Алексей Дмитриевич Ерофеев: "Ленинградские архитекторы любили город"
Неделю назад в журнале "Прогулки по Петербургу" я опубликовал интервью с великолепным журналистом, членом санкт-петербургской топонимической комиссии, членом правления санкт-петербургского союза краеведов, автором многочисленных справочников и книг о Петербурге - с Алексеем Дмитриевичем Ерофеевым. Теперь время пришло и для статьи в блоге. Как обычно, меня интересует творческий путь собеседника, его личное отношение к Петербургу.
Алексей Дмитриевич Ерофеев
Алексей Дмитриевич, расскажите, с чего у Вас началась любовь к истории Петербурга?
Я думаю, что она пошла с детства. Родился я на Васильевском острове, на углу 14-й линии и Большого проспекта, в роддоме имени Видемана. Оттуда меня привезли на улицу Ломоносова, в дом №9. Там, во дворе Холодильного института, был профессорский флигель, мы жили в этом доме.
Меня с детства интересовало, почему бабушка Анастасия Николаевна называет улицу Ломоносова Чернышёвым переулком. Мне казалось, что улица звучит гораздо почётнее, чем переулок! Папа мне объяснил, кто такой Ломоносов, рассказал, что знал про графа Чернышёва. Естественно, в начале 60-х годов граф в любом случае проигрывал великому русскому учёному своей значимостью. Поэтому мне очень не нравилось, когда бабушка называла переулок Чернышёвым. Ещё меня интересовала улица Зоси Роси: так бабушка называла улицу Зодчего Росси, по которой ходила в булочную или в Елисеевский магазин. Папа рассказал мне про зодчего Карла Ивановича Росси. Вот таким вот образом зародилась любовь к Ленинграду.
Мне очень нравилось ходить через мост Ломоносова. Очень любил башенки на этом мосту. Ещё меня интересовало, почему почти все улицы города заасфальтированы, а наша улица Ломоносова выложена диабазом. И мне было несколько стыдно даже за нашу улицу. Когда по ней ехала машина, она шумела сильнее, чем на том же Загородном проспекте. А ведь был ещё гужевой транспорт! В середине 60-х на телегах в магазины подвозили воду, продукты.
ул. Ломоносова, 9
А ещё любовь к городу началась с такой незатейливой постройки как дворницкая будка. Она и сейчас существует, стоит, как и в моём детстве, около дома №9 за оградой, используется как домик для охранников. Будку эту построил мой дед Игнатий Малахович вскоре после войны. Он был дворником, сам из крестьян. В 1929 году он и его друг дядя Костя переехали в Ленинград со своими семьями и поселились около Холодильного института. Устроились на невысокие должности, жили в подвалах. Только после войны семья моего деда перебралась в большую квартиру. Её хозяева то ли в блокаду умерли, то ли не вернулись из эвакуации. Так вот он построил будку для хранения лопат, мётел, ломиков. И мы с детства были приучены помогать дворникам. Сами приходили и предлагали помощь. Подметали, убирали снег. Может быть, поэтому я привык бросать мусор только в урны, а не куда попало.
Кроме того, я знаю, что дед сажал деревья после войны. Он посадил с дядей Костей тополя, которых было очень много в трёх садиках, окружавших наш дом. Может быть, поэтому возникла любовь к деревьям. Я никогда не ломал веток, и мне всегда было больно смотреть, как мальчишки на них качаются.
Как развивался Ваш интерес к петербургской топонимике?
Мой дядя по материнской линии, Глеб Александрович Сахаров, подарил моей старшей сестре Вере книгу Горбачевича и Хабло «Почему так названы». В итоге читал её в основном я. Речь идёт о середине 60-х годов. История Великой Отечественной войны была очень близка. Бабушка Настя с дедушкой Игнатом и папа тоже прожили блокаду на улице Ломоносова. Другая бабушка Аня всю блокаду работала на ситценабивной фабрике имени Веры Слуцкой, мама первую блокадную зиму работала там же, весной 1942-го её отправили в эвакуацию, а в 1943-м она вновь вернулась в Ленинград. Мои родители были из того поколения, о котором поэт Юрий Воронов написал: «Нам в сорок третьем выдали медали, и только в сорок пятом паспорта».
