Из Довлатова
Одно из любимых мест у Довлатова. Как мы познакомились с женой.
Вдруг чувствую - я не один. На диване между холодильником и радиолой кто-то спит. Слышатся шорохи и вздохи. Я спросил:
- Вы кто?
- Допустим, Лена, - ответил неожиданно спокойный женский голос.
Я задумался. Имя Лена встречается не так уж часто. Среди наших знакомых преобладали Тамары и Ларисы. Я спросил:
- Каков ваш статус, Лена? Проще говоря, каков ваш социум эр актум?
Наступила пауза. Затем спокойный женский голос произнес:
- Меня забыл Гуревич...
Гуревич был моим знакомым по книжному рынку. Года два спустя его посадили.
- Как это забыл?
- Гуревич напился и вызвал такси...
Я стал что-то припоминать.
- На вас было коричневое платье?
- В общем, да. Зеленое. Его порвал Гуревич. А спала я в чьей-то гимнастерке.
- Это моя армейская гимнастерка. Так сказать - реликвия. Будете уходить - снимите.
- Здесь какой-то орден...
- Это, - говорю, - спортивный значок.
- Такой колючий... Спать не дал мне...
- Его, - говорю, - можно понять...
Наконец-то я вспомнил эту женщину. Худая, бледная, с монгольскими
глазами.
К этому времени рассвело.
- Отвернитесь, - попросила Лена.
Я накрыл физиономию газетой. Тотчас же изменилась акустика. Барышня проследовала к двери. Судя по звуку - надев мои вельветовые шлепанцы. Я выбрался из-под одеяла. День начинался странным и таинственным образом. Затем неловкая толчея в передней. Полотенце вокруг моих не очень тонких бедер. Военная гимнастерка, не достигающая ее колен... Мы не без труда разминулись. Я направился в душ. После душа в моей жизни наступает относительная ясность.Выхожу через три минуты - кофе на столе, печенье, джем. Почему-то заливная рыба... К этому времени Лена оделась. Античная прореха у ворота - след
необузданной чувственности Фимы Гуревича - была ей к лицу.
- Действительно, - говорю, - зеленое...
Мы завтракали, беседуя о разных пустяках. Все было мило, легко и даже приятно. С какой-то поправкой на общее безумие...
Лена собрала вещи, надела туфли и говорит:
- Я пошла.
- Спасибо за приятное утро.
Вдруг слышу:
- Буду около шести.
- Хорошо, - говорю...
Мне вспоминается такая история. Шли мы с приятелем из бани. Останавливает нас милиционер. Мы насторожились, спрашиваем:
- В чем дело?
А он говорит:
- Вы не помните, когда были изданы "Четки" Ахматовой?
- В тысяча девятьсот четырнадцатом году. Издательство "Гиперборей",
Санкт-Петербург.
- Спасибо. Можете идти.
- Куда? - спрашиваем.
- Куда хотите. - отвечает. - Вы свободны...
Меня поразила тогда смесь обыденности и безумия. И в этот раз примерно
такое же ощущение.
- Буду, - говорит, - около шести...
А у меня было назначено свидание в пять тридцать. Причем не с женщиной даже, а с Бродским.Далее - банкет по случаю чьей-то защиты. Звоню, отменяю свидание. Банкет игнорирую. Мчусь домой в такси. Надо бы, думаю, вторые ключи заказать.
Жду. Приходит около шести. Раскрывает хозяйственную сумку, а там - консервы, яйца, хек.
- Вы, - говорит, - пока занимайтесь своими делами. А я все приготовлю.
Тут у меня дикое соображение возникло. А вдруг она меня с кем-то путает? С каким-то близким и дорогим человеком? Вдруг безумие мира зашло уже так далеко?..Поужинали. Я сел заниматься. Лена вымыла посуду. Включила телевизор. Телевизор у меня два года не работал. А тут вдруг заработал, как новенький...
Стал я замечать какие-то перемены. Над умывальником появились заграничные баночки. В моем шкафу повисло что-то замшевое. Возле холодильника утвердились короткие бежевые сапожки. Даже запах в квартире изменился...
Наступил вечер. Лена говорит:
- Вам чаю или кофе?
- Чаю.
Выпили чаю с какими-то пряниками. Я пряников до этого не ел лет тридцать... Смотрю - час ночи. Вроде бы надо ложиться спать. Лена говорит:
- Посидите на кухне.
Сижу, курю. Прочел газету за минувший вторник. Захожу в комнату - спит. На том же самом диване. Только вместо гимнастерки - нечто розовое. Я лег, прислушался - ни единого звука. Хоть бы пошевелилась во сне из кокетства... Я минут десять подождал и тоже уснул. Наутро все сначала. Легкая неловкость, душ и кофе с молоком...
