Кейт Миллет "Политика пола" (эссе) - начало
Кейт Миллет (р. 1934) - социальный историк, представительница радикального феминизма (http://www.katemillett.com/KateMillett/Home.html).
Кейт Миллет
Политика пола[1]
Можно ли рассматривать отношения между полами в политическом смысле? Это зависит от того, как определяется политика. В моем определении политическая сфера не сводится к тому узкому привилегированному сектору, который, как известно, представляет собой институциональная или официальная политика демократов и республиканцев, - у нас есть все основания устать от нее и относиться к ней с подозрением. Под политикой я понимаю отношения, структурированные властью, все устройство общества в целом, при котором одна группа людей управляет другой, одна группа является господствующей, а другая - подчиненной.
Пришло время разработать более обоснованную и фундаментальную психологию и философию властных отношений, которые до сих пор не рассматривались за пределами институционализированной политики. Пришло время сосредоточиться на определении политической теории, которая занимается властными отношениями, не ограничивая их такими формальными критериями, как политический истеблишмент, но подразумевая под ними личное общение между членами четко определенных и устойчивых групп - рас, каст, классов и полов. Притеснение в рамках этих групп является столь полным и постоянным именно потому, что они не имеют представителей в формальных политических структурах.
В недавнем прошлом мы были вынуждены признать, что отношения между расами в Соединенных Штатах действительно являются политическими и относятся к числу тех, которые контролируются той или иной группой, принадлежность к которым определяется по праву рождения. Группы, правящие по праву рождения, быстро исчезают на Западе, и сторонники доминирования белых обречены повторить путь аристократии и других угасающих высших каст. Тем не менее, у нас есть один древний и универсальный механизм политической эксплуатации одной группы другой - в области пола.
Подобно тому, как исследования расизма убедили нас, что между расами существуют подлинно политические отношения и что существует ситуация угнетения, на которую подчиняемые группы не могут воздействовать посредством формальных политических структур, организуя политическую борьбу и оппозицию, точно так же любое осмысленное и объективное изучение нашей системы сексуальной политики или структуры половых ролей докажет, что отношения между полами сейчас (и на протяжении всей истории) являются тем, что Макс Вебер однажды назвал Herrschaft, то есть отношением господства и подчинения, полученным по праву рождения, - ситуацией контроля одной группы над другой, благодаря которому мужчины управляют, а женщины являются управляемыми. Женщины поставлены в положение меньшинства самой историей и остаются им и после того, как в начале этого века, несмотря на недовольство, были расширены некоторые их минимальные права: права гражданства и участия в выборах. Глупо полагать, что теперь, имея право голоса, женщины, белые или черные, в большей степени представлены в политических структурах, чем раньше. Предшествующая история со всей очевидностью показала, что обладание правом голоса на протяжении ста лет, в общем-то, не принесло человеку с черной кожей ничего хорошего.
Почему, если этот механизм мужского управления и контроля над нашим обществом столь очевиден, почему он никогда не признавался и не обсуждался? Отчасти, как я подозреваю, потому что такая дискуссия считается крайне опасной и потому что культура вообще не стремится обсуждать то, на чем прежде всего сама и основывается, и что лелеет как самые стойкие свои предрассудки. Почему никто никогда не отмечал, что армия, промышленность, университеты, научные сообщества, политические и финансовые структуры (несмотря на абсурдные заявления противоположного характера, основывающиеся на том факте, что какая-нибудь старушка является обладательницей акций, судьбой которых не распоряжается), любое средство власти в нашей культуре, включая репрессивные силы полиции, полностью сосредоточено в мужских руках? Деньги, оружие, сама власть - все это сфера деятельности мужчин. И даже Бог - мужчина, и, к тому же, белый мужчина!
