Наум Коржавин (поэт, 90 лет): «Если народ дерьмо, для кого же хотят демократии?»
Оригинал взят у novayagazeta в Наум Коржавин (поэт, 90 лет): «Если народ дерьмо, для кого же хотят демократии?»
Его стихи переписывались от руки задолго до появления самиздата. Он был на Лубянке и в сибирской ссылке. Русский Сократ, которого надо снова публиковать и снова читать. Сейчас убедитесь сами. Ему исполнилось 90 лет.
Открыла большую толстую папку под названием «Наум Коржавин». Иногда (очень редко за 24 года знакомства) брала у него интервью. Перед публикацией обязательно что-то отсекала, как будто неактуальное. Эти юбилейные заметки будут состоять из «неопубликованного Коржавина».
* * *
На днях сказал: «Они путают власть и страну. Ненависть к власти переносят автоматически на народ».
Это про нашу интеллигенцию. Ей от Коржавина доставалось и достается.
* * *
О наших «условных» демократах во власти и при власти: «Они думали, что народ обязан их любить только за то, что они демократы. Что бы они ни делали. А когда обнаружилось, что любви они не вызывают, стали объяснять это тем, что народ - дерьмо. Но если народ - дерьмо, то для кого и с кем они хотели и хотят устроить демократию?»
* * *
Первая публикация - в 36 лет. Первая книжка на родине - в 38. Вторая - в 68.
Но его стихи переписывались от руки и перепечатывались на машинке задолго до появления самиздата, с первых послевоенных лет.
Посадили за стихи. Девятнадцатилетним, в 1944 году, он писал: «Гуляли, целовались, жили-были… А между тем, гнусавя и рыча, шли в ночь закрытые автомобили и дворников будили по ночам». И читал эти - и такие же! - стихи открыто, не таясь, в огромных аудиториях.
Испытывал ли страх?
«Теоретически сознавал опасность. Но меня несло! Я писал стихи - и мне хотелось их читать! Это естественно. Мне хотелось отклика. И отклик был. И было очень горячее сочувствие аудитории. Значит, то, что я читал, - хотя бы подсознательно, но вырывалось из каждого».
Боялся другого.
«Я очень боялся, что мне аплодируют за смелость. А я хотел быть поэтом. Не просто смельчаком».
В 1947-м арестовали. Десять месяцев на Лубянке. И 3 года в сибирской ссылке.
Эмигрировал в 1973-м.
…Снова вызывали в прокуратуру. Снова задавали неприятные вопросы. В жизни его это уже было. И он не хотел, чтобы повторилось.
Уезжал доживать. Уезжал умирать. Было ему 48 лет.
…В эмиграции жил Россией. Только ею.
* * *
Из-за Коржавина я перестала бояться ночных телефонных звонков. Если в три часа ночи звонит домашний телефон - значит, это он. Когда еще была жива его жена Любаня, первым делом слышу, как она кричит: «Эма! Но у Зои же ночь!» А он - невинно: «Деточка! Я тебя не разбудил?»
Что-то рассказывает, о чем-то расспрашивает. Другого убила бы за эти ночные звонки. А с Коржавиным так интересно, что нет разницы - день или ночь!
Если я, рассказывая что-то о жизни в возлюбленном отечестве, впадаю в уж очень сильную оппозиционность, он говорит мне: «С твоей критикой согласен». И - помолчав и посопев: «С твоим пафосом не согласен». А как-то я совсем рассвирепела и еще и побросала в костер разные авторитеты: мол, и этот так думает, и та так считает… Коржавин слушает, слушает, а потом - очень тихо и почти что плача: «Деточка! Если вы правы - то России хана». И я тут же захотела оказаться неправой. Бог с этой истиной, Платон (то есть Коржавин) мне дороже.
* * *
Реставрируют в России памятники Сталину, требуют восстановить Железного Феликса на Лубянке, на троллейбусах размещают во всю длину и ширину сталинские портреты…Что это? Президент - не сталинист. Тогда откуда все идет? Народ такой кровожадный? У нас все-таки произошла антропологическая катастрофа с просто людьми из просто жизни?
Коржавин не спешит безоговорочно осуждать людей. И никому себя лично не противопоставляет. («Никто из сталинщины не вышел без потерь, и я не исключение».)
Но считает, что борьбу против сталинщины надо и сегодня вести неустанно: «Россия может выжить, только если она со стыдом изрыгнет Сталина».
И - очень сильно разволновавшись: «Россия после Сталина - это женщина, изнасилованная сифилитиком».
