Вечно актуальный Игорь Губерман
Давно пора, ебёна мать,
умом Россию понимать!
Я государство вижу статуей:
мужчина в бронзе, полный властности,
под фиговым листочком спрятан
огромный орган безопасности.
Боюсь, как дьявольской напасти,
освободительных забот;
когда рабы приходят к власти,
они куда страшней господ.
Критерий качества державы -
успехи сук и подлецов;
боюсь теперь не старцев ржавых,
а белозубых молодцов.
Как рыбы, мы глубоководны,
тьмы и давления диету
освоив так, что непригодны
к свободе, воздуху и свету.
Россия надрывно рыдает
о детях любимых своих;
она самых лучших съедает
и плачет, печалясь о них.
Не мудреной, не тайной наукой,
проще самой простой простоты -
унижением, страхом и скукой
человека низводят в скоты.
На наш барак пошли столбы
свободы, равенства и братства;
всё, что сработали рабы,
всегда работает на рабство.
Пригасла боль, что близких нет,
сменился облик жизни нашей,
но дух и нрав на много лет
пропахли камерной парашей.
Не тиражируй, друг мой, слухов,
компрометирующих власть;
ведь у недремлющего уха
внизу не хер висит, а пасть.
День Конституции напомнил мне
усопшей бабушки портрет:
портрет висит в парадной комнате,
а бабушки давно уж нет.
Россия - странный садовод
и всю планету поражает,
верша свой цикл наоборот:
сперва растит, потом сажает.
Российская лихая птица-тройка
со всех концов земли сейчас видна,
и кони бьют копытами так бойко,
что кажется, что движется она.
В двадцатом удивительном столетии,
польстившись на избранничества стимул,
Россия показала всей планете,
что гений и злодейство совместимы.
Смешно, когда толкует эрудит
о тяге нашей к дружбе и доверию;
всегда в России кто-нибудь сидит:
одни - за дух, другие - за материю.
Дыша неистовством и кровью,
абсурдом и разноязычием,
Россия - трудный сон истории
с его кошмаром и величием.
Однажды здесь восстал народ
и, став творцом своей судьбы,
извёл под корень всех господ;
теперь вокруг одни рабы.
Мы варимся в странном компоте,
где лгут за глаза и в глаза,
где каждый в отдельности - «против»,
а вместе - решительно «за».
Когда страна - одна семья,
все по любви живут и ладят;
скажи мне, кто твой друг, и я
скажу, за что тебя посадят.
Всегда в особый список заносили
всех тех, кого сегодня я люблю;
кратчайший путь в историю России
проходит через пулю и петлю.
Конечно, здесь темней и хуже,
но есть достоинство своё:
сквозь прутья клетки небо глубже
и мир прозрачней из неё.
Смакуя азиатский наш кулич,
мы густо над европами хохочем;
в России прогрессивней паралич,
светлей Варфоломеевские ночи.
Такой ни на какую не похожей
досталась нам великая страна,
что мы и прирастаем к ней не кожей,
а всем, что искалечила она.
Моей бы ангельской державушке -
два чистых ангельских крыла;
но если был бы хуй у бабушки,
она бы дедушкой была.
За осенью - осень. Тоска и тревога.
Ветра над опавшими листьями.
Вся русская жизнь - ожиданье от Бога
какой-то неясной амнистии.
В тюрьме я поневоле слушал радио
и думал о загадочной России:
затоптана, изгажена, раскрадена,
а песни - о душевности и силе.
Тот Иуда, удавившись на осине
и рассеявшись во время и пространство,
тенью ходит в нашем веке по России,
проповедуя основы христианства.
Рисунком для России непременным,
орнаментом, узором и канвой,
изменчивым мотивом неизменным
по кружеву судьбы идет конвой.
История любым полна коварством,
но так я и не понял, отчего
разбой, когда творится государством,
название меняется его.
В империях всегда хватало страху,
история в них кровью пишет главы,
но нет России равных по размаху
убийства своей гордости и славы.
Нету правды и нет справедливости
там, где жалости нету и милости;
правит злоба и царит нищета,
если в царстве при царе нет шута.
Полна неграмотных ученых
и добросовестных предателей
страна счастливых заключенных
и удрученных надзирателей.
Как мальчик, больной по природе,
пристрастно лелеем отцом,
как все, кто немного юродив,
Россия любима Творцом.
Сильна Россия чудесами
и не устала их плести:
здесь выбирают овцы сами
себе волков себя пасти.
А раньше больше было фальши,
но стала тоньше наша лира,
и если так пойдет и дальше,
весь мир засрет голубка мира.
Не в силах внешние умы
вообразить живьем
ту смесь курорта и тюрьмы,
в которой мы живем.
Благословен печальный труд
российской мысли, что хлопочет,
чтоб оживить цветущий труп,
который этого не хочет.
Чему бы вокруг ни случиться,
тепло победит или лёд,
страны этой странной страницы,
мы влипли в её переплет.
Здесь грянет светопреставление
в раскатах грома и огня,
и жаль, что это представление
уже наступит без меня.
Российская природа не уныла,
но смутною тоской озарена,
и где ни окажись моя могила,
пусть веет этим чувством и она.