Книга К. Горбачевича и Е. Хабло "Почему так названы"
Так вот, меня, естественно, интересовали истории о защитниках Ленинграда, героях Великой Отечественной войны. Когда я в книге находил улицы, названные именами героев, мне это очень нравилось. Я интересовался, где эта улица, большая ли она, ходит ли по ней автобус или троллейбус. Было такое детское представление, что если ходит по улице общественный транспорт - она полноценная.
Вот таким образом, через любовь к истории, к войне, к её героям, которые увековечены в названиях, возник интерес к остальным улицам. Когда мне было около десяти лет, я обратил внимание на такие названия как Медведева улица, Морозова улица, Щербаков переулок. Я подумал о том, что какие-то домовладельцы или землевладельцы нам на карте города не нужны. Что можно спокойно, не переименовывая улицу, найти героя по фамилии Щербаков, Морозов или Медведев и считать, что эта улица названа в честь такого-то героя. Мысли эти возникли потому, что когда я видел, что переименована какая-то улица, мне становилось её жалко. Даже домовладельца жалел, но, правда, не очень. Нас воспитывали так, что мы считали богатых частных собственников, то есть, домовладельцев, буржуями, которые обязательно обижали трудовой народ. А были ведь ещё старинные названия, вроде Гулярной улицы, которая стала улицей Лизы Чайкиной. Красивое было название. Несмотря на то, что там речь шла о каком-то кабаке, а для детского восприятия кабак воспринимался как что-то нехорошее, где дяденьки напиваются пьяными, а потом бузят. И был ряд ещё таких названий. Ознакомившись с ними, мне становилось вдруг жалко, что они исчезли. Когда сейчас на Украине меняют улицу Ленина на улицу Джона Леннона, я вспоминаю о том, как сам похоже думал, когда мне было не так много лет. А тут-то взрослые люди думают на уровне девятилетнего ребёнка! Глупость несусветная!
Вот таким образом, через книгу я полюбил наши названия. Иногда я ездил куда-то в гости с родителями. А надо сказать, что нередко мы ездили на такси, это было доступно. Я всё время вертел головой и пытался углядеть названия на табличках. И уже знал, где находится такой-то переулок. Меня очень расстраивало, когда я не видел этих табличек. Я очень долго, например, не знал названия Артиллерийского переулка. Потому что название длинное, табличка короткая, и пока я проезжал на 23-м троллейбусе, не успевал его прочесть. И меня это очень сердило. А выйти и посмотреть почему-то не догадывался.
Мне очень не нравилось, когда табличек не было. Бывали такие случаи. Я начинал вычислять улицу, исходя из её границ, названных в книге. Вот так я пришёл к топонимике.
Когда мне было десять лет, мы переехали на Гражданский проспект. Я застал много улиц, которые в 65-м году были официально упразднены. Но существовали ещё деревянные дома, которые числились по Прибытковской улице, по Федосеевской, по Зубчаникову переулку. На Онежской улице мы были в гостях. Когда я там спрашивал их адрес, мне говорили: «Онежская улица, дом №4». Я отвечал: «А в справочнике такой нет - упразднена». «А вот мы на ней живём!» И ещё до начала 70-х такой адрес существовал. Потом это стал дом №9 корпус 2 по Гражданскому проспекту.
Меня стал волновать вопрос, зачем упразднять улицу, если она существует. Пускай она маленькая, но она всегда такой была, зачем её обижать?! Мне стало жалко этих улиц. Поэтому я стал интересоваться исчезнувшими улицами.
На вашей страничке в Википедии написано, что Вы один из первых вошли в топонимическую комиссию. Как это произошло?
