Рельсы, рельсы, шпалы
Езжу на поезде по-утрам и вечерам, добираюсь сначала до большого здания в центре Чикаго, потом, уже вечером, до уютной старенькой машины. И на ней уже до уютного старенького домика. С тем, что бы утром следующего дня повторить все по-новому эллипсу. Как спутники, планеты, звезды и даже галлактики. С той лишь разницей, что мой эллипс гораздо короче.
А в поездах сидят взрослые, серьезные люди, которые что-то читают, давят кнопки своих мини-компьютеров, начиная от древних лэптопов и заканчивая навороченными супер-умными телефонами. Спят, разговаривают, смотрят в окна. И каждый старается отгородить свой прекрасный внутренний мир от прекрасных внутренних миров соседей по вагону. С переменным успехом. А я иногда разглядываю их мир внешний. Ненавязчиво, мельком. Вот например - сел на двойное сидение у окошка первого этажа парень, лет 20-ти. И тут-же на весь вагон противно заплакал его телефон. И вот он уже громко, с выражением, повторяет раз 20:
- Я в первом вагоне, я в первом вагоне
Даже те, кто не знали, что попали в первый вагон, не могли его не услышать. Узнали. В ужасе убежали. Скорей всего ловить другой поезд. Потому что точно знали, что произойдет потом. А я не знал, и остался. А потом пришла та, которой он пытался сказать, где он сидит. С размаху бросила свою небольшую, но голосистую фигуру рядом с ним. И стала его пилить. Не ножовкой, не бензопилой. Это было бы слишком гуманно. Она пилила его равномерно и прямолинейно, доказывая, что первый вагон, который она 30 раз обследовала и не нашла его следов, на самом деле находится с другой стороны поезда. Парень вяло оправдывался, ссылаясь на плохую телефонную связь и инопланетян. Поезду надоело и он начал ехать. Он набирал скорость, снижал ее, останавливался на некоторых станциях, снова начинал нестись. До моей станции он езал 40 минут. И 2/3 пути эта очкастая фемина давила своим прекрасным внутренним миром на беспомощно скорчившийся внутренний мир парня. Оставшуюся 1/3 мне была видна рука парня, которой он обнимал свою говорливую попутчицу за плечи. Странный парень, как-то несильно он ее обнимал и немного ниже, чем нужно. Видимо признал свою вину полностью.
Вот такая поездовая история. Мне жалко эту мадам. Ведь если она и дальше будет так много работать языком, то он может поломаться. А к тому времи она настолько привыкнет говорить по-любому поводу, что невозможность сказать вообще что-то будет ей очень неприятна. Настолько неприятна, что даже трагична. И придется современному Шекспиру писать повесть об этой говорливой Джульете в совсем уж черных тонах. Так что желаю ей к тому времени успехов в технологии трансплантации нового языкового органа. А парень вытерпит, никуда не денется. Если не спрыгнул с поезда в первые 5 минут, то все с ним будет хорошо.
А в поездах сидят взрослые, серьезные люди, которые что-то читают, давят кнопки своих мини-компьютеров, начиная от древних лэптопов и заканчивая навороченными супер-умными телефонами. Спят, разговаривают, смотрят в окна. И каждый старается отгородить свой прекрасный внутренний мир от прекрасных внутренних миров соседей по вагону. С переменным успехом. А я иногда разглядываю их мир внешний. Ненавязчиво, мельком. Вот например - сел на двойное сидение у окошка первого этажа парень, лет 20-ти. И тут-же на весь вагон противно заплакал его телефон. И вот он уже громко, с выражением, повторяет раз 20:
- Я в первом вагоне, я в первом вагоне
Даже те, кто не знали, что попали в первый вагон, не могли его не услышать. Узнали. В ужасе убежали. Скорей всего ловить другой поезд. Потому что точно знали, что произойдет потом. А я не знал, и остался. А потом пришла та, которой он пытался сказать, где он сидит. С размаху бросила свою небольшую, но голосистую фигуру рядом с ним. И стала его пилить. Не ножовкой, не бензопилой. Это было бы слишком гуманно. Она пилила его равномерно и прямолинейно, доказывая, что первый вагон, который она 30 раз обследовала и не нашла его следов, на самом деле находится с другой стороны поезда. Парень вяло оправдывался, ссылаясь на плохую телефонную связь и инопланетян. Поезду надоело и он начал ехать. Он набирал скорость, снижал ее, останавливался на некоторых станциях, снова начинал нестись. До моей станции он езал 40 минут. И 2/3 пути эта очкастая фемина давила своим прекрасным внутренним миром на беспомощно скорчившийся внутренний мир парня. Оставшуюся 1/3 мне была видна рука парня, которой он обнимал свою говорливую попутчицу за плечи. Странный парень, как-то несильно он ее обнимал и немного ниже, чем нужно. Видимо признал свою вину полностью.
Вот такая поездовая история. Мне жалко эту мадам. Ведь если она и дальше будет так много работать языком, то он может поломаться. А к тому времи она настолько привыкнет говорить по-любому поводу, что невозможность сказать вообще что-то будет ей очень неприятна. Настолько неприятна, что даже трагична. И придется современному Шекспиру писать повесть об этой говорливой Джульете в совсем уж черных тонах. Так что желаю ей к тому времени успехов в технологии трансплантации нового языкового органа. А парень вытерпит, никуда не денется. Если не спрыгнул с поезда в первые 5 минут, то все с ним будет хорошо.