рассказ
ЛЕТЯЩАЯ ФОРЕЛЬ
Молодой художник Валентин Друженко - длинный, в сером обвислом костюме - ходил по пустынному коридору. Очень волновался. Первая в его жизни персональная выставка, и… ни одного посетителя!
«Почему не идете сюда? Куда торопитесь?» - хотел крикнуть он прохожим, которые мельтешили за окнами, на улице. Валентин смотрел на них по-детски обиженными сиреневыми глазами. Люди сновали под зонтиками или, спасаясь от мелкого дождя, бежали и смеялись.
Художник приник лицом к прохладному оконному стеклу. Крупный нос его расплющился, и мальчишка, что нес охапку картона, видимо, сдавать в макулатуру, показал Валентину язык.
- Я тебе дам, сорванец! - шумнул Друженко и шутливо погрозил кулаком. Хлопец от неожиданности уронил мокрую ношу, тут же подхватил ее и убежал.
А чуть подальше, на площади, под серебристыми елями зеленел дом бракосочетаний. По самую крышу он зарос девичьим виноградом и блестел сейчас, как майский хрущ. К нему то и дело подъезжали иномарки с красными цветами. Из машин выходили женихи в черных костюмах и невесты в длинных белых платьях. За ними толпой валили родственники, друзья.
- Сюда же не забудьте! - улыбаясь, просил их художник. Он был юмористом. Поэтому на выставке первыми шли сатирические рисунки, затем - весьма точно выполненные дружеские шаржи, чеканка по меди, сочные акварели.
Все это было развешено в пресс-кабинете редакции городской газеты, где иногда публиковался Друженко. Афиша сообщала, что он - самодеятельный художник и работает каменщиком на стройке.
Валентину важно было знать свои сильные и слабые стороны, хотелось услышать мнение профессионалов. Они заглянули сюда на открытие после крохотного сообщения, затиснутого в газете между некрологом и рекламой рыбных консервов. Мэтры покачали головами у дружеских шаржей, окинули взглядом чеканку и промямлили:
- Ничего, ничего… Смачно рыбок рисует!
И удалились.
А Валентину так хотелось, чтобы его хвалили. То было бы ПРИЗНАНИЕ! Еще в детстве он приглядывался к золотистому чистотелу, радужной краснопёрке, к пламени костра и не мог сообразить: что это такое и зачем оно? Пока он так волновался, родился восторг и желание выразить его на бумаге ли, на холсте, чтобы другие сказали: «Во-о! А мы и не замечали».
Однако его шутейное дельце никто особенно не одобрял - ни мамка, папка, ни дворовые пацаны. Тогда Валёк стал рисовать их смешные рожи. Как ни странно, они всем нравились, и его называли Маляром. Эта кликуха и приклеилась к нему в школе.
Теперь, если Валентин не рыбачил, то бескорыстно, по ночам и в выходные дни самозабвенно создавал свои «шедевры». Ему важно было убедиться, что его понимают и что он на верном пути.
Да, его хвалили. Особенно девушки, которые приходили уже несколько раз и оставили восторженные отзывы. Студентка Оля даже написала: «Все цветы к вашим ногам, Валентин!» А бизнесмен, одетый по последнему крику моды, пожал ему руку и сказал:
- Спасибо за чудных рыб, землячок! Я словно в аквариум занырнул. У тебя палитра, поверь, не хуже, чем в Париже, на Монпарнасе.
Однако потом желающих посмотреть выставку было все меньше и меньше. Газету с объявлением почитали и выбросили. Знакомые первых посетителей уже приходили. И сегодня наступило безлюдье, хотя был выходной день.
Вдруг опечаленный Валентин услышал, что кто-то грузно поднимается по лестнице. Он одернул пиджак, пригладил длинные русые волосы. В коридоре показался плотный дядя в бордовом плаще и с папкой в руках. Незнакомец решительно подошел к художнику и только раскрыл рот, как Друженко ласково, с явной благодарностью спросил его:
- Вы… на выставку? Вход здесь, - и сделал приглашающий жест. Мужчина пристально взглянул на Валентина и ответил:
- Мечтаю увидеть образцы.
Он бестактно вытянул руку и посмотрел на часы.
- Прошу сюда, - художник зашел в зал. Но незнакомец не последовал за ним. Остановился у порога, повертел головой и изрек:
- Замечательно. А где у вас тут бухгалтерия?