Причины этого величайшего увиливания от фактов, характеризующих нашу ситуацию, многочисленны и очевидны. Они также довольно занимательны. Давайте посмотрим на некоторые из множества способов защиты, которые выстроила маскулинная культура, чтобы предотвратить любое посягательство на свое господство или даже его демонстрацию: один из них состоит в том, чтобы реагировать при помощи нелепого и примитивного механизма смеха и отрицания. Пол - это смешно, это грязно, это то, что есть только у женщин. Мужчины не являются существами, обладающими полом, они - люди, они - человечество. Поэтому любая рациональная дискуссия о реальностях половой жизни немедленно вырождается, как только мужчинам удается превратить ее в сопровождаемый смешками разговор, во время которого с помощью клише, столь древних, что они имеют почти что ритуальную ценность, женщин, которые стремятся вести серьезный диалог, «ставят на место». На уровне общей установки, пол, и в особенности сам «подрывной» субъект отношений полов, - это предмет, закрытый для разумного исследования и доступный только насмешкам и легкомысленным шуткам.
Второй способ, с помощью которого наша культура избегает признания мужского господства, - это посредничество народной мифологии. От Дэгвуда[2] до обычного профессора колледжа, пол - это сфера фольклора, и общепринятый взгляд во всех случаях состоит в том, что мужчина является «жертвой» широкомасштабного заговора. От фольклорной фигуры Джиггза или Панча[3] до новейшего исследования вреда, причиняемого матерями своим сыновьям, везде нас атакует злой дух властной женщины - женщины, представленной как какое-то ужасное и первобытное природное зло. Это сохранившийся в ХХ веке реликт первобытного страха перед чем-то неизвестным, неизвестным, по крайней мере, для мужчины, ведь не забудем, что в нашей культуре именно мужчина определяет реальность. Мужчина невинен, его все время обманывают, повсюду ему угрожает опасность лишиться своей власти. Дэгвуд - архетипический муж, находящийся под каблуком у жены, - составляет предмет народных шуток только потому, что культура предполагает, что мужчина либо должен управлять своей женой, либо перестает быть настоящим мужчиной. Подобно оболваненному плантатору, которым на самом деле вертит его более умный управляющий или слуга, Дэгвуд является членом правящего класса, над которым насмехаются с некоторым сочувствием за то, что он слишком человечен или слишком некомпетентен, чтобы управлять, и в то же время он вызывает сочувствие потому, что любой другой член привилегированной группы в глубине души знает, как обременительно поддерживать иллюзию превосходства над теми, кто является по природе равным тебе.
Образ мужчины-жертвы - это не просто миф, это политически выгодный миф, изобретенный и распространяемый для того, чтобы служить политическим целям рационализации или смягчения и частичного отрицания власти. Настоящие отношения полов в нашей культуре от начала истории были диаметрально противоположны тем, которые утверждает официальный культ «притесняемых». Хотя наша культура стремится на любом уровне дискуссии отрицать логически обоснованное обвинение в угнетении, которое обнаружил бы любой объективный взгляд на структуру отношений полов, маскулинное общество использует восхитительную тактику присваивать все возможное сочувствие себе. Недавно у него завелась привычка все время восклицать, что оно жертва противоестественной хирургии… что оно «кастрировано». Даже Альбер Шенкер недавно обнаружил, что община округа, населенного черными жителями, мэр и совет по образованию совершили этот чудовищный акт над его персоной[4]. Скажу пару слов, чтобы успокоить тех, кто боится слова «кастрация». Последний пример осуществления этой операции над белым мужчиной в западной культуре имел место в конце XVIII века, когда ради музыкального искусства жизненно важную часть своей анатомии утратил последний кастрат, что, прибавлю, было осуществлено руками другого мужчины. Ибо кастрация - это древняя жестокость, которую мужчины совершают друг над другом. На американском юге это был еще и способ, которым Ку-клукс-клан подвергал унижению своих чернокожих жертв. На древнем востоке это была варварская форма наказания за преступление. При дворах итальянского ренессанса кастрация была извращенным методом, благодаря которому для папского хора поставлялись мужские сопрано. Считалось, что женщины обладают слишком земной природой, чтобы исполнять церковные песнопения, поэтому, чтобы возместить отсутствие высокого музыкального регистра, молодых людей превращали в евнухов, отправляя их под нож.