В 1986 году я узнал, что какие-то активные ребята собрались у дома Дельвига, читают стихи, защищают дом. И меня кольнуло - почему я не с ними? Я стал приходить на заседания в ДК Ильича на Московском проспекте, где собирались представители неформальных общественных объединений. Выступление с балкона дома Дельвига Ковалёва я прозевал, но в ДК я познакомился и с ним, и с Олегом Греченевским, который взял на себя работу по возвращению исторических названий. Меня заинтересовал этот человек, он в свою очередь стал знакомиться с моей позицией. Стал спрашивать, как я смотрю на возвращение исторических названий. Я сказал, что, конечно, площадь Мира должна быть Сенной, улица Дзержинского - Гороховой. Не потому, что я какой-то антисоветчик и не люблю Дзержинского, а просто потому, что это ценное историческое название. Мы тогда не успели договорить. Греченевского кто-то отвлёк, и он не успел меня спросить про Гривцова и Бринько. Он был человеком довольно жёсткой позиции и мог меня отсеять, если б я сказал, что по поводу Бринько или Гривцова совсем не уверен, потому что это герои Советского Союза, защищавшие Ленинград, - это очень болезненный вопрос, если их имена вдруг исчезнут. А он был категоричен. Раз был Демидов переулок - значит Демидов, Таиров - значит Таиров.
Митинг в защиту дома Дельвига, 1986 год
Но он меня принял в свою компанию, и мы стали выступать в Михайловском саду с рассказами об истории петербургских улиц. Мы говорили о том, что после революции была совершена ошибка, когда переименовали очень много улиц. В 1944 году частично ошибку исправили. Эту работу нужно продолжить. Название - такой же памятник, как дом или дворец. И живут они очень долго, напоминают, что на этой улице кто-то когда-то жил. Вот так сформировалась комиссия, которую мы назвали «Возвращение исторических названий».
Мы стали обходить дома на Красной (Галерной) улице, на улице Братьев Васильевых (Малая Посадская), Ланском шоссе, которое тогда называлось проспектом имени Н. И. Смирнова, и ещё некоторых улицах. На Сенной площади, конечно. Подключили Союз писателей, который тогда располагался на улице Воинова, ныне Шпалерной, 18. Я ходил за разрешением в Горлит, был такой орган цензуры, который разрешал печатать те или иные бумажные документы. Это сейчас мы печатаем на принтере бумаг столько, сколько хотим. А тогда каждый ротатор в магазине, который множил бумаги, стоял на учёте, и нужно было получать разрешение. Так вот я ходил в Горлит на Садовую, 14, приносил распечатанный листочек, на котором было написано (текст составляли Греченевский, я и Григорий Иванов, член организации «Культурно-демократическое движение»): «Ваша улица, Красная, до 1918 года называлась Галерной. Считаете ли вы целесообразным: вернуть ей историческое название, оставить её Красной, или вам всё равно?». Людям нужно было поставить галочки за тот или иной вариант, купить конверт и отправить ответ в Союз писателей. После разрешения из Горлита в магазине «Техническая книга» на Пушкинской улице мы всё печатали. И вот эти 1000-1500 листочков мы разбрасывали по почтовым ящикам.
А вообще первый опрос я провёл сам. На улице Всеволода Вишневского спрашивал людей, помнят ли они, что она называлась улицей Милосердия. Это слово тогда вошло в нашу жизнь. Там был дом милосердия, для не очень благополучных девочек, которых обучали кройке, шитью и так далее. Он просуществовал не долго. Потом улицу переименовали в улицу Текстилей, потом она стала улицей Вишневского. Некоторые люди помнили, но в основном - нет.
На Галерной улице мы получили около 1000 ответов, может быть чуть меньше. 83% было за возвращение Галерной, 16% против, 1% - всё равно. Казалось бы, человеку всё равно, но как сознательные советские граждане, люди опускали конверт за 5-6 копеек и отправляли в Союз писателей! Иногда приходили письма с комментариями, вроде «спасибо, что занялись этой работой». А иногда - «Вы занимаетесь дурью! Вместо того, чтобы поднимать промышленность нашей страны, вы тратите бумагу! И вообще, какая разница, Галерная она или Красная?» В писательскую комиссию, включённую в нашу работу, входил поэт Лев Куклин. Один гражданин прислал письмо: «Лев, в начале новой эры не ссылай нас на галеры!» Естественно, галочка была поставлена за Красную улицу. Хочу добрым словом вспомнить писателей, которых сейчас нет, и которые нас тогда поддерживали: Майю Борисову, Даниила Аля, Михаила Чулаки…
На Сенной площади мы получили результаты, показывающие значительный перевес Сенной площади над площадью Мира. За Малую Посадскую голосов было поменьше, но всё-таки больше, чем за улицу Братьев Васильевых. Что интересно - за Малую Посадскую высказался и Григорий Ястребенецкий, автор мемориальной доски братьям Васильевым (она до сих пор там висит).
