Конкурсная работа № 14
Бытовуха
- Стееееееееепь, да стееееепь кругоооооооом… Пууууууть далёёёёёк лежиыыыыыыыыт в тоооооооой степииииииииии глухооооооооой заааааамерзааааааал ямщиииииииииик…
Последнее «ик» совпало со стуком пустого «малиновского» стакана по кухонному столу. Механизатор колхоза «Красный путь» Петр Грищенко занюхнул рукавом и, обведя взглядом нехитрый закусон, выбрал четвертинку луковицы.
Зима. Скучно. Галька ушла в коровник. Скоро припереться должна. Крику будет. Надоела, зараза. От, если бы Галька голос потеряла… Или нет! Если бы появился какой-нить фей и сделал ее добрющей-предобрющей. Чтобы поутру, значит, опохмелочка, яишенка из трёх яиц и в койку… Н-да… Не бывать такому никогда. Разве что, в следующей жизни. Петька почесал пятку и закинул в рот остатки луковицы. Еще, что ли накатить? Уж что-что, а самогон у Гальки отличный. С березовыми бруньками. Эх! Аль погодить? Пусть предыдущая уляжется.
Петька закурил беломорину.
Жизнь… Вот, зачем он - Петр Иванович Грищенко - на свет этот появился? Какой толк с него? Трактора ломанные чинить да самогон глушить? Эх! Нету толку… Песни он, что ли бы писал или стихи… Как Пушкин! Или нет! Есенин! Про русскую деревню, про белую березку за окном…
Петька посмотрел в маленькое кухонное оконце.
Скукотища. Поле белое. И тишина. Ни человечка на дороге. Слева- школа, справа - погост. И посередине - он, Петр Грищенко, механизатор пятидесяти двух лет от роду… И ничего в его жизни нового не случиться… И будет он по весне садить картоху, летом ее окучивать, а осенью - собирать. И будут сломанные трактора, самогонка с березовыми бруньками и Галька-зануда, и банька с соседом Колькой, и рыбалка с ним же. И все? И вся жизнь?
Его аж передернуло.
Срочно выпить! Мысли какие-то странные в голове…
Бутылка звякнула о стакан. Петр собрался.
- Ху!
Но не успел. Священнодействие для любого похмеляющегося прервал стук в дверь.
Кого еще нелегкая принесла?
- Ну? - гаркнул похмеляющийся механизатор.
Дверь из сенцев скрипнула, впуская морозный воздух, и на пороге появился… Негр! Ё мое! Настоящий! Белая сорочка, черный галстук, пальто до пят. Мама дорогая! Откудава? В нашем «Красном пути»? Петька сглотнул.
- Можно? - на чистейшем русском произнес афроамериканец.
- Ну… - протянул Петька. - Садись.. те!
Загадочный гость в два шага пересек кухню и, протерев табуретку от остатков луковицы, уселся напротив Петра.
- Все пьем? -вздохнул незнакомец.
- Пиём… А что, нельзя? - ощетинился скучающий механизатор.
- Можно, конечно. Нальете?
- Ну… Налью. А потянешь?
Афроамериканец хмыкнул.
Петька достал с буфета второй стакан и дрожащими руками налил.
- Ну что Петр? За Вас!
Хозяин широко улыбнулся, кивнул и протянул стакан навстречу гостю. Тот покачал головой.
- Не чокаясь, Петр Иванович. Не чокаясь.
Петька сглотнул во второй раз и проблеял:
- Ээээээто как? Эээээто что? Вы кто?
Негр допил самогон, занюхнул рукавом элегантного пальто и произнес:
- Как кто? Смерть твоя, Петя!
Испуганный Грищенко уронил стакан, вскочил с табуретки и попятился к печи. Как смерть? Какая смерть? Смерть она же тавой… Баба с косой и в капюшоне!
- Нет, Петр Иванович, смерть она у каждого своя. Это вы - люди - ее так себе представляете.
- Ааааааа! Я ж не говорил ничего!
- А и не надо, - незваный гость отпил рассола и улыбнулся широкой белозубой улыбкой.
Петр цыкнул зубом.
- А чего я? Я ж еще молодой пошти…
- Вы же сами только что осознали, что ничего уже хорошего у Вас не произойдет, что только мучиться осталось. Чего ж тянуть? Да и ждут Вас там…
- Кто? Мамка, что ли?
