В горах высоко в сыром ущелье, где воды катят навстречу морю, жил Сокол юный. Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали в небо, так день за днем проходили годы... Тот Сокол юный страдал болезнью, не мог летать он - боялся неба, от высоты его мутило... Зато умел он ловить тушканов, а также ягоду ежевику он ел на завтрак, на море глядя. Вдруг в то ущелье, где он питался, Червяк пал с неба с разбитой грудью и в летном шлеме... То был воинственный Червь Небесный, но неудачно он приземлился, и долбанулся башкой о камень. Тут струсил Сокол, отполз проворно, но скоро понял, что Червь контужен и скоро сдохнет. Подполз он ближе, ткнул гостя лапой и прошипел ему прямо в очи: - Что, умираешь? - Еще посмотрим! - Червяк ответил, вздохнув глубоко. - Я славно пожил! Я храбро бился! Троих прикончил! Я видел небо! Ты не увидишь его так близко! Усек, салага? - Ну что же - небо? Кусок озона! Там негде ползать! А чем питаться? Там нет тушканов! Так Сокол молвил и засмеялся в душе над странным Червем летучим за эти бредни. Но Червь воздушный вдруг встрепенулся, привстал немного, достал бинокль и начал зыркать. И вновь врага своего увидел высоко в небе, хотя бинокль был неисправен. И громко крикнул с тоской и болью, собрав все силы: - О, если б в небо хоть раз подняться! Врага прижал бы я! Непременно! И захлебнулся б своей он кровью! О, счастье битвы! А Сокол слушал, но надоели ему до жути пустые стоны, и он решился. И предложил он: «А ты подвинься на край ущелья и вниз бросайся, а то достал ты. Быть может, ветер тебя поднимет, и проживешь ты, пускай недолго, зато в полете!» Червяк воспрял и, отжав сцепление, пошел к обрыву, давя нещадно всю ежевику. И подошел он, поправил галстук, вздохнул всей грудью, убрал закрылки и вниз скатился. «Чтобы ты разбился, Червяк поганый!» - подумал Сокол, смеясь злорадно и глупо скалясь. Но Червь поднялся на крыльях ветра, и, сделав сальто, из виду скрылся за облаками. Блестело море, все в пятнах нефти, и грозно волны о берег били несчастный танкер. А над волнами гремела песня про гильотину и то, как душу внаем сдавали. Но танкер снова перевернулся, приемник вылетел из розетки, и стихла песня. А волны сразу свою запели про тех, кто падал, но смог подняться и сделать сальто. «Безумству храбрых Червей летучих поем мы песню!»
Ну, там же сказано, что был он в летном шлеме... и про закрылки. Значит, пилотировал что-то :-)
Вообще подобных пародий на эти две горьковские вещи много... есть гораздо сильнее и тоньше.
Я очень извиняюсь, что влез со своим ехидным комментарием. Просто эти две "Песни" (О Буревестнике особенно) для меня являются абсолютным образцом литературной графомании -- об этом в школах нужно рассказывать. Вот хотел Горький в "Буревестнике" сочинить нечто подлинно героическое -- а получилась натуральная фальшивка, ибо там банальность на банальности. И ложного пафоса вдобавок полно.
P.S. На всякий случай я еще раз извиняюсь. Если именно эти вещи являются для вас важными и серьезными -- тогда просто удалите мои комменты. У меня же отношение к Горькому (как к писателю и как к человеку особенно) всегда было весьма скверное, а недавно перечитанные воспоминания Зинаиды Гиппиус только усилили это чувство. Поэтому и не удержался...
Пафосу там хватает, конечно, но школьники как правило пафос видят впервые именно на примере Горького. Так что им это ещё не кажется чем-то несъедобным.
А я их процитировал к тому, что их пафос словно для вчерашней (12 июня) повестки дня сотворён. Правда не сбылось ни фига.
Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали в небо, так день за днем проходили годы...
Тот Сокол юный страдал болезнью, не мог летать он - боялся неба, от высоты его мутило...
Зато умел он ловить тушканов, а также ягоду ежевику он ел на завтрак, на море глядя.
Вдруг в то ущелье, где он питался, Червяк пал с неба с разбитой грудью и в летном шлеме...
То был воинственный Червь Небесный, но неудачно он приземлился, и долбанулся башкой о камень.
Тут струсил Сокол, отполз проворно, но скоро понял, что Червь контужен и скоро сдохнет.
Подполз он ближе, ткнул гостя лапой и прошипел ему прямо в очи:
- Что, умираешь?
- Еще посмотрим! - Червяк ответил, вздохнув глубоко. - Я славно пожил! Я храбро бился!
Троих прикончил! Я видел небо! Ты не увидишь его так близко! Усек, салага?
- Ну что же - небо? Кусок озона! Там негде ползать! А чем питаться? Там нет тушканов!
Так Сокол молвил и засмеялся в душе над странным Червем летучим за эти бредни.
Но Червь воздушный вдруг встрепенулся, привстал немного, достал бинокль и начал зыркать.
И вновь врага своего увидел высоко в небе, хотя бинокль был неисправен.
И громко крикнул с тоской и болью, собрав все силы:
- О, если б в небо хоть раз подняться! Врага прижал бы я! Непременно!
И захлебнулся б своей он кровью! О, счастье битвы!
А Сокол слушал, но надоели ему до жути пустые стоны, и он решился.
И предложил он: «А ты подвинься на край ущелья и вниз бросайся, а то достал ты.
Быть может, ветер тебя поднимет, и проживешь ты, пускай недолго, зато в полете!»
Червяк воспрял и, отжав сцепление, пошел к обрыву, давя нещадно всю ежевику.
И подошел он, поправил галстук, вздохнул всей грудью, убрал закрылки и вниз скатился.
«Чтобы ты разбился, Червяк поганый!» - подумал Сокол, смеясь злорадно и глупо скалясь.
Но Червь поднялся на крыльях ветра, и, сделав сальто, из виду скрылся за облаками.
Блестело море, все в пятнах нефти, и грозно волны о берег били несчастный танкер.
А над волнами гремела песня про гильотину и то, как душу внаем сдавали.
Но танкер снова перевернулся, приемник вылетел из розетки, и стихла песня.
А волны сразу свою запели про тех, кто падал, но смог подняться и сделать сальто.
«Безумству храбрых Червей летучих поем мы песню!»
ЗЫ: пародия, однако...
Reply
А как червяк вообще научился летать?! Сокол - он от природы летуч, но червяк?
Reply
Вообще подобных пародий на эти две горьковские вещи много... есть гораздо сильнее и тоньше.
Я очень извиняюсь, что влез со своим ехидным комментарием. Просто эти две "Песни" (О Буревестнике особенно) для меня являются абсолютным образцом литературной графомании -- об этом в школах нужно рассказывать. Вот хотел Горький в "Буревестнике" сочинить нечто подлинно героическое -- а получилась натуральная фальшивка, ибо там банальность на банальности. И ложного пафоса вдобавок полно.
P.S. На всякий случай я еще раз извиняюсь. Если именно эти вещи являются для вас важными и серьезными -- тогда просто удалите мои комменты. У меня же отношение к Горькому (как к писателю и как к человеку особенно) всегда было весьма скверное, а недавно перечитанные воспоминания Зинаиды Гиппиус только усилили это чувство. Поэтому и не удержался...
Reply
Так что им это ещё не кажется чем-то несъедобным.
А я их процитировал к тому, что их пафос словно для вчерашней (12 июня) повестки дня сотворён.
Правда не сбылось ни фига.
Reply
Leave a comment