И вот мы решили замахнуться на «святое» по тем временам - на «железного Феликса»! Тут мы получили то, чего и следовало ожидать - полный провал: 27% ответивших проголосовали за Гороховую и 72% - за Дзержинского. Причём никогда не забуду одного комментария: «Как вы посмели? Даже мы, советские алкоголики, уважаем Феликса Эдмундовича Дзержинского!»
Люди боялись…
Наверное. На ленинградском телевидении была такая программа «Телекурьер». Один из её ведущих, Анатолий Моргунов смешал нас с грязью. Сказал: «Какие-то молодые непонятные люди покусились на Феликса Эдмундовича Дзержинского! Посмели распространять какие-то бумажки, хотят лишить нас светлого имени Дзержинского!»
Тем не менее, мы нашли сочувствующих людей и среди тех, кто просто любил город, и среди тех, кто ненавидел советскую власть. Но 27% на 72%! Проходит года полтора. И как меняется отношения к Дзержинскому! До того ведь только Сталин был плохой. А потом стало можно кусать и Ленина, и Дзержинского, и всех остальных, называть их всякими нехорошими словами. И делали это с телевизора и радио те же люди, которые нас хаяли. Я был вынужден выступать в защиту того же Дзержинского, Свердлова, в результате в определённых кругах прослыл поклонником большевиков.
Но историю-то надо воспринимать такой, какой она была. Возникли улицы во время советской власти. Назвали их именами Дыбенко, Крыленко - пусть они так и называются. А Ракова должна называться Итальянской. Кирочная улица - улицей Салтыкова-Щедрина не должна быть. Она может быть в другом месте, пускай это будет новая улица, а Кирочная улица гораздо важнее для нас, потому что за ней история. Хотя я очень люблю Салтыкова-Щедрина - это один из моих любимых писателей.
С этого, можно сказать, началась топонимическая комиссия. Мы воспринимали историю так, что советское - это советское, царское - это царское - всё должно быть, независимо от личных взглядов и пристрастий. У нас история единая, нельзя вынимать звенья из этой цепи, иначе мы выйдем на ту же дорогу ошибок, на которую вышли большевики, когда рушили церкви, уничтожали названия, связанные с царским режимом.
Так в ленинградском отделении советского фонда культуры возникла общественная комиссия «Топонимика». Много было народу, но некоторые потом отсеялись. Нужно было на общественных началась что-то всё время делать. Встречаться с людьми, проводить разъяснительную работу, ходить на митинги. И всё это бесплатно. В итоге сформировалось небольшое ядро активистов.
И тут неожиданно встал вопрос об издании книжки. Обратился ко мне бывший муж моей сестры, Алексей Парушкин, который занимался издательской деятельностью: «Ты меня познакомишь с Греченевским?» - «Зачем?» - «А вот, мы хотим сделать книгу о старых названиях, которые исчезли или которые были переименованы. Небольшой справочник. Как было и как стало. Без всяких комментариев, чтобы просто показать какой пласт культуры был утрачен». А к тому времени я сам уже довольно много знал. Говорю: «Зачем тебе Олег Греченевский, я всё это лучше знаю, потому то Олег политизированный человек, ему важно сбросить всё советское. А у нас есть ребята, которые заинтересованы просто рассказать, как называлась та или иная улица, не политизируя этот вопрос».
И вот так мы собрались: Алексей Владимирович, Светлана Алексеева, Михаил Талалай и я. На первых порах нам очень помогла Галина Юрьевна Никитенко. Она была единственным официальным топонимистом в городе, много лет занимаясь этим в музее истории города. Она согласилась быть нашим научным рецензентом и консультантом. Книжка «Городские имена сегодня и вчера» вышла в 1990 году. Первые 50000 экземпляров разошлись дня, наверное, в три. Сегодня в это трудно поверить. Было издано ещё 25000, из которых продали тысяч 15. Огромный тираж! Мы считали, что книжка должна стоить рубль, а издатель поставил их по полтора. Правда, на наших гонорарах это никак не отразилось.