Валентин утратил дар речи. Это было первое предложение купить его работу. Ну, пусть лишь намек. Но какой! У художника даже пальцы начали подрагивать. «Куплю колонковые кисти да итальянские краски», - решил он на радостях.
- Наша фирма, понимаешь, печать потеряла, - брякнул незнакомец. - Вот шеф и послал меня в редакцию, чтоб дать объявление.
Друженко был настолько потрясен этой будничной серятиной, что не мог сообразить, чего от него хотят.
- Где тут бухгалтерия, чтоб оплатить это объявление? Меня машина ждет, - настойчиво спросил посетитель. Теперь Валентин рассмотрел, какой же он грубый, в дурацком бордовом плаще.
- Сегодня выходной, господа, и деньги не берут, - тихо отвечал художник.
До глубины души оскорбленный таким пренебрежением к своему творчеству, он думал раздраженно: «Почему бухгалтерия для них дороже красоты?»
Тяжелые шаги удалились, и снова наступила удручающая тишина. Лишь на той стороне площади шелестели по мокрому асфальту иномарки да пара за парой чинно шли и шли женихи с невестами.
Валентин сел на подоконник и повертел головой, словно хотел стряхнуть с себя нечто серое, липкое. Опускались сумерки. Дождь прекратился. На магазинах зажглась мертвенно-голубая реклама. Мигая, она дразнила одинокого художника. «Искусство, увы, совсем не праздник», - грустно размышлял он и, чтобы не впасть в отчаяние, вспомнил рыбалку…
Первые сладкие поклевки Валя познал в окрестностях Тюмени, на Кривом озере, куда попал с отцом-нефтяником. По изумрудному ковру летних лугов там течет речка Тура. Весной она разливается неоглядно и соединяется с голубым озером. В нем они и ловили карасей. Те почему-то не брали никаких наживок. Скука смертная. Вот как сейчас, на этой никому не нужной выставке.
А потом задул мерзкий сиверко, пригнал лохматую тучу, и зашелестел занудный дождь. Разочарованные рыболовы начали сматывать удочки. Однако что тут началось! Караси словно проснулись. Они хватали хлеб и тесто, и червей. Только успевай подсекать. Да рыбы еще какие! До килограмма. У Вали даже голова закружилась от удачи.
К обеду темно-бурая туча ушла. Дождик прекратился, а с ним и клев. «Не так ли капризна и судьба художника? - размышлял Друженко. - Какой же шальной ветерок надует мои паруса?»
Он услышал шаги. Легкие, неуверенные. Показалась девочка лет тринадцати. Валентин смотрел на нее, склонив голову и улыбаясь. Думал: «Ну, надо же такое, а? Откуда оно взялось?»
- Добрый вечер, - сказала девочка. У нее тоненькие косички с сиреневыми бантами. - Можно мне посмотреть ваши картины?
- Ради Бога, - Друженко радостно спрыгнул с подоконника.
Юная посетительница начала осмотр совсем не там, где нужно было по замыслу художника. Под шаржами висел небольшой акварельный портрет крошки-рыбки с укоряющим взглядом. Он и привлек девочку, которая подошла к нему очень близко.
- Картины, детка, не нюхают, - мягко заметил Валентин.
- Простите, - она отступила на шаг и рассматривала каждую работу весьма внимательно. Целый раздел выставки был посвящен различным рыбам: линям, налимам, угрям, ершам. Девочка вдруг спросила:
- А это кто?
- Форель, милая. Радужная летящая форель!
- И вы ее остановили?
- А что, нельзя? - удивился Друженко.
- Ей лучше плавать на воле.
Такая необычная забота (ведь рыбу восприняли как живую) растрогала молодого художника, и он сказал:
- Разрешите проводить вас домой.
Над асфальтом, сырыми клумбами, в ветвях сирени парил легкий туман, как тогда в горах Тянь-Шаня, на озере Иссык-Куль, где Валентин тоже побывал. Там, а также в Карпатах, осенью огромная форель летит все выше и выше по холодным струям на икромёт. Никакие скалистые пороги не могут ее остановить.
Жаль только, что эта живописная рыба мечет всего четыреста икринок, в тысячу раз меньше, чем надоедливый карась. Точно как у людей. Самые красивые пары всё реже и реже рожают!
По дороге художник рассказывал об этом девочке, и она слушала, затаив дыхание.