- На этот раз, - говорит, - я задержусь. Буду после одиннадцати. Так
что не волнуйтесь...
Я поехал в редакцию. Оттуда - в бар Союза журналистов. С какой-то шведкой познакомился, в гостиницу меня звала. Все повторяла:
- Казак, налей мне русской водки!..
Друзья на подпольный концерт собирались. Авангардиста слушать. Причем авангардист довольно необычный - если можно так выразиться. Играет на виолончели лежа... Короче, множество соблазнов. А я домой спешу. В мой сумасшедший дом опаздываю.
Вечером я дождался ее и сказал:
- Лена, давайте поговорим. Мне кажется, нам следует объясниться.
Происходит что-то непонятное. У меня есть несколько щекотливых вопросов. Разрешите без церемоний?
- Я вас слушаю, --говорит.
А лицо спокойное, как дамба.
Спрашиваю:
- Вам что, негде жить?
Барышня немного обиделась. Вернее - слегка удивилась:
- Почему это негде? У меня квартира в Дачном. А что?
- Да ничего, в сущности... Мне показалось... Я думал... Тогда еще один вопрос. Сугубо по-товарищески... Тысячу раз извините... Может быть, я вам нравлюсь?
Наступила пауза. Я чувствую, что краснею. Наконец, она сказала:
- У меня к вам претензий нет.
Так и сказала - претензий, мол, не имею.
Наступила пауза еще более тягостная. Для меня. Она-то была полна спокойствия. Взгляд холодный и твердый, как угол чемодана.
Тут я задумался. Может, ее спокойствие выше половых различий? Выше биологического предрасположения к мужчине? Выше самой идеи постоянного местожительства?..
- И последний вопрос. Только не сердитесь. И если я не прав - забудьте... Короче, есть одно предположение... Вы, случайно, не работник Комитета государственной безопасности?..
Мало ли, думаю. Человек я все-таки заметный, невоздержанный. Довольно много пью. Болтаю лишнее. "Немецкая волна" меня упоминала... Может быть, приставили к начинающему диссиденту эту фантастическую женщину?..
Тут уж, думаю, она раскричится. А если прав - тем более раскричится...
Слышу:
- Нет, я в парикмахерской работаю...
И затем:
- Если вопросов больше нет, давайте пить чай.
Так это все и началось. Днем я бегал в поисках халтуры. Возвращался расстроенный, униженный и злой. Лена спрашивала:
- Вам чаю или кофе?
Мы почти не разговаривали. Лишь обменивались краткой деловой информацией. Например, она сообщала:
- Вам звонил какой-то Бескин...
Или:
- Где тут у вас стиральный порошок?..
Мои дела ее не интересовали. Я тоже не задавал ей вопросов. Безумие приобретало каждодневные, обыденный, рутинные формы. Мой режим несколько изменился. Поклонницы звонили мне все реже. Да и чего звонить, если откликается спокойный женский голос? Мы оставались совершенно незнакомыми людьми. Лена была невероятно молчалива и спокойна. Это было не тягостное молчание испорченного громкоговорителя. И не грозное спокойствие противотанковой мины. Это было молчаливое спокойствие корня, равнодушно внимающего шуму древесной листвы... Прошла неделя. Субботним утром я не выдержал. Я сказал... Нет. крикнул:
- Лена! Выслушайте меня! Разрешите мне быть совершенно откровенным. Мы ведем супружескую жизнь... Но - без главного элемента супружеской жизни... У нас хозяйство... Вы стираете... Объясните мне, что все это значит? Я близок к помешательству...
Лена подняла на меня спокойный, дружелюбный взгляд:
- Я вам мешаю? Вы хотите, чтоб я ушла?
- Не знаю, чего я хочу! Я хочу понять... Любовь - это я понимаю. Разврат - понимаю. Все понимаю... Все, кроме этого нормализованного сумасшествия... Будь вы агентом госбезопасности, тогда все нормально... Я бы даже обрадовался... В этом чувствовалась бы логика... А так...
Лена помолчала и говорит:
- Если надо уйти - скажите.
И затем, слегка потупив узкие монгольские глаза:
- Если вам нужно ЭТО - пожалуйста.
- Что значит - ЭТО?
Ресницы были опущены еще ниже. Голос звучал еще спокойнее. Я услышал:
- В смысле - интимная близость.
- Да нет уж, - говорю, - зачем?..
Разве я осмелюсь, думаю, так грубо нарушить это спокойствие?!
Прошло еще недели две. И спасла меня - водка. Я кутил в одной прогрессивной редакции. Домой приехал около часа ночи. Ну и, как бы это получше выразиться, - забылся... Посягнул... Пошел неверной дорогой будущего арестанта Гуревича...
Брошенный мною камень лег на дно океана...
Это была не любовь. И тем более - не минутная слабость. Это была
попытка защититься от хаоса.