Потом, в 1997 году, мы издали ещё одну книгу, более полную. Мы включили в неё Пушкин и некоторые другие пригороды. Затем пришло время топонимической энциклопедии. Нигде ничего подобного не было. Москва на это не решалась. В мире таких массовых переименований не было. Во всяком случае, других таких энциклопедий я не знаю. Первое издание вышло в 2002 году, в ней около 10000 наименований.
За счёт чего во втором издании стало 15000 топонимов?
Пригороды некоторые прибавили, которых в первом издании не было. Например, Сестрорецк. Не включили, однако, Красное Село, потому что там архивы потеряны, многого не знаем.
Да и сам город вырос, появились новые районы, они и сейчас регулярно появляются.
Многие мои знакомые, с которыми довольно долго не виделись, при встрече нередко задают вопрос: «Привет, Ерофеев, опять чего-то переименовать хочешь?!» А ведь топонимическая комиссия занимается главным образом присвоением новых названий. Возвращение сейчас немного отошло на задний план. Многое вернулось в 1991 году, в 1993, в 1998. Не всё удалось, что хотели, к сожалению. Но основной пласт исторический поднят и возвращён. Поэтому главное - это новые названия. Поверьте, это не такая простая работа. Потому что нашу работу приходится согласовывать со многими инстанциями. Не всегда находится понимание в районах. Но это нормальная практика.
Что сейчас у комиссии на повестке дня?
Называть новые проезды, которые регулярно появляются на городских окраинах, на территориях подчинённых Петербургу. В год 65-летия победы в Новой Ижоре появилось очень много названий, которые связаны с историей защиты Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. Там есть Арбузовская улица - по посёлку, который был практически полностью уничтожен. Шумская улица - оттуда, из посёлка Шум, в начале декабря 1941 года началась операция, в ходе которой были впервые с начала войны освобождены занятые фашистами деревни.
В 2015 году в Новой Охте мы назвали Билибинскую улицу, Васнецовский проспект, Пахомовскую улицу, Акварельную, Пейзажную. Улицу Добужинского. Это «Цветной город» - так называется район. Мы посвятили его художникам, которые иллюстрировали детские книги. Не просто взяли художников, которые связаны в Петербургом-Ленинградом, а тех, кто так или иначе проявили себя в детской литературе.
Целый куст там же, на северо-востоке города, посвящён детским писателям: улица Корнея Чуковского, улица Даниила Хармса и проспект Маршака. Потом ещё появился бульвар Евгения Шварца.
Новостройки на улице Корнея Чуковского
То есть мы в своей деятельности стараемся продолжать так называемые «топонимические кусты». Культура, просвещение и наука у нас оказались на севере. Защитники Ленинграда - это юг и юго-запад нашего города: лётчик Пилютов, генерал Симоняк, подводник Кузьмин, адмирал Трибуц, вице-адмирал Чероков, капитан Грищенко, адмирал Коновалов. В посёлке Горелово в 2006 году появилась Колобановская улица. Недавно вспомнили про лётчика Тихомирова, улица его имени появилась в «Балтийской жемчужине».
Алексей Дмитриевич, прослеживаете ли Вы в разные эпохи какие-либо тенденции в наименовании новых улиц, характере их переименований? Может быть, в царское время чаще вспоминали про святых, или про членов царской фамилии. В советскую эпоху, конечно, были свои «святые». Как сейчас с этим обстоят дела?
Дело в том, что в честь святых возводили храмы. А по храмам могла уже называться улица. Покровская, Благовещенская - какая угодно. Когда вы приезжали в старинный русский город, обязательно встречали Московскую улицу, Соборную площадь. Естественно, их было меньше, чем потом стало улиц Ленина. Города росли и, естественно, советских названий получалось больше.
Не было традиции называть улицы именами святых. Может быть первый случай - улица и площадь Александра Невского. Они же вначале были Александро-Невскими, по лавре. И только после войны их назвали в честь Александра Невского. Естественно, в 1950 году главным было не то, что Александр Невский - святой покровитель нашего города, а то, что он - великий полководец!
В 1899 году к 100-летию со дня рождения Пушкина во многих городах Российской Империи появились пушкинские улицы. В Петербурге она уже существовала. Во Пскове переименовали уже существовавшую Садовую улицу. В Хабаровске появилась Пушкинская улица, хотя города такого при Пушкине ещё не существовало.