А вот еще из относительно недавнего ночного разговора по телефону из Америки: «Сталин - тупая злая сила. Навалилась на народ и заставила людей стать шизиками. Сталин ограбил народ и сказал, что жить стало лучше, жить стало веселей. Я помню Киев тридцать третьего года. Люди умирали прямо на улицах. Девушки бежали мимо трупов на свидания. Они ж, девушки, не могли отменить свои семнадцать лет. Но пережили не только голод. Свыклись с мыслью, что есть люди, которых не жалко. ЛЮДИ-ИЗДЕРЖКИ. Непредусмотренные люди. Именем народа научились убивать народ. Вместе с грамотностью освоили людоедство».
В 90-е годы Коржавину часто отказывали в антисталинских публикациях российские СМИ. Кончилось тем, что Коржавин все свои новые статьи о Сталине так и называл: «Опять о Сталине…» В тюркских языках есть время: недостоверное прошлое. Опять о сталинизме - это была (и остается) его личная борьба за достоверность прошлого.
* * *
Свои мемуары Наум Коржавин назвал: «В соблазнах кровавой эпохи». Соблазн - в подменах, в псевдонимах. СОБЛАЗН - ВЕРА В ЛЮБУЮ АВТОМАТИЧЕСКУЮ ОБЕСПЕЧЕННОСТЬ РАЗУМА И ДОБРА.
В то время как нас сверху уверяли в неотвратимости ельцинских реформ, Коржавин и тут был поперек: «Со всем этим надо работать. Все это надо поддерживать, беречь, защищать. «Грести», - как говорил Маршак. Иначе - сносит. Автоматических стабилизаторов, якорей здесь нет и быть не может. Все это, как Царствие Небесное для верующих христиан, ежедневно берется с бою».
* * *
Самое счастливое его время: когда умер Сталин.
«Россия тогда становилась нормально плохой страной. В хорошие страны я уже не верил».
Он и сегодня желает России стать нормально плохой страной. (Ударное слово, конечно, «нормально».)
* * *
«В политике я соглашатель».
«Мы все время в политике стремимся к «наиболее хорошо». А я за «наименее плохо».
* * *
Он в империи видел страну. Страну людей.
Когда рухнул СССР, прислал мне письмо: «К распаду империи отношусь как к распаду жизни».
* * *
Еще, помню, в начале 90-х Коржавин говорил, что Россия - не то чтобы неразвитая страна, она просто очень сильно не туда развитая.
* * *
Когда в России падал коммунизм и на смену ему заступало первоначальное накопление капитала, в ломке жизни простых людей Коржавин винил не только государство или власть (хотя Гайдар был его любимой темой, и нападал он на него яростно), но и всех, «кто мог оказывать на жизнь только косвенное воздействие - от кого прямо ничего не зависело - кроме… сочувствия и солидарности». Однако даже такой «малости», как солидарность, простые люди не дождались. Опять остались незамеченными, непредусмотренными. «ЗА ПРЕДЕЛАМИ НАШЕГО СОЧУВСТВИЯ», - жестко сформулировал однажды Коржавин.
* * *
Однажды сказал: «Умер Иван Денисович, на котором все держалось».
* * *
Не любит, когда его называют отчаянным спорщиком. А спорить любит.
На доводы собеседника часто говорит: это - аргументы без функции.
Однажды я оценила его «аргументы с функцией.»
В квартире Леши Перского и Люси Польшаковой, где всегда останавливался Коржавин, когда приезжал в Москву, мы нередко слышали из туалетной комнаты его громкий и страстный спор с Зюгановым:
- Нет, Геннадий Андреевич!
- Этот номер у вас не пройдет, Геннадий Андреевич!
- Тут вы совершенно не правы, Геннадий Андреевич!
Кончалось все одинаково:
- А пошел ты в жопу!
* * *
Очень любит женщин.
Говорит: «Женщине принадлежат 95% управления жизнью». Его спрашивают: «А что же делать этим оставшимся 5%, то есть мужчинам?» Он - убежденно: «Любить женщину».
«Любовь - это тоже левый уклон. Вот взяли и сказали нашим людям, что у всех будет любовь, всем ее наобещали. А это ведь неправда. Ко всем она не приходит. Когда любовь бывает, тогда, может, и драма не так страшна, хотя и страшна. А когда НИЧЕГО, а после этого драма… Я думаю, тогда женщина чувствует себя раздавленной».
А однажды мы сидели с Коржавиным в ресторане, и он произнес тост: «Женщина - богиня». И через паузу - хитро улыбаясь: «Но - пленная».
Я позвонила ему в Америку после смерти Любанечки и он сказал: «Мне в любви не везло». Вздохнул. И - дальше: «Но с Любанечкой - повезло».
* * *
«Людям нужна вера. В то, что они - люди. В Бога. Я никому ничего не навязываю. Но человек создан по образу и подобию Бога. И дело даже не в том, что есть Бог или нет. Есть образ Бога! И в него нелишне верить. Даже тем, кто верить ни во что не хочет».
* * *
Чувство юмора - всегда, везде.