Мы даже не перешли на "ты".
Вдруг чувствую - я не один. На диване между холодильником и радиолой кто-то спит. Слышатся шорохи и вздохи. Я спросил:
- Вы кто?
- Допустим, Лена, - ответил неожиданно спокойный женский голос.
Я задумался. Имя Лена встречается не так уж часто. Среди наших знакомых преобладали Тамары и Ларисы. Я спросил:
- Каков ваш статус, Лена? Проще говоря, каков ваш социум эр актум?
Наступила пауза. Затем спокойный женский голос произнес:
- Меня забыл Гуревич...
Гуревич был моим знакомым по книжному рынку. Года два спустя его посадили.
- Как это забыл?
- Гуревич напился и вызвал такси...
Я стал что-то припоминать.
- На вас было коричневое платье?
- В общем, да. Зеленое. Его порвал Гуревич. А спала я в чьей-то гимнастерке.
- Это моя армейская гимнастерка. Так сказать - реликвия. Будете уходить - снимите.
- Здесь какой-то орден...
- Это, - говорю, - спортивный значок.
- Такой колючий... Спать не дал мне...
- Его, - говорю, - можно понять...
Наконец-то я вспомнил эту женщину. Худая, бледная, с монгольскими
глазами.
К этому времени рассвело.
- Отвернитесь, - попросила Лена.
Я накрыл физиономию газетой. Тотчас же изменилась акустика. Барышня проследовала к двери. Судя по звуку - надев мои вельветовые шлепанцы. Я выбрался из-под одеяла. День начинался странным и таинственным образом. Затем неловкая толчея в передней. Полотенце вокруг моих не очень тонких бедер. Военная гимнастерка, не достигающая ее колен... Мы не без труда разминулись. Я направился в душ. После душа в моей жизни наступает относительная ясность.Выхожу через три минуты - кофе на столе, печенье, джем. Почему-то заливная рыба... К этому времени Лена оделась. Античная прореха у ворота - след
необузданной чувственности Фимы Гуревича - была ей к лицу.
- Действительно, - говорю, - зеленое...
Мы завтракали, беседуя о разных пустяках. Все было мило, легко и даже приятно. С какой-то поправкой на общее безумие...
Лена собрала вещи, надела туфли и говорит:
- Я пошла.
- Спасибо за приятное утро.
Вдруг слышу:
- Буду около шести.
- Хорошо, - говорю...
Мне вспоминается такая история. Шли мы с приятелем из бани. Останавливает нас милиционер. Мы насторожились, спрашиваем:
- В чем дело?
А он говорит:
- Вы не помните, когда были изданы "Четки" Ахматовой?
- В тысяча девятьсот четырнадцатом году. Издательство "Гиперборей",
Санкт-Петербург.
- Спасибо. Можете идти.
- Куда? - спрашиваем.
- Куда хотите. - отвечает. - Вы свободны...
Меня поразила тогда смесь обыденности и безумия. И в этот раз примерно
такое же ощущение.
- Буду, - говорит, - около шести...
А у меня было назначено свидание в пять тридцать. Причем не с женщиной даже, а с Бродским.Далее - банкет по случаю чьей-то защиты. Звоню, отменяю свидание. Банкет игнорирую. Мчусь домой в такси. Надо бы, думаю, вторые ключи заказать.
Жду. Приходит около шести. Раскрывает хозяйственную сумку, а там - консервы, яйца, хек.
- Вы, - говорит, - пока занимайтесь своими делами. А я все приготовлю.
Тут у меня дикое соображение возникло. А вдруг она меня с кем-то путает? С каким-то близким и дорогим человеком? Вдруг безумие мира зашло уже так далеко?..Поужинали. Я сел заниматься. Лена вымыла посуду. Включила телевизор. Телевизор у меня два года не работал. А тут вдруг заработал, как новенький...
Стал я замечать какие-то перемены. Над умывальником появились заграничные баночки. В моем шкафу повисло что-то замшевое. Возле холодильника утвердились короткие бежевые сапожки. Даже запах в квартире изменился...
Наступил вечер. Лена говорит:
- Вам чаю или кофе?
- Чаю.
Выпили чаю с какими-то пряниками. Я пряников до этого не ел лет тридцать... Смотрю - час ночи. Вроде бы надо ложиться спать. Лена говорит:
- Посидите на кухне.
Сижу, курю. Прочел газету за минувший вторник. Захожу в комнату - спит. На том же самом диване. Только вместо гимнастерки - нечто розовое. Я лег, прислушался - ни единого звука. Хоть бы пошевелилась во сне из кокетства... Я минут десять подождал и тоже уснул. Наутро все сначала. Легкая неловкость, душ и кофе с молоком...
- На этот раз, - говорит, - я задержусь. Буду после одиннадцати. Так
что не волнуйтесь...