В Первую мировую появилась тенденция называть учреждения именами союзников, военных руководителей. Был такой французский генерал Жоффр, приезжавший в Петроград. В его честь был назван госпиталь. Но не улица.
В честь принца Петра Георгиевича Ольденбургского была названа часть набережной Фонтанки рядом с Летним садом, поскольку там находилось училище правоведения, основанное принцем.
Тут вспоминается ещё и Лейхтенбергская улица.
Да, была такая улица, но не в честь конкретно принца, а опосредованно, потому что местное предприятие принадлежало Лейхтенбергскому. Оттого улица и стала так называться. В своё время даже пытались её вернуть. Но в Смольном решили, что это очень неудобное название, труднопроизносимое. Тем более, что у нас есть парк в Ломоносове, где это имя живёт. Решили, что улицы Розенштейна и Шкапина останутся. В данном случае я голосовал против возвращения. Историческое конечно название, но это не то, за что стоит бороться. Это не Большая и Малая Дворянские, это не Рождественские улицы, которым, конечно, нужно вернуть прежние названия. Вот когда появится Рождественская церковь, мы тогда вернёмся к этому вопросу. Хотя, Советские - совершенно нормальные названия. Просто их действительно очень много. Они топонимичны, хорошо на язык ложатся. А десяти Советских, кстати говоря, нигде больше нет.
Тенденция первых послереволюционных лет заключалась в увековечивании своих героев. То есть, людей, отдавших жизнь за идеалы интернационализма, защиту интересов рабочего класса. Тех, кто погиб при защите Петрограда в борьбе с белогвардейцами, либо где-то на южном фронте. Это были люди, которые работали здесь, занимали, может быть, не очень высокие, но всё-таки достаточно важные должности. Скажем, был человек главой района. Его послали на южный фронт, но где-то под Казанью он погиб. Находили небольшую улочку, её наименовывали. Проходило два-три года - и забывали кто это такой. Это улица Цыкунова, улица Тюкина, улица Чеплыгина в Детском Селе, как после революции стали именовать Царское Село. Вообще ведь забыли про них.
То есть наименование улицы именем героя, чтобы его помнили - не работает?
Не работает, если это ничем не подкрепляется. Книг, рассказывающих о том, почему так названы улицы, тогда не издавали, а газеты, в которых могла содержаться информация о том, что улица названа в честь такого-то героя революции, быстро устаревают. Про Чеплыгина я нашёл только одну заметку в газете, случайно сохранившейся в газетном фонде Публичной библиотеки. За 1919 год их всего две или три осталось. По причине войны и разрухи. В заметке написано о смерти товарища Чеплыгина. Много говорится о нём, даже то, что враги уважали этого человека. Но ни имени, ни отчества нет. Просто товарищ Чеплыгин. Случайно я обнаружил Никифора Цыкунова, который работал на Ижорском заводе. Потом его послали в Детское Село, он был там членом уездного исполкома, затем - на восточный фронт, где он погиб. В честь него переименовали улицу. В начале 20-х годов о нём уже забыли, и улицу переименовали снова. Такие случаи были. Помню одну статью, где говорилось о том, что «Героев былых времён уже мало кто помнит. А вот Мишу Глерона, конечно, все знают!» Михаила Глерона сейчас уже трудно найти ни в яндексе, ни в других поисковых системах, ни в энциклопедиях. Был у нас коммунистический университет имени М. В. Глерона. А вот герои, о которых якобы забыли - это всё известные русские полководцы.
Мода на таких временных героев, к сожалению, не проходит. Вспоминаем закат советской власти. Умирал генсек, переименовывали город. Черненко немножко побыл генсеком - переименовали город где-то на дальнем востоке. Умер Андропов - переименовали Рыбинск. Я, честно говоря, с уважением отношусь к Юрию Андреевичу Андропову. Но нельзя было это делать! В СССР это вызвало волну протеста: «Так у нас все города скоро станут Брежнев, Андропов, Устинов (вместо Ижевска)». Может быть, и интерес к топонимике тогда в конце 80-х пробудился из-за уничтожения ценнейших названий.