Коль скоро практика физической кастрации была отменена, очевидно, что это слово, в нынешнем его употреблении, дóлжно понимать метафорически, а не буквально, - если предположить, что есть хоть какой-либо смысл в той воображаемой тревоге, которой охвачено эго современного мужчины, ибо сегодня на каждом шагу, в медиа и культуре, как высокой, так и низкой, мужчины стали видеть ужасный призрак кастрирующей женщины, и их параноидальное заблуждение принимается за социальный факт. Ассоциируя весьма путаным образом свои гениталии со своей властью, мужчина теперь кричит, словно от физической боли, всякий раз, когда под угрозой оказываются его социальные и политические прерогативы. Если под кастрацией подразумевается чувство утраты, которое вызывает необходимость поделиться властью с угнетенными группами, лишенными власти или даже человеческого статуса, тогда в Америке есть много белых мужчин, которым придется пострадать от этой психической операции, но она будет устранением раковой опухоли в мозгу и сердце, а не отсечением какого-либо полезного или хотя бы приносящего удовольствие органа. Утверждать, что любая женщина, которая настаивает на статусе полноценного человека, является «кастрирующей сукой» или повинна в темном грехе «зависти к пенису» (только законченный мужчина-шовинист мог выдумать это определение), столь же очевидно глупо, как утверждать, что обездоленные чернокожие хотят стать белыми: дело не в том, чтобы быть белым, а в том, чтобы иметь справедливую долю того, что имеет белый, - всего мира человеческих возможностей.
Полностью осознавая, что равные права влекут за собой равную ответственность, я совершенно уверена, что среди всего, чем владеет белый мужчина, есть и то, чего я совершенно точно иметь не хочу: например, зеленый берет, огнеметы Zippo, сделанные для того, чтобы сжигать дотла деревни, ухо мертвого крестьянина, ужас от вида обуглившегося тела вьетнамского ребенка. Меня также нисколько не интересуют навыки насилия, ведения войны (за исключением справедливого дела самозащиты, а я не представляю, чтобы в американской внешней политике такое могло случиться), или империалистического расизма белого мужчины, или сексуального насилия, или капиталистической эксплуатации нищеты и невежества.
Благодаря дымовой завесе маскулинной пропаганды до нас доносится только бесконечное нытье о кастрации, тогда как действительные преступления, которые мужчины совершают против женщин, не упоминаются никогда. Считается дурным тоном, недостойным поведением говорить о том, что каждый год в Нью-Йорке происходят тысячи изнасилований или преступлений против женщин - я говорю лишь о тех примерах, о которых сообщается официально, что составляет, вероятно, десятую часть всего, что происходит в этой области. Также широко принято считать случай Ричарда Спека[5] и множество других, ему подобных, ни чем иным, как совершенно нетипичным и несущественным примером индивидуальной патологии, - что представляет собой еще один пример отказа признать, что Спек просто реализовал нечто, присущее большинству последовательных сторонников мужского превосходства, и таким несть числа. О том, что убийства Спека находят отзвук в сюрреалистических закоулках мужской фантазии и в желаниях мужчин, свидетельствует и все легкомысленные эссе о садизме, и торговля белыми рабами на злачной 42-й улице, и антисоциальный характер жесткого порно. «История О»[6] рассказывает об этом как о мужской фантазии, не хуже «Ромео и Джульетты». Тем же самым занят и «Playboy»: посмеиваясь над тем, как он ловко «раскрутил» своего Зайца, он мечтает «трахнуть» и зайчиху Банни или женщину, превращенную в покорную и податливую куклу-животное.
Воистину степень и глубина мужской ненависти и враждебности к подчиненной ему колонии женщин вызывает изумление. И, как за ослепляющим миражом «черных», монотонно напевающих что-то в вечерних сумерках, находится реальность дыбы, кнута и кандалов, так и история женщин наполнена выразительными артефактами: спеленутые ступни китаянок - женщин, чье тело намеренно деформировалось, чтобы их можно было лучше контролировать (с такими изувеченными ногами можно работать, но трудно убежать); исламское покрывало (означающее неполноценное существование человека, приговоренного полжизни ежедневно носить на голове холщовый мешок); плетка, розги, домашнее заточение - и на протяжении почти всей мировой истории - изнасилования, принуждение к сожительству, проституция. Да, у нас есть свой собственный впечатляющий каталог откровенных проявлений тирании. Женщин по-прежнему продают в Саудовской Аравии и в других местах. В Швейцарии они по сей день лишены избирательных прав[7]. И почти что повсюду на этой земле они живут только за счет бартерной системы: секс в обмен на пищу. Как любая система угнетения, мужское превосходство основывается, в конечном счете, на физической силе, изнасиловании или угрозе насилия. Когда все остальные возможности воздействия исчерпаны, мужчина попросту нападает. Страх перед силой всегда используется как средство воздействия на женщину: увольнение, развод, насилие - сексуальное или экономическое.