Я поехал в редакцию. Оттуда - в бар Союза журналистов. С какой-то шведкой познакомился, в гостиницу меня звала. Все повторяла:
- Казак, налей мне русской водки!..
Друзья на подпольный концерт собирались. Авангардиста слушать. Причем авангардист довольно необычный - если можно так выразиться. Играет на виолончели лежа... Короче, множество соблазнов. А я домой спешу. В мой сумасшедший дом опаздываю.
Вечером я дождался ее и сказал:
- Лена, давайте поговорим. Мне кажется, нам следует объясниться.
Происходит что-то непонятное. У меня есть несколько щекотливых вопросов. Разрешите без церемоний?
- Я вас слушаю, --говорит.
А лицо спокойное, как дамба.
Спрашиваю:
- Вам что, негде жить?
Барышня немного обиделась. Вернее - слегка удивилась:
- Почему это негде? У меня квартира в Дачном. А что?
- Да ничего, в сущности... Мне показалось... Я думал... Тогда еще один вопрос. Сугубо по-товарищески... Тысячу раз извините... Может быть, я вам нравлюсь?
Наступила пауза. Я чувствую, что краснею. Наконец, она сказала:
- У меня к вам претензий нет.
Так и сказала - претензий, мол, не имею.
Наступила пауза еще более тягостная. Для меня. Она-то была полна спокойствия. Взгляд холодный и твердый, как угол чемодана.
Тут я задумался. Может, ее спокойствие выше половых различий? Выше биологического предрасположения к мужчине? Выше самой идеи постоянного местожительства?..
- И последний вопрос. Только не сердитесь. И если я не прав - забудьте... Короче, есть одно предположение... Вы, случайно, не работник Комитета государственной безопасности?..
Мало ли, думаю. Человек я все-таки заметный, невоздержанный. Довольно много пью. Болтаю лишнее. "Немецкая волна" меня упоминала... Может быть, приставили к начинающему диссиденту эту фантастическую женщину?..
Тут уж, думаю, она раскричится. А если прав - тем более раскричится...
Слышу:
- Нет, я в парикмахерской работаю...
И затем:
- Если вопросов больше нет, давайте пить чай.
Так это все и началось. Днем я бегал в поисках халтуры. Возвращался расстроенный, униженный и злой. Лена спрашивала:
- Вам чаю или кофе?
Мы почти не разговаривали. Лишь обменивались краткой деловой информацией. Например, она сообщала:
- Вам звонил какой-то Бескин...
Или:
- Где тут у вас стиральный порошок?..
Мои дела ее не интересовали. Я тоже не задавал ей вопросов. Безумие приобретало каждодневные, обыденный, рутинные формы. Мой режим несколько изменился. Поклонницы звонили мне все реже. Да и чего звонить, если откликается спокойный женский голос? Мы оставались совершенно незнакомыми людьми. Лена была невероятно молчалива и спокойна. Это было не тягостное молчание испорченного громкоговорителя. И не грозное спокойствие противотанковой мины. Это было молчаливое спокойствие корня, равнодушно внимающего шуму древесной листвы... Прошла неделя. Субботним утром я не выдержал. Я сказал... Нет. крикнул:
- Лена! Выслушайте меня! Разрешите мне быть совершенно откровенным. Мы ведем супружескую жизнь... Но - без главного элемента супружеской жизни... У нас хозяйство... Вы стираете... Объясните мне, что все это значит? Я близок к помешательству...
Лена подняла на меня спокойный, дружелюбный взгляд:
- Я вам мешаю? Вы хотите, чтоб я ушла?
- Не знаю, чего я хочу! Я хочу понять... Любовь - это я понимаю. Разврат - понимаю. Все понимаю... Все, кроме этого нормализованного сумасшествия... Будь вы агентом госбезопасности, тогда все нормально... Я бы даже обрадовался... В этом чувствовалась бы логика... А так...
Лена помолчала и говорит:
- Если надо уйти - скажите.
И затем, слегка потупив узкие монгольские глаза:
- Если вам нужно ЭТО - пожалуйста.
- Что значит - ЭТО?
Ресницы были опущены еще ниже. Голос звучал еще спокойнее. Я услышал:
- В смысле - интимная близость.
- Да нет уж, - говорю, - зачем?..
Разве я осмелюсь, думаю, так грубо нарушить это спокойствие?!
Прошло еще недели две. И спасла меня - водка. Я кутил в одной прогрессивной редакции. Домой приехал около часа ночи. Ну и, как бы это получше выразиться, - забылся... Посягнул... Пошел неверной дорогой будущего арестанта Гуревича...
Брошенный мною камень лег на дно океана...
Это была не любовь. И тем более - не минутная слабость. Это была
попытка защититься от хаоса.
Мы даже не перешли на "ты".