Благодаря гласности велись споры. Говорили, что такие крупные города как Рыбинск или Ижевск, конечно, переименовывать нельзя. А вот Щелыков - это можно. Маленький городок, подумаешь! Но разве можно обижать маленькие города?! Вспомните историю с городом Мышкиным. К окончанию по ошибке чиновники приклеили букву «о». Был город Мышкин - стал город Мышкино! К счастью, мышкинцы отстояли право называться так, как и должно.
Похожая тенденция прослеживается и сейчас. В основном, когда политик трагически уходит. Это вызывает желание у поклонников человека увековечить его тут же, завтра же. Мы напоминаем о подобной практике при советской власти - не надо делать подобных ошибок. Допустим, что мы сейчас хорошо относимся к тому или иному политику. Но проходит 20-25 лет... Недаром Есенин писал: «Лицом к лицу лица не увидать, Большое видится на расстояньи». Может быть, через 30 лет иначе будут оценивать этого человека?
Что касается деятелей культуры, то вот тут я считаю, что иногда и не надо никаких сроков выдерживать. Понятно, что Георгий Товстоногов выдающийся режиссёр, что Михаил Аникушин - выдающийся скульптор, что Анна Ахматова - великий поэт. Ну и так далее.
Так в Удельной появились аллеи Садырина и Морозова?
Для болельщиков «Зенита» это имена! Они создали настоящий ленинградский, петербургский «Зенит». Это была настоящая своя ленинградская команда, родная.
Бывает так, что президент издаёт указ, предписывающий назвать один из объектов чьим-либо именем. Тут уж никакая топонимическая комиссия участия в этом не принимает. Например, Президентская библиотека имени Ельцина - федеральный объект, поэтому городская топонимическая комиссия никакой роли в её наименовании не играла. А когда надо было назвать что-то по имени Старовойтовой, то тут уже мы сработали, изыскивали безымянный сквер. И надо сказать, что независимо от того, кто как относится к Галине Васильевне - скверу это помогло. Был такой запущенный сквер, а во что он превратился? Вот так имя помогло благоустроить сквер!
Сквер Галины Старовойтовой
Алексей Дмитриевич, расскажите про ваши книги. Они вырастают из газетных статей?
Отчасти да. Первой, которую я написал один, стала книга «Улицы города Пушкина». К 300-летнему юбилею города я решил сделать такую книгу. Краеведов там очень много, царскосёлы свой город любят. Но я обратил внимание, что про улицы города никто не пишет. Я дал уроженцу города Пушкина Сергею Михайловичу Миронову, тогда он был председателем Совета Федерации, фрагмент рукописи. Буквально на следующий день мне позвонили из Совета Федерации и сказали, что он готов оказать помощь в издании такой книги. В июне 2010 года она вышла.
Были статьи в «Вечернем Петербурге», в «Санкт-Петербургских ведомостях», в рубрике, которую ведёт Сергей Глезеров. Естественно, в газету всё не вместишь. Три номера выходит, а хочется рассказать побольше. Так родилась книга «По теневой, по не парадной». Название - это строчка из стихотворения Вадима Шефнера.
А почему для неё Вы выбрали именно этот район города?
По Лесному проспекту в книге мне было интересно пройтись, потому что в детстве я ездил по нему из Дворца пионеров на 23 троллейбусе. Ехал по Литейному, Лесному, на Гражданку. Площадь Ленина я тоже всегда любил. Всё это родное. И как-то прогулок по этим местам не было. Любят гулять по центру, по Невскому. Конечно, здесь больше истории. А мне захотелось прогуляться по районам, на которые мы мало обращаем внимания. Поэтому там появились улица Комсомола и Кондратьевский проспект. Если по Лесному я прямо шёл, ту здесь я заходил на завод шампанских вин, на дачу Безбородко. А как не рассказать про Кондратьевский жилмассив, про площадь Калинина? Выплывали интересные истории, которые я коротко изложил в газете, а в расширенном виде - в книге.
В части «Площадь с победным прошлым», где идёт речь о районе вокруг Нарвских ворот, я не включил, наверно, 98% истории Екатерингофа. О нём целая книга есть. Поэтому я написал о парке только то, чего нет в книге, посвящённой ему.