Как и в любом обществе, которое находится в состоянии войны, принуждение, исходящее от власти мужчин, эвфемистически называемое «битвой между полами», возможно только благодаря обычной лжи, выгодной для одной из воюющих сторон: враг - это зло, враг - не человек. Мужчины всегда были способны верить в злую природу женщин. Изучение первобытных обществ, как и изучение наших собственных религиозных текстов, предоставляет бесчисленное количество примеров табу, установленных в отношении женщин. Представления аборигенов островов Индийского океана совпадают с иудаизмом в убеждении, что женщина во время менструации является «нечистой», находится под запретом, она неприкасаемая. Если у нее есть доступ к оружию или другим сакральным, ритуальным предметам мужчины, она может сглазить или навести порчу, чего их маскулинные владельцы не переживут. Все, что принадлежит ее внешности или физиологии, является презренным или субверсивным. Пусть она покинет деревню и поселится одна в хижине, без еды во время своих месячных, пусть ей будет запрещено входить в храм, и даже спустя несколько дней после того, как она дала жизнь самому спасителю - хладнокровно сообщает нам Евангелие, - ей предписано оставаться за ее пределами, ибо она по-прежнему является нечистой. Нечистой и загадочной. Вам никогда не казалось странным, что поллюции не считались нечистыми или загадочными, что пенис (пока индустриальная эпоха не решила скрывать его для большего эффекта) никогда не считался грязным, но представлялся таким властным и величественным, что его форма придавалась скипетрам, бомбам, пистолетам и самолетам?
В истории огромное количество народов открыто поклонялось фаллосу. Вполне возможно, что еще большее количество народов некогда поклонялось женскому лону или плодородным силам земли. Также вполне возможно, что одна из множества причин, приведших к повсеместному теперь угнетению женщин и презрительному к ним отношению, скрывается в самом мужском страхе перед женской способностью давать жизнь, который мог стать движущей силой того огромного изменения в мировом устройстве, называемого нами патриархальным переворотом. Живя в тесной связи с землей, не изобретя еще собственных игрушек для войны и строительства великолепных городов-государств, где будут трудиться множество рабов, возводящих бездушные монументы, и, не осознавая своей собственной жизненно важной роли в зачатии, мужчина вполне мог испытывать зависть к женщине и к тому, что в те времена казалось ее чудесной способностью порождать человеческую жизнь из своего лона. Усмотрев в этом связь с фазами луны и годовым циклом земной растительности, чувствуя одновременно трепет, ужас и, наконец, ненависть, мужчина решил свергнуть эту функцию с той высоты, где, как он вполне естественно предполагал, она была в сговоре со сверхъестественными, ужасными, неконтролируемыми силами природы, и низвести ее до уровня чего-то животного, пагубного и непристойного. И вот, тем самым, нечистый тотем был присвоен мужчиной, а табу предписало тысячи разных способов действовать против женщин.
Извратив все эффекты женской власти, мужчина приступил к расширению власти собственной. В конце концов, присвоив весь возможный доступ к сверхъестественному, он заключил союз с новым мужским богом (одновременно со своим братом и своим отцом, в зависимости от благоприятных или неблагоприятных обстоятельств), а затем принялся провозглашать свое родство с божеством посредством долгого и внушительного перечня патриархов и пророков, высшего духовенства и императоров. Вступив в партнерство с Богом, мужчина превратил себя в Бога для женщин. Мильтон написал об этом так: «Он - только для Бога, она - для Бога в нем»[8].
