Несостоявшийся расстрел
В июле 1942 года после побега из плена я оказался в тылу противника недалеко от города Курска. Направлялся в город Сумы, где располагалась подпольная база нашего разведцентра. В гражданской одежде, под видом сельского парня, я шёл, стараясь избегать встреч с оккупантами. На окраине одного из сёл я услышал плач и увидел двух женщин, склонившихся над свеженасыпанным холмиком. Они рассказали, что только что похоронили расстрелянного фашистами местного учителя. Узнав, что я иду в Сумы, они предупредили, что по сёлам рыщет отряд карателей, состоящий из украинских националистов. «А поскольку, судя по вашему разговору, вы русский, а, возможно, даже и москаль, то вам с ними лучше не встречаться!» Они также рассказали, что в селе Мироновка располагается немецкая комендатура, и его стоит обойти стороной.
Размышляя о том, как вести себя в случае встречи с карателями, я не заметил, как из-за пригорка появился конный отряд. Скрыться было негде - меня заметили.
- Хто такий? Куды идешь?
Используя свой небогатый запас украинских слов, я ответил:
- Иду до хаты до матки.
- Ах ты, кацапская сволочь, москаль проклятый, ще пид украинца подделуешься! Сымай чоботи, они тоби бильше не понадобьятся!
За голенищем сапога я прятал маленький, размером со спичечный коробок, словарь немецких слов. К сожалению, его быстро обнаружили.
- Да ты ещё и большевистский лазутчик! В расход его! Панасенко, выполняй, да отведи пидальше от дороги, щоб потом мертвячиной не смердело, нам здесь ещё самим ездить придётся! - видать похоронами они себя не утруждали.
Панасенко направил на меня карабин и скомандовал:
- Шагай у перэд и не обертайсь!
Вместо того, чтобы помолиться, вспомнить родителей, я шёл и ругал себя за то, что, не зная языка, пытался выдать себя за украинца.
В этот момент послышался приближающийся цокот копыт.
- Вас ист лос? - раздалось у меня за спиной.
- Партизана поймали, пух - пух, шиссен! - ответил командир карателей.
Первой мыслью было заговорить с немецким офицером по-немецки, но вовремя спохватился. У немца сразу возникнет подозрение - откуда у сельского парня знание языка? И тогда не избежать мне ареста и допроса с пристрастием.
От принятия решения зависела моя жизнь. Быстро просчитав в уме возможные варианты, я вспомнил об одной особенности немцев. При общении с населением, не понимавшем их языка, немцы, в подавляющем большинстве, были более снисходительны к тем, кто знал хотя бы всего несколько слов.
Безжалостно коверкая немецкие слова и мешая их с русскими, я произнёс:
- Никс партизан, герр офицер, их гее домой, нах хауз к муттер!
И тогда уже обращаясь ко мне, а не к карателю, офицер спросил:
-Wohin gehts du jetzt? ( куда ты идёшь теперь?).
Я назвал Мироновку.
Офицер обратился к сопровождавшему его унтер-офицеру, и тот подтвердил, что это та самая Мироновка, где находится немецкий комендант. Со словами: «Gut, er kann gehen» (хорошо, он может идти), - офицер сделал знак, чтобы меня отпустили. С трудом скрывая ликование, я подошёл к карателю, вырвал у него из рук мои сапоги, присел и стал не спеша натягивать их на ноги. По глазам карателей я видел, что они не одобряли доверчивость офицера и уже готовы, подождав, когда он уедет, догнать меня. Но моё наигранное спокойствие обезоружило их.
Бросив небрежно: «До побаченья!», я с независимым видом, не показывая, что только вырвался из лап смерти, зашагал по направлению Мироновки, которую, разумеется, обошёл, сделав большой круг.
Размышляя о том, как вести себя в случае встречи с карателями, я не заметил, как из-за пригорка появился конный отряд. Скрыться было негде - меня заметили.
- Хто такий? Куды идешь?
Используя свой небогатый запас украинских слов, я ответил:
- Иду до хаты до матки.
- Ах ты, кацапская сволочь, москаль проклятый, ще пид украинца подделуешься! Сымай чоботи, они тоби бильше не понадобьятся!
За голенищем сапога я прятал маленький, размером со спичечный коробок, словарь немецких слов. К сожалению, его быстро обнаружили.
- Да ты ещё и большевистский лазутчик! В расход его! Панасенко, выполняй, да отведи пидальше от дороги, щоб потом мертвячиной не смердело, нам здесь ещё самим ездить придётся! - видать похоронами они себя не утруждали.
Панасенко направил на меня карабин и скомандовал:
- Шагай у перэд и не обертайсь!
Вместо того, чтобы помолиться, вспомнить родителей, я шёл и ругал себя за то, что, не зная языка, пытался выдать себя за украинца.
В этот момент послышался приближающийся цокот копыт.
- Вас ист лос? - раздалось у меня за спиной.
- Партизана поймали, пух - пух, шиссен! - ответил командир карателей.
Первой мыслью было заговорить с немецким офицером по-немецки, но вовремя спохватился. У немца сразу возникнет подозрение - откуда у сельского парня знание языка? И тогда не избежать мне ареста и допроса с пристрастием.
От принятия решения зависела моя жизнь. Быстро просчитав в уме возможные варианты, я вспомнил об одной особенности немцев. При общении с населением, не понимавшем их языка, немцы, в подавляющем большинстве, были более снисходительны к тем, кто знал хотя бы всего несколько слов.
Безжалостно коверкая немецкие слова и мешая их с русскими, я произнёс:
- Никс партизан, герр офицер, их гее домой, нах хауз к муттер!
И тогда уже обращаясь ко мне, а не к карателю, офицер спросил:
-Wohin gehts du jetzt? ( куда ты идёшь теперь?).
Я назвал Мироновку.
Офицер обратился к сопровождавшему его унтер-офицеру, и тот подтвердил, что это та самая Мироновка, где находится немецкий комендант. Со словами: «Gut, er kann gehen» (хорошо, он может идти), - офицер сделал знак, чтобы меня отпустили. С трудом скрывая ликование, я подошёл к карателю, вырвал у него из рук мои сапоги, присел и стал не спеша натягивать их на ноги. По глазам карателей я видел, что они не одобряли доверчивость офицера и уже готовы, подождав, когда он уедет, догнать меня. Но моё наигранное спокойствие обезоружило их.
Бросив небрежно: «До побаченья!», я с независимым видом, не показывая, что только вырвался из лап смерти, зашагал по направлению Мироновки, которую, разумеется, обошёл, сделав большой круг.