“Охота на волков” (в диссертации Е.Климаковой) I
Несколько лет назад в Новосибирске была защищена диссертация о мифопоэтике у Высоцкого (Климакова Е. Мифопоэтические аспекты творчества В.С.Высоцкого. В сети - здесь). Это одна из содержательных диссертаций о ВВ, мы не раз будем к ней возвращаться. Но общее впечатление от работы двойственное: рядом с толковыми наблюдениями - ни на чем не основанные заявления, небрежение текстами, необоснованные выводы. Первые встречаются там, где автор мыслит самостоятельно, вторые - когда она некритически идет за традицией. Всё это есть и в той части работы, которая посвящена двум песням об охоте на волков.
Сперва о позитивном. В работе Е.Климаковой есть очень важное уточнение к традиционному толкованию “Охот”: она оспаривает привычное в литературе о Высоцком безоговорочное разделение волков и собак, указывая, что в исследовательской традиции мифологические образы волка и пса принято отождествлять (и ссылается при этом на такой авторитетный источник, как энциклопедия “Мифы народов мира”). В том, что у Высоцкого в “Охоте” эти образы противопоставлены, Е.Климакова видит влияние жанра блатной песни, в которой положительный образ волка-преступника противопоставлен псу / “суке”.
Теперь о том, что вызывает возражения.
В литературе о Высоцком стало традицией воспринимать волка из “Охоты” как борца. Е.Климакова ее поддерживает:
“... на мифологическом уровне наблюдается сближение архетипа волка (с семой "пере-ступление") с архетипом воина (чрезвычайно значимым в творчестве Высоцкого и включающим сему "борьба"). Это архаическое сближение и, в некотором роде, отождествление, просматривается в древних ритуалах. Богам войны, в частности, Одину приносили в жертву волков, собак и людей, совершивших преступление (= "пере-ступление") и потому "ставших волками"”.
Всё это очень интересно, но имеет ли оно отношение к “Охоте” Высоцкого? Как и ее предшественники, Е.Климакова не доказывает главного: что тема борьбы, войны есть в тексте Высоцкого. Отсылками к традиции, пусть и самой достойной, доказательств не заменить. А их, напомню, как не было, так и нет. Откуда автор диссертации взяла, что -
“Волк предстает перед нами как борец и тот, кто переступает границу”?
А вот повторила так за другими авторами, и всё. Да, волк переступает грань, но при чем здесь борец? Хотя и насчет “переступления границы” не соглашусь, и вот почему.
Е.Климакова вспоминает происхождение слова “волк” (в одном из древних языков оно означает “изгой”, в другом - “человек тягостного преступления”), выделяя ключевой смысл - “преступление”,
“понимаемое как "пере-ступление" через принятый закон, через границу, через разрешенное”.
Но в “Охоте” мотив перехода через границу, переступление дозволенного, далеко не так однозначен, как это традиционно считается в науке о Высоцком. И это, заметим, очевидная неоднозначность, ее нельзя не заметить. Однако ж не замечают. Потому что не укладывается она в известные, привычные схемы.
Всё традиционно говоримое насчет перехода волком границы полностью подходит лишь одному из двух аспектов этой темы: волк действительно преступает внутренний запрет (“И всосали - нельзя за флажки”). Но ведь мотив перехода границы воплощается в “Охоте” не на одном внутреннем плане, а и на другом, физическом. Фокус в том, что трактовка перехода границы, которая годится для внутреннего плана (“из повиновения вышел”), не подходит для внешнего, физического (“за флажки”)! Повторю: это совершенно очевидно даже в тексте “Охоты”, в котором Высоцкий опускает момент преодоления границы (и не только в “Охоте”: это постоянная особенность его текстов!, ее тоже не замечают). А еще более это видно во второй песне цикла (“Даже тот, кто нырял под флажки”). (В скобках замечу: это не просто сглаживание остроты конфликта - это принципиальное отношение к преграде, к конфликту).