- Нет, - афроамериканец хитро улыбнулся. - Любовь Ваша давнишняя. Та, что в 89-ом на сенокосе от молнии…
- Зойка?
- Да. Хотите - покажу.
И не дожидаясь ответа, положил Петру на голову свою холодную черную руку.
И тут Петька увидел. Увидел, как по полю бежит к нему его бывшая любовница - Зойка. Волосы золотистые на ветру развеваются, в руках - букет полевых цветов… В чем мать родила бежит. Как в замедленной съемке. Улыбается. Добежала, остановилась, запыхавшись, и раскинула руки перед собой. И цветы сыплются и сыплются на нее, а она кружится в них и смеётся. Звонко, так, смеётся. А потом останавливается и говорит:
- Ну, здравствуй, Петя. Заждалася я тебя. Как ты там, соколик мой ненаглядный?
Очнулся Петька. А негр смотрит на него и улыбается.
- Хороша?
- Ой… Не то слово! Как в 89-ом. Ну, до того как… Ей же так и осталось 30?
- Так и осталось. Ну, что? Пошли?
И так Петьке захотелось на это поле к Зойке! И так захотелось кружить эту Зойку, и чтобы цветы полевые в ее золотистых волосах застревали, что протянул он смерти обе руки и до кончины его - Петькиной - лишь секунды и оставались. И именно в эти секунды и упал его взгляд на свадебное фото над семейным скрипучим диваном. Галька на том фото дивно хорошо как вышла! Счастливая. Глазюки так и светятся. Не знала, сердешная, тогда, что у него еще и Зойка имеется. А он - гоголем на фотке: и жену богатую отхватил, и любовницу любвеобильную каждый вечер на сеновал водит! Ох! Знал бы тогда, чем вся эта история обернется. А то, что рано или поздно Галька о Зойке узнает, это и ежу было понятно. А как узнала - так и выкидыш сразу приключился. Вспомнил Петька, как в тот день Москвичок свой задрыпанный в райцентр гнал, как радиатор закипел за три километра до больницы, как на руках Гальку нес, молясь всем богам, обещая за километр Зойку обходить и в голос рыдая, уткнувшись в Галькины волосы… Это наказание его было… А как жена утешала, когда фермерское хозяйство его рухнуло, так и не поднявшись? А как за каретой скорой неслась, когда его с инфарктом в тот же райцентр перли? Настрадалась она из-за него… Бедная…
Петька закрыл глаза и представил, как Галька придя с работы, обнаружит его тело. Ой, заголосит, родимая… Ой, запричитает… Одна, почитай, остается во всем белом свете. Кто ж ей сена-то накосит да забор поставит? А кому, сердешная, самогон-то на вишневых косточках гнать будет? А дров кто на зиму заготовит? А куры? А курей-то кто будет до кондиции тушки доводить? А как старая совсем станет, с кем ей по вечерам семки на лавке щелкать? Косточки-то кому обмывать?
Еле успел Петька свою руку из негритянской вырвать.
- Эээээ, нет, мил человек! Есть смысл у меня еще пожить. Мне Гальку доглядеть надо.
И вдруг такая боль все жилистое петькино тело пронзила! Мама не горюй!
- Опять, Ирод, нажралси! И когда напьесси-то вже, зараза?! Это ж сколько на тебя, глотка ты луженая, самогону переводиться? Уууу! Дала бы раз по башке, чтобы окочурилси! Совсем уже сдурел, дрыхнуть на столе удумал. Рухул на «пятую точку». На диван иди. Проспися до ужина. Ирод!
Галька демонстративно стала убирать со стола, гремя тарелками да стаканами.
- Опять дружка своего Кольку приводил? Его ж Алька закодировала? Ты что? Человека в могилу свести решил, Ирод?!!!
- Эээээ… Ты, Галюня, представить себе даже не можешь с кем я пил!!! Я, Галюня, ради тебя от такого отказался!!! - Петька потряс указательным пальцем над галькиной головой.
- От чего-й то?
