Про Симонова, продолжение
А вот это Борис Слуцкий, просто и страшно высказался.
А мой хозяин не любил меня -
Не знал меня, не слышал и не видел,
А все-таки боялся, как огня,
И сумрачно, угрюмо ненавидел.
Ему казалось: я притворно плачу.
Когда пред ним я голову склонял,
Ему казалось: я усмешку прячу.
А я всю жизнь работал на него,
Ложился поздно, поднимался рано.
Любил его. И за него был ранен.
Но мне не помогало ничего.
А я возил с собой его портрет.
В землянке вешал и в палатке вешал -
Смотрел, смотрел,
не уставал смотреть.
И с каждым годом мне все реже, реже
Обидною казалась нелюбовь.
И ныне настроенья мне не губит
Тот явный факт, что испокон веков
Таких, как я, хозяева не любят.
Похоже на речь вольноотпущенника, красиво, точно, без гнева и пристрастия; гложет зависть ещё и потому, что у них для понимания и недоброго прощания силы нашлись, а в нынешней России таких совсем немного или они не слишком заметны на фоне триумфально летящих в прошлое сталинобусов. Другие были люди, войну прошли и победили, может в этом всё дело.
А мой хозяин не любил меня -
Не знал меня, не слышал и не видел,
А все-таки боялся, как огня,
И сумрачно, угрюмо ненавидел.
Ему казалось: я притворно плачу.
Когда пред ним я голову склонял,
Ему казалось: я усмешку прячу.
А я всю жизнь работал на него,
Ложился поздно, поднимался рано.
Любил его. И за него был ранен.
Но мне не помогало ничего.
А я возил с собой его портрет.
В землянке вешал и в палатке вешал -
Смотрел, смотрел,
не уставал смотреть.
И с каждым годом мне все реже, реже
Обидною казалась нелюбовь.
И ныне настроенья мне не губит
Тот явный факт, что испокон веков
Таких, как я, хозяева не любят.
Похоже на речь вольноотпущенника, красиво, точно, без гнева и пристрастия; гложет зависть ещё и потому, что у них для понимания и недоброго прощания силы нашлись, а в нынешней России таких совсем немного или они не слишком заметны на фоне триумфально летящих в прошлое сталинобусов. Другие были люди, войну прошли и победили, может в этом всё дело.