умом Россию понимать!
Я государство вижу статуей:
мужчина в бронзе, полный властности,
под фиговым листочком спрятан
огромный орган безопасности.
Боюсь, как дьявольской напасти,
освободительных забот;
когда рабы приходят к власти,
они куда страшней господ.
Критерий качества державы -
успехи сук и подлецов;
боюсь теперь не старцев ржавых,
а белозубых молодцов.
Как рыбы, мы глубоководны,
тьмы и давления диету
освоив так, что непригодны
к свободе, воздуху и свету.
Россия надрывно рыдает
о детях любимых своих;
она самых лучших съедает
и плачет, печалясь о них.
Не мудреной, не тайной наукой,
проще самой простой простоты -
унижением, страхом и скукой
человека низводят в скоты.
На наш барак пошли столбы
свободы, равенства и братства;
всё, что сработали рабы,
всегда работает на рабство.
Пригасла боль, что близких нет,
сменился облик жизни нашей,
но дух и нрав на много лет
пропахли камерной парашей.
Не тиражируй, друг мой, слухов,
компрометирующих власть;
ведь у недремлющего уха
внизу не хер висит, а пасть.
День Конституции напомнил мне
усопшей бабушки портрет:
портрет висит в парадной комнате,
а бабушки давно уж нет.
Россия - странный садовод
и всю планету поражает,
верша свой цикл наоборот:
сперва растит, потом сажает.
Российская лихая птица-тройка
со всех концов земли сейчас видна,
и кони бьют копытами так бойко,
что кажется, что движется она.
В двадцатом удивительном столетии,
польстившись на избранничества стимул,
Россия показала всей планете,
что гений и злодейство совместимы.
Смешно, когда толкует эрудит
о тяге нашей к дружбе и доверию;
всегда в России кто-нибудь сидит:
одни - за дух, другие - за материю.
Дыша неистовством и кровью,
абсурдом и разноязычием,
Россия - трудный сон истории
с его кошмаром и величием.
Однажды здесь восстал народ
и, став творцом своей судьбы,
извёл под корень всех господ;
теперь вокруг одни рабы.
Мы варимся в странном компоте,
где лгут за глаза и в глаза,
где каждый в отдельности - «против»,
а вместе - решительно «за».
Когда страна - одна семья,
все по любви живут и ладят;
скажи мне, кто твой друг, и я
скажу, за что тебя посадят.
Всегда в особый список заносили
всех тех, кого сегодня я люблю;
кратчайший путь в историю России
проходит через пулю и петлю.
Конечно, здесь темней и хуже,
но есть достоинство своё:
сквозь прутья клетки небо глубже
и мир прозрачней из неё.
Смакуя азиатский наш кулич,
мы густо над европами хохочем;
в России прогрессивней паралич,
светлей Варфоломеевские ночи.
Такой ни на какую не похожей
досталась нам великая страна,
что мы и прирастаем к ней не кожей,
а всем, что искалечила она.
Моей бы ангельской державушке -
два чистых ангельских крыла;
но если был бы хуй у бабушки,
она бы дедушкой была.
За осенью - осень. Тоска и тревога.
Ветра над опавшими листьями.
Вся русская жизнь - ожиданье от Бога
какой-то неясной амнистии.
В тюрьме я поневоле слушал радио
и думал о загадочной России:
затоптана, изгажена, раскрадена,
а песни - о душевности и силе.
Тот Иуда, удавившись на осине
и рассеявшись во время и пространство,
тенью ходит в нашем веке по России,
проповедуя основы христианства.
Рисунком для России непременным,
орнаментом, узором и канвой,
изменчивым мотивом неизменным
по кружеву судьбы идет конвой.
История любым полна коварством,
но так я и не понял, отчего
разбой, когда творится государством,
название меняется его.
В империях всегда хватало страху,
история в них кровью пишет главы,
но нет России равных по размаху
убийства своей гордости и славы.
Нету правды и нет справедливости
там, где жалости нету и милости;
правит злоба и царит нищета,
если в царстве при царе нет шута.
Полна неграмотных ученых
и добросовестных предателей
страна счастливых заключенных
и удрученных надзирателей.
Как мальчик, больной по природе,
пристрастно лелеем отцом,
как все, кто немного юродив,
Россия любима Творцом.
Сильна Россия чудесами
и не устала их плести:
здесь выбирают овцы сами
себе волков себя пасти.
А раньше больше было фальши,
но стала тоньше наша лира,
и если так пойдет и дальше,
весь мир засрет голубка мира.
Не в силах внешние умы
вообразить живьем
ту смесь курорта и тюрьмы,
в которой мы живем.
Благословен печальный труд
российской мысли, что хлопочет,
чтоб оживить цветущий труп,
который этого не хочет.
Чему бы вокруг ни случиться,
тепло победит или лёд,
страны этой странной страницы,
мы влипли в её переплет.
Здесь грянет светопреставление
в раскатах грома и огня,
и жаль, что это представление
уже наступит без меня.
Российская природа не уныла,
но смутною тоской озарена,
и где ни окажись моя могила,
пусть веет этим чувством и она.