- А! - махнул механизатор рукой. - Все равно не поймешь…
С условиями конкурса можно ознакомиться здесь
Комментарии к данному посту будут открыты 1-го марта, но, не стесняйтесь их оставлять и сейчас)
- Стееееееееепь, да стееееепь кругоооооооом… Пууууууть далёёёёёк лежиыыыыыыыыт в тоооооооой степииииииииии глухооооооооой заааааамерзааааааал ямщиииииииииик…
Последнее «ик» совпало со стуком пустого «малиновского» стакана по кухонному столу. Механизатор колхоза «Красный путь» Петр Грищенко занюхнул рукавом и, обведя взглядом нехитрый закусон, выбрал четвертинку луковицы.
Зима. Скучно. Галька ушла в коровник. Скоро припереться должна. Крику будет. Надоела, зараза. От, если бы Галька голос потеряла… Или нет! Если бы появился какой-нить фей и сделал ее добрющей-предобрющей. Чтобы поутру, значит, опохмелочка, яишенка из трёх яиц и в койку… Н-да… Не бывать такому никогда. Разве что, в следующей жизни. Петька почесал пятку и закинул в рот остатки луковицы. Еще, что ли накатить? Уж что-что, а самогон у Гальки отличный. С березовыми бруньками. Эх! Аль погодить? Пусть предыдущая уляжется.
Петька закурил беломорину.
Жизнь… Вот, зачем он - Петр Иванович Грищенко - на свет этот появился? Какой толк с него? Трактора ломанные чинить да самогон глушить? Эх! Нету толку… Песни он, что ли бы писал или стихи… Как Пушкин! Или нет! Есенин! Про русскую деревню, про белую березку за окном…
Петька посмотрел в маленькое кухонное оконце.
Скукотища. Поле белое. И тишина. Ни человечка на дороге. Слева- школа, справа - погост. И посередине - он, Петр Грищенко, механизатор пятидесяти двух лет от роду… И ничего в его жизни нового не случиться… И будет он по весне садить картоху, летом ее окучивать, а осенью - собирать. И будут сломанные трактора, самогонка с березовыми бруньками и Галька-зануда, и банька с соседом Колькой, и рыбалка с ним же. И все? И вся жизнь?
Его аж передернуло.
Срочно выпить! Мысли какие-то странные в голове…
Бутылка звякнула о стакан. Петр собрался.
- Ху!
Но не успел. Священнодействие для любого похмеляющегося прервал стук в дверь.
Кого еще нелегкая принесла?
- Ну? - гаркнул похмеляющийся механизатор.
Дверь из сенцев скрипнула, впуская морозный воздух, и на пороге появился… Негр! Ё мое! Настоящий! Белая сорочка, черный галстук, пальто до пят. Мама дорогая! Откудава? В нашем «Красном пути»? Петька сглотнул.
- Можно? - на чистейшем русском произнес афроамериканец.
- Ну… - протянул Петька. - Садись.. те!
Загадочный гость в два шага пересек кухню и, протерев табуретку от остатков луковицы, уселся напротив Петра.
- Все пьем? -вздохнул незнакомец.
- Пиём… А что, нельзя? - ощетинился скучающий механизатор.
- Можно, конечно. Нальете?
- Ну… Налью. А потянешь?
Афроамериканец хмыкнул.
Петька достал с буфета второй стакан и дрожащими руками налил.
- Ну что Петр? За Вас!
Хозяин широко улыбнулся, кивнул и протянул стакан навстречу гостю. Тот покачал головой.
- Не чокаясь, Петр Иванович. Не чокаясь.
Петька сглотнул во второй раз и проблеял:
- Ээээээто как? Эээээто что? Вы кто?
Негр допил самогон, занюхнул рукавом элегантного пальто и произнес:
- Как кто? Смерть твоя, Петя!
Испуганный Грищенко уронил стакан, вскочил с табуретки и попятился к печи. Как смерть? Какая смерть? Смерть она же тавой… Баба с косой и в капюшоне!
- Нет, Петр Иванович, смерть она у каждого своя. Это вы - люди - ее так себе представляете.
- Ааааааа! Я ж не говорил ничего!
- А и не надо, - незваный гость отпил рассола и улыбнулся широкой белозубой улыбкой.
Петр цыкнул зубом.
- А чего я? Я ж еще молодой пошти…
- Вы же сами только что осознали, что ничего уже хорошего у Вас не произойдет, что только мучиться осталось. Чего ж тянуть? Да и ждут Вас там…
- Кто? Мамка, что ли?