В Бостоне у него (слепого!) прохожий спрашивает:
- Как пройти к океану?
Коржавин - сразу:
- К Тихому?
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Его стихи переписывались от руки задолго до появления самиздата. Он был на Лубянке и в сибирской ссылке. Русский Сократ, которого надо снова публиковать и снова читать. Сейчас убедитесь сами. Ему исполнилось 90 лет.
Открыла большую толстую папку под названием «Наум Коржавин». Иногда (очень редко за 24 года знакомства) брала у него интервью. Перед публикацией обязательно что-то отсекала, как будто неактуальное. Эти юбилейные заметки будут состоять из «неопубликованного Коржавина».
* * *
На днях сказал: «Они путают власть и страну. Ненависть к власти переносят автоматически на народ».
Это про нашу интеллигенцию. Ей от Коржавина доставалось и достается.
* * *
О наших «условных» демократах во власти и при власти: «Они думали, что народ обязан их любить только за то, что они демократы. Что бы они ни делали. А когда обнаружилось, что любви они не вызывают, стали объяснять это тем, что народ - дерьмо. Но если народ - дерьмо, то для кого и с кем они хотели и хотят устроить демократию?»
* * *
Первая публикация - в 36 лет. Первая книжка на родине - в 38. Вторая - в 68.
Но его стихи переписывались от руки и перепечатывались на машинке задолго до появления самиздата, с первых послевоенных лет.
Посадили за стихи. Девятнадцатилетним, в 1944 году, он писал: «Гуляли, целовались, жили-были… А между тем, гнусавя и рыча, шли в ночь закрытые автомобили и дворников будили по ночам». И читал эти - и такие же! - стихи открыто, не таясь, в огромных аудиториях.
Испытывал ли страх?
«Теоретически сознавал опасность. Но меня несло! Я писал стихи - и мне хотелось их читать! Это естественно. Мне хотелось отклика. И отклик был. И было очень горячее сочувствие аудитории. Значит, то, что я читал, - хотя бы подсознательно, но вырывалось из каждого».
Боялся другого.
«Я очень боялся, что мне аплодируют за смелость. А я хотел быть поэтом. Не просто смельчаком».
В 1947-м арестовали. Десять месяцев на Лубянке. И 3 года в сибирской ссылке.
Эмигрировал в 1973-м.
…Снова вызывали в прокуратуру. Снова задавали неприятные вопросы. В жизни его это уже было. И он не хотел, чтобы повторилось.
Уезжал доживать. Уезжал умирать. Было ему 48 лет.
…В эмиграции жил Россией. Только ею.
* * *
Из-за Коржавина я перестала бояться ночных телефонных звонков. Если в три часа ночи звонит домашний телефон - значит, это он. Когда еще была жива его жена Любаня, первым делом слышу, как она кричит: «Эма! Но у Зои же ночь!» А он - невинно: «Деточка! Я тебя не разбудил?»
Что-то рассказывает, о чем-то расспрашивает. Другого убила бы за эти ночные звонки. А с Коржавиным так интересно, что нет разницы - день или ночь!
Если я, рассказывая что-то о жизни в возлюбленном отечестве, впадаю в уж очень сильную оппозиционность, он говорит мне: «С твоей критикой согласен». И - помолчав и посопев: «С твоим пафосом не согласен». А как-то я совсем рассвирепела и еще и побросала в костер разные авторитеты: мол, и этот так думает, и та так считает… Коржавин слушает, слушает, а потом - очень тихо и почти что плача: «Деточка! Если вы правы - то России хана». И я тут же захотела оказаться неправой. Бог с этой истиной, Платон (то есть Коржавин) мне дороже.
* * *
Реставрируют в России памятники Сталину, требуют восстановить Железного Феликса на Лубянке, на троллейбусах размещают во всю длину и ширину сталинские портреты…Что это? Президент - не сталинист. Тогда откуда все идет? Народ такой кровожадный? У нас все-таки произошла антропологическая катастрофа с просто людьми из просто жизни?
Коржавин не спешит безоговорочно осуждать людей. И никому себя лично не противопоставляет. («Никто из сталинщины не вышел без потерь, и я не исключение».)
Но считает, что борьбу против сталинщины надо и сегодня вести неустанно: «Россия может выжить, только если она со стыдом изрыгнет Сталина».
И - очень сильно разволновавшись: «Россия после Сталина - это женщина, изнасилованная сифилитиком».
А вот еще из относительно недавнего ночного разговора по телефону из Америки: «Сталин - тупая злая сила. Навалилась на народ и заставила людей стать шизиками. Сталин ограбил народ и сказал, что жить стало лучше, жить стало веселей. Я помню Киев тридцать третьего года. Люди умирали прямо на улицах. Девушки бежали мимо трупов на свидания. Они ж, девушки, не могли отменить свои семнадцать лет. Но пережили не только голод. Свыклись с мыслью, что есть люди, которых не жалко. ЛЮДИ-ИЗДЕРЖКИ. Непредусмотренные люди. Именем народа научились убивать народ. Вместе с грамотностью освоили людоедство».