В некоторых культурах допускалось, чтобы на низшем уровне божественные женские фигуры служили для идентификации с ними земных женщин, - польза здесь заключалась в том, чтобы побуждать их к принудительному сотрудничеству в управлении ими самимм. Так, они могли видеть, как они удостоены чести в историях об изнасиловании Юпитером Европы и Леды, как им оказано расположение в сценариях соблазнения божеством, представленных в бесконечной череде лесных нимф, являющих собой деградировавшие божества племенных богинь, оставшихся не у дел теперь, когда их матриархальное царствование закончилось, или воплощенными в той первой беспокойной женщине Юноне - непокорной жене.
Но в более строгих патриархальных обществах, таких, как иудейское и христианское, никакого заигрывания с богинями никогда не было. Христианство возвело Деву Марию в статус божества только в XII веке, а через четыре столетия протестанты лишили ее этого статуса. Затея сделать ее одновременно и девой и матерью не только вызывает восхищение своей изобретательностью, но и изумление тем, насколько она оказалась действенной: здесь божественная, или почти божественная, женщина полностью освобождается от той коварной сексуальности, которая всегда определяла женщину.
Простые смертные женщины в христианскую эпоху пребывали в постоянной уверенности в том, что им присуще внутреннее зло и что они находятся ниже мужчин, в чем их убеждала целая процессия фанатичных сторонников мужского превосходства начиная от апостола Павла, который полагал, что непокрытые волосы женщин в церкви - это сильнейшая провокация и бесстыдный призыв к дьявольскому соблазну, что было для него более очевидным, чем для других (что должно сводить сексуальность всей человеческой расы только к одной ее половине), до святых Иеронима, Августина, Фомы Аквинского и целой плеяды аскетов, отшельников и множества других в том же роде, которые проецировали свою неуемную сексуальность на женщину. Ибо так велико влияние христианского учения, заключенного в рассказе о Еве и других известных примерах того, что «зло» секса вошло в мир только через женщину, что сегодня даже женщины думают именно о женщинах, когда думают о сексе, сексуальной привлекательности, сексуальных объектах, сексуальности и сексуальных символах, - довольно удивительный парадокс для общества, которое настойчиво навязывает женщинам гетеросексуальность.
Иудаизм даже еще более педантичен, чем христианство, в вопросе мужского превосходства. Первое, что утром совершает каждый мужчина-иудей, он благодарит бога за то, что тот создал его мужчиной, а значит, высшим существом. Мне ничего не известно о том, что после пробуждения полагается по этому поводу говорить еврейским женщинам, возможно, это какой-то совет, который они дают сами себе, не вставать в позу неоднократно высмеянной властной еврейской матери.
Конечно, не удивительно, что при патриархате религия, какой мы ее знаем, видит в насаждении мужского превосходства, санкционированном божьим повелением, часть своей деятельности, но тем же занимается и литература, а также все традиционные и современные представления об управлении. Эти банальности, которые постоянно выдаются за социальную науку, и даже, несмотря на влияние Просвещения, в этом участвует сама наука, прибегая к объяснениям, выгода которых совершенно прозрачна и состоит в сохранении традиционной сексуальной политики на основаниях, столь правдоподобных, что в этом есть даже определенное комическое очарование.
Еще один способ, которым современная маскулинная культура отклоняет вопрос о сексуальной политике, состоит в том, чтобы свести две общности - мужчин и женщин - к бесконечному разнообразию чисто индивидуальных ситуаций, когда все случаи являются уникальными: каждый представляет собой деликатную проблему прилаживания одного особого характера к другому, и все они, в итоге, оказываются только абсолютно приватным вопросом отношений двоих. То, что в значительной мере именно таким и является наш излюбленный метод описывать отношения полов сегодня, со времен Фрейда и развития психоанализа в качестве науки о приватном, вероятно, в значительной мере связано с тем удобством, которое он предоставляет, защищая нас от неприятной реальности отношений между полами, которую мы обнаруживаем, когда начинаем рассматривать их в целом или в терминах класса/касты, то есть так, как мы научились рассматривать расу. Ведь мы очень хорошо знаем теперь, что раса не является вопросом отношений между одним работодателем и его «посыльным» или одной семьей и ее «служанкой», - ее следует рассматривать в гораздо более уместном свете проблемы контроля одной расы над другой.
________________________________________
1) Идеи, представленные в этом эссе (написанном в 1968 году), вошли в книгу: Millett K. Sexual Politics. New York, 1970. Ch. 2.