То есть эти места - это ваш Петербург? Ваши книги - это его отражение?
Да, это мой Петербург, мой Ленинград. Я никогда не забываю, что родился в Ленинграде. Ленинградский Петербург для меня тоже очень дорог. Мы ходим по центру Петербурга и не замечаем, как ленинградские архитекторы, воспитанные петербургской культурой, не испортили город ни до войны, ни после. Даже когда было издано хрущёвское постановление, в центре города практически не появлялось новых кричащих домов. Либо их немного углубляли. Вот у Юсуповского дворца возьмём - примитивненький домик стоит. Но он не бросается в глаза. Архитекторы, не имея возможности создать что-то приличное, делали стандартное, но так, чтобы спрятать безликий фасад, чтобы он не «кричал».
Совсем другое стало происходить в 90-е, 2000-е. Помните, как небезызвестный Василий Сопромадзе говорил, что «его архитекторы люди свободные! Они не собираются вписываться во что-то. Они творят, как хотят, и это правильно, зачем иначе творить?»
А ведь все архитекторы и в XVIII, и в XIX столетии старались вписаться в город. Когда Петербург уже возник как ансамбль, они стали это понимать, сохранять гармонию. Посмотрите, в каких разных стилях организована Дворцовая площадь. Разве Брюллов её испортил?
Наб. р. Фонтанки, 12. Дом, построенный архитектором Е. Левинсоном
А сколько построено после войны, в начале 1950-х годов? Сколь прекрасен дом на углу улицы Пестеля и набережной Фонтанки архитектора Евгения Левинсона! На Садовой, 109 - фактически это на площади Тургенева - Борис Климентов поставил здание, великолепно его вписав в исторический ряд. А Каменноостровский проспект, который украсили здания, спроектированные Виктором Фромзелем и Олегом Гурьевым?! Довоенные дома - в этом же достойном ряду. Та же школа на Невском, 14. Ленинградские архитекторы любили город. Чувствовали его, понимали, не смели его испортить. Ленинградский Петербург - это отдельная тема, которую предстоит раскрыть, и рассказать о том, как работали в советское годы архитекторы в историческом центре Ленинграда.
Я не беру сейчас бывшие окраины. Но вот конструктивизм. Я не сразу полюбил этот стиль. Недолгой была его эпоха, но всё же это интересная эпоха. Я очень люблю Тракторную лицу! Это коротенькая, но - поэма! Однако, при всей моей к ней любви, скажу, что хорошо, что это там, недалеко от Нарвских ворот, а не здесь в центре. И архитекторы прекрасно понимали, что там, на рабочей окраине можно и должно строить город-сад, если вспомнить строчки Маяковского. И строили его!
В центре у нас есть такой «сундукообразный» дом - это «Слеза социализма» на улице Рубинштейна, 7. Очень хорошо, что таких зданий в центре наперечёт. Бывший дом-коммуна, с которым связана жизнь музы блокадного Ленинграда - Ольги Берггольц, - памятник истории и культуры. Кто покусится на этот дом - тот варвар.
Конструктивистский дом есть и на Старо-Невском…
Да, это дом, который построил Иосиф Вакс. Он далеко не всем нравится. Но он не кричащий, это фоновая застройка. Вакс обладал вкусом. Это был человек, к которому приходили другие архитекторы, с ним советовались. Он потом Гостиный двор перестраивал, делал там галереи после войны.
"Блокадная подстанция"
Обратите внимание на блокадную подстанцию. Как она аккуратно построена! Она стоит на задворках цирка и понижается к скверику. Она не бросалась так в глаза, как то же здание, которое было построено к 300-летнему юбилею Петербурга. Оно приличное, но закрывает вид с Симеоновкого моста на Михайловский замок. А ведь ещё в XIX веке, когда Василий Шауб стал возводить цирк Чинизелли, уже тогда писали, что новая постройка закроет прекрасный вид на Михайловский замок. Может быть, немножко и закрыло, но всё равно вид оставался. И подстанция, построенная в 1930 году, вид не испортила. Даже эти маленькие вкрапления конструктивизма в центре нашего города, город не испортили.
Алексей Дмитриевич, большое спасибо за Ваш рассказ и Ваше мнение!