В 90-е годы Коржавину часто отказывали в антисталинских публикациях российские СМИ. Кончилось тем, что Коржавин все свои новые статьи о Сталине так и называл: «Опять о Сталине…» В тюркских языках есть время: недостоверное прошлое. Опять о сталинизме - это была (и остается) его личная борьба за достоверность прошлого.
* * *
Свои мемуары Наум Коржавин назвал: «В соблазнах кровавой эпохи». Соблазн - в подменах, в псевдонимах. СОБЛАЗН - ВЕРА В ЛЮБУЮ АВТОМАТИЧЕСКУЮ ОБЕСПЕЧЕННОСТЬ РАЗУМА И ДОБРА.
В то время как нас сверху уверяли в неотвратимости ельцинских реформ, Коржавин и тут был поперек: «Со всем этим надо работать. Все это надо поддерживать, беречь, защищать. «Грести», - как говорил Маршак. Иначе - сносит. Автоматических стабилизаторов, якорей здесь нет и быть не может. Все это, как Царствие Небесное для верующих христиан, ежедневно берется с бою».
* * *
Самое счастливое его время: когда умер Сталин.
«Россия тогда становилась нормально плохой страной. В хорошие страны я уже не верил».
Он и сегодня желает России стать нормально плохой страной. (Ударное слово, конечно, «нормально».)
* * *
«В политике я соглашатель».
«Мы все время в политике стремимся к «наиболее хорошо». А я за «наименее плохо».
* * *
Он в империи видел страну. Страну людей.
Когда рухнул СССР, прислал мне письмо: «К распаду империи отношусь как к распаду жизни».
* * *
Еще, помню, в начале 90-х Коржавин говорил, что Россия - не то чтобы неразвитая страна, она просто очень сильно не туда развитая.
* * *
Когда в России падал коммунизм и на смену ему заступало первоначальное накопление капитала, в ломке жизни простых людей Коржавин винил не только государство или власть (хотя Гайдар был его любимой темой, и нападал он на него яростно), но и всех, «кто мог оказывать на жизнь только косвенное воздействие - от кого прямо ничего не зависело - кроме… сочувствия и солидарности». Однако даже такой «малости», как солидарность, простые люди не дождались. Опять остались незамеченными, непредусмотренными. «ЗА ПРЕДЕЛАМИ НАШЕГО СОЧУВСТВИЯ», - жестко сформулировал однажды Коржавин.
* * *
Однажды сказал: «Умер Иван Денисович, на котором все держалось».
* * *
Не любит, когда его называют отчаянным спорщиком. А спорить любит.
На доводы собеседника часто говорит: это - аргументы без функции.
Однажды я оценила его «аргументы с функцией.»
В квартире Леши Перского и Люси Польшаковой, где всегда останавливался Коржавин, когда приезжал в Москву, мы нередко слышали из туалетной комнаты его громкий и страстный спор с Зюгановым:
- Нет, Геннадий Андреевич!
- Этот номер у вас не пройдет, Геннадий Андреевич!
- Тут вы совершенно не правы, Геннадий Андреевич!
Кончалось все одинаково:
- А пошел ты в жопу!
* * *
Очень любит женщин.
Говорит: «Женщине принадлежат 95% управления жизнью». Его спрашивают: «А что же делать этим оставшимся 5%, то есть мужчинам?» Он - убежденно: «Любить женщину».
«Любовь - это тоже левый уклон. Вот взяли и сказали нашим людям, что у всех будет любовь, всем ее наобещали. А это ведь неправда. Ко всем она не приходит. Когда любовь бывает, тогда, может, и драма не так страшна, хотя и страшна. А когда НИЧЕГО, а после этого драма… Я думаю, тогда женщина чувствует себя раздавленной».
А однажды мы сидели с Коржавиным в ресторане, и он произнес тост: «Женщина - богиня». И через паузу - хитро улыбаясь: «Но - пленная».
Я позвонила ему в Америку после смерти Любанечки и он сказал: «Мне в любви не везло». Вздохнул. И - дальше: «Но с Любанечкой - повезло».
* * *
«Людям нужна вера. В то, что они - люди. В Бога. Я никому ничего не навязываю. Но человек создан по образу и подобию Бога. И дело даже не в том, что есть Бог или нет. Есть образ Бога! И в него нелишне верить. Даже тем, кто верить ни во что не хочет».
* * *
Чувство юмора - всегда, везде.
В Бостоне у него (слепого!) прохожий спрашивает:
- Как пройти к океану?
Коржавин - сразу:
- К Тихому?
ПРОДОЛЖЕНИЕ