2) Дэгвуд Бамстед - вымышленный персонаж комиксов «Blondie», которые с начала 1930-х годов печатались в американских газетах. Выходец из обеспеченной семьи, которая прекратила с ним общение после женитьбы на «современной» девушке, Дэгвуд представляет собой комический образ простака-обывателя, больше всего любящего хорошо поесть, принять ванну и поваляться на диване, основными проблемами которого являются сосед-коммивояжер, постоянно налетающий на него почтальон, босс на работе и необходимость приходить на службу вовремя. - Примеч. ред.
3) Джиггз - вымышленный персонаж в английских карикатурах и американских комиксах (широко использовался вплоть до 1950-х годов), представляющий комический архетип ирландца. Панч - персонаж английского театра кукол, горбун с острым крючковатым носом, в остроконечном колпаке, гуляка, плут, весельчак и драчун. - Примеч. ред.
4) Альберт Шенкер (1928-1997) - американский учитель и общественный деятель, президент Объединенной федерации учителей (1964-1984) и Американской федерации учителей (1974-1997). Один из наиболее известных эпизодов его биографии, на который ссылается Кейт Миллет, связан с забастовкой белых учителей в округе Оушнхил-Браунсвиль Нью-Йорка. Город был разделен на школьные округа, каждый из которых возглавлял совет, состоящий из местных жителей. При том, что в Оушнхил-Браунвиль жили в большинстве своем черные, в совет входили преимущественно белые представители местного населения. В 1968 году школьный инспектор округа уволил белых учителей из школ, которые посещали черные школьники, и Шенкер, будучи одним из этих учителей, созвал забастовку. До того момента, как конфликт был исчерпан (учителя были восстановлены на своих рабочих местах), было проведено еще три забастовки, все незаконные по нью-йоркскому законодательству о трудовых спорах, за что Шенкер провел пятнадцать дней в заключении, а оппоненты стали считать его расистом. - Примеч. ред.
5) Ричард Спек (1941-1991) - житель Чикаго, совершивший 14 июля 1966 года убийство восьми студенток-медсестер из окружной больницы Южного Чикаго и подозревавшийся в других убийствах и изнасилованиях. Был приговорен к смертной казни, впоследствии замененной на пожизненное заключение, умер в тюрьме. Говоря об индивидуальной патологии, Кейт Миллет имеет в виду обсуждавшуюся в ходе судебного процесса над Спеком возможность наличия у него XYY-синдрома: присутствие в генетическом коде мужчины одной лишней Y-хромосомы. Считалось, что, помимо повышенного риска возникновения задержек в развитии (в частности, в развитии речевых и коммуникативных навыков), XYY-синдром повышает склонность к совершению противоправных действий, связанных с насилием над личностью. Впоследствии было доказано, что у Спека не было этого синдрома, а сама связь между данным генетическим отклонением и склонностью к преступной деятельности опровергнута. - Примеч. ред.
6) Речь идет о романе Доминик Ори, написанном ею под псевдонимом «Полин Риг»; одноименный фильм был снят позднее написания данного эссе, в 1975 году. - Примеч. ред.
7) В Швейцарии женщины стали получать избирательные права с 1971 года, последним был германоязычный полукантон Аппенцелль-Иннерроден, в котором женщины обрели право голоса только в 1991 году. - Примеч. ред.
8) Цитата из поэмы английского поэта Джона Мильтона (1608-1674) «Потерянный рай» (1667). - Примеч. ред.
9) Джордж Уоллес - губернатор-демократ из Алабамы, независимый кандидат в президенты США, участвовавший в выборах 1968 года и набравший 13,5% голосов. - Примеч. ред.
10) Маргарет Мид (1901-1978) - американский культуролог и антрополог, приобретшая широкую известность в 1960-1970-е годы благодаря ведению колонок в прессе и выступлениям на радио и телевидении. - Примеч. ред.
11) Мурасаки Сикибу (примерно 973-1014) - японская поэтесса и писательница периода Хэйан, автор романа «Гэндзи-моногатари». - Примеч. ред.
Copyright
© Издательский дом "Новое литературное обозрение"
Дизайн - Дм.Черногаев
Разработка - агентство "Счастье"