛИ». Занавес.
Серый потолок, серый пол, серые, облупившиеся стены с решётками тюремных камер. Всё то плывёт и искажается, то снова становится ясным и чётким. В одной из камер, под ослепительным светом лампы, сидит человек. Его лицо опущено, спрятано под седые волосы, морщинистые руки дрожат. Голос как бы ползёт по коридорам, искажаясь, как и всё вокруг, он не мужской и не женский - он просто голос, голос, лишённый эмоций. Он не чётко произносит имя… руки сидящего в камере прекращают трястись. Из соседних камер слышны стоны и крики, исполненные боли. Голос, после паузы продолжает уже более отчётливо: «… за совершённые вами преступления… высшая мера… приговор обжалованию не подлежит». Лицо заключённого поднимается, изображение искажается, проносятся кадры зверски убитых женщин и мужчин вперемешку с изображениями Иисуса Христа на иконах, крики и стоны сливаются в смех детей, его громкость нарастает. Снова лицо заключённого, он уже в другом месте, привязан к столбу, его глаза закрыты повязкой. Столб стоит посреди детской площадки, на песочнице. Дети играют у самых ног привязанного человека. Раздаётся автоматная очередь, тело заключенного дёргается и рвётся, взрывается, кровь по песочнице. Дети не обращают внимания, продолжают играть в песке и крови. Один из них утирая кровь с лица, смотрит прямо на нас. Его глаза радостны, губы расплываются в улыбке. Он произносит: «МОЙ ОТЕЦ БЫЛ СЕРИЙНЫМ УБИЙЦЕЙ, Я РАД, ЧТО ЕГО РАССТРЕЛЯЛИ». Занавес.