- Нет, - афроамериканец хитро улыбнулся. - Любовь Ваша давнишняя. Та, что в 89-ом на сенокосе от молнии…
- Зойка?
- Да. Хотите - покажу.
И не дожидаясь ответа, положил Петру на голову свою холодную черную руку.
И тут Петька увидел. Увидел, как по полю бежит к нему его бывшая любовница - Зойка. Волосы золотистые на ветру развеваются, в руках - букет полевых цветов… В чем мать родила бежит. Как в замедленной съемке. Улыбается. Добежала, остановилась, запыхавшись, и раскинула руки перед собой. И цветы сыплются и сыплются на нее, а она кружится в них и смеётся. Звонко, так, смеётся. А потом останавливается и говорит:
- Ну, здравствуй, Петя. Заждалася я тебя. Как ты там, соколик мой ненаглядный?
Очнулся Петька. А негр смотрит на него и улыбается.
- Хороша?
- Ой… Не то слово! Как в 89-ом. Ну, до того как… Ей же так и осталось 30?
- Так и осталось. Ну, что? Пошли?
И так Петьке захотелось на это поле к Зойке! И так захотелось кружить эту Зойку, и чтобы цветы полевые в ее золотистых волосах застревали, что протянул он смерти обе руки и до кончины его - Петькиной - лишь секунды и оставались. И именно в эти секунды и упал его взгляд на свадебное фото над семейным скрипучим диваном. Галька на том фото дивно хорошо как вышла! Счастливая. Глазюки так и светятся. Не знала, сердешная, тогда, что у него еще и Зойка имеется. А он - гоголем на фотке: и жену богатую отхватил, и любовницу любвеобильную каждый вечер на сеновал водит! Ох! Знал бы тогда, чем вся эта история обернется. А то, что рано или поздно Галька о Зойке узнает, это и ежу было понятно. А как узнала - так и выкидыш сразу приключился. Вспомнил Петька, как в тот день Москвичок свой задрыпанный в райцентр гнал, как радиатор закипел за три километра до больницы, как на руках Гальку нес, молясь всем богам, обещая за километр Зойку обходить и в голос рыдая, уткнувшись в Галькины волосы… Это наказание его было… А как жена утешала, когда фермерское хозяйство его рухнуло, так и не поднявшись? А как за каретой скорой неслась, когда его с инфарктом в тот же райцентр перли? Настрадалась она из-за него… Бедная…
Петька закрыл глаза и представил, как Галька придя с работы, обнаружит его тело. Ой, заголосит, родимая… Ой, запричитает… Одна, почитай, остается во всем белом свете. Кто ж ей сена-то накосит да забор поставит? А кому, сердешная, самогон-то на вишневых косточках гнать будет? А дров кто на зиму заготовит? А куры? А курей-то кто будет до кондиции тушки доводить? А как старая совсем станет, с кем ей по вечерам семки на лавке щелкать? Косточки-то кому обмывать?
Еле успел Петька свою руку из негритянской вырвать.
- Эээээ, нет, мил человек! Есть смысл у меня еще пожить. Мне Гальку доглядеть надо.
И вдруг такая боль все жилистое петькино тело пронзила! Мама не горюй!
- Опять, Ирод, нажралси! И когда напьесси-то вже, зараза?! Это ж сколько на тебя, глотка ты луженая, самогону переводиться? Уууу! Дала бы раз по башке, чтобы окочурилси! Совсем уже сдурел, дрыхнуть на столе удумал. Рухул на «пятую точку». На диван иди. Проспися до ужина. Ирод!
Галька демонстративно стала убирать со стола, гремя тарелками да стаканами.
- Опять дружка своего Кольку приводил? Его ж Алька закодировала? Ты что? Человека в могилу свести решил, Ирод?!!!
- Эээээ… Ты, Галюня, представить себе даже не можешь с кем я пил!!! Я, Галюня, ради тебя от такого отказался!!! - Петька потряс указательным пальцем над галькиной головой.
- От чего-й то?
- А! - махнул механизатор рукой. - Все равно не поймешь…
С условиями конкурса можно ознакомиться здесь
Комментарии к данному посту будут открыты 1-го марта, но, не стесняйтесь их оставлять и сейчас)