В своем видении смысла “Охоты” Е.Климакова традиционно игнорирует и финальный припев:
“... в "Охоте на волков" герой оказался победителем ("Но остались ни с чем егеря…")”.
Это приводит к искаженному восприятию не только первой, но и второй песни цикла:
“Образ волка в "Охоте на волков" решен Высоцким в романтическом ключе, он самодостаточен и совершает личностный выбор, переступая через дозволенное, через родовой закон ("Мы, волчата, сосали волчицу // И всосали: нельзя за флажки!"). Очеловечивание же волка во втором произведении цикла сопровождается снятием романтической оценки образа. Волк-одиночка, волк-победитель ("Только сзади я радостно слышал // Удивленные крики людей”, “Остались ни с чем егеря!") превращается в волка-проигравшего, волка-вожака. Определяющим здесь, думается, выступает возраст героя. Молодость, способная к бунту и еще не потерявшая надежду, противопоставлена в цикле побежденной старости. Старый волк уже не борется против онтологических законов, он пытается сохранить свой род, щенков, он обременен ответственностью за жизни потомков, он мудр, и пытается спасти не только себя, но и стаю”.
Образ волка вообще-то и в первой песне романтичен, только если игнорировать текст в его конкретных деталях, а воспринимать “вообще”, лишь как привычную схему. Но разговор про романтизм оставим для другого раза. А здесь заметим, что волк в “Охоте” хоть и один нырнул под флажки, но и он, подобно волку из второй песни, вовсе не на одном себе сосредоточен. Об этом много чего в тексте свидетельствует. Всего сильней - постоянное “мы”.
Почему же, вожак - дай ответ, -
Мы затравленно мчимся на выстрел
И не пробуем - через запрет?
Здесь и повсюду в тексте “мы” - никакая не этикетность. Это то самое “мы”, которым на самом деле заканчивается песня, - те взрослые и щенки, за которыми идет охота. Высоцкий всегда держит в ощущении не только одного - всех. Такое у него мироощущение. Ну если изучатель Высоцкого сам этого не слышит, так пусть хоть к Высоцкому прислушается, он же открытым текстом говорит:
Про нас про всех - какие, к черту, волки!
Как же можно оставить это за бортом при разговоре об “Охотах”?
(Далi буде)
Сперва о позитивном. В работе Е.Климаковой есть очень важное уточнение к традиционному толкованию “Охот”: она оспаривает привычное в литературе о Высоцком безоговорочное разделение волков и собак, указывая, что в исследовательской традиции мифологические образы волка и пса принято отождествлять (и ссылается при этом на такой авторитетный источник, как энциклопедия “Мифы народов мира”). В том, что у Высоцкого в “Охоте” эти образы противопоставлены, Е.Климакова видит влияние жанра блатной песни, в которой положительный образ волка-преступника противопоставлен псу / “суке”.
Теперь о том, что вызывает возражения.
В литературе о Высоцком стало традицией воспринимать волка из “Охоты” как борца. Е.Климакова ее поддерживает:
“... на мифологическом уровне наблюдается сближение архетипа волка (с семой "пере-ступление") с архетипом воина (чрезвычайно значимым в творчестве Высоцкого и включающим сему "борьба"). Это архаическое сближение и, в некотором роде, отождествление, просматривается в древних ритуалах. Богам войны, в частности, Одину приносили в жертву волков, собак и людей, совершивших преступление (= "пере-ступление") и потому "ставших волками"”.
Всё это очень интересно, но имеет ли оно отношение к “Охоте” Высоцкого? Как и ее предшественники, Е.Климакова не доказывает главного: что тема борьбы, войны есть в тексте Высоцкого. Отсылками к традиции, пусть и самой достойной, доказательств не заменить. А их, напомню, как не было, так и нет. Откуда автор диссертации взяла, что -
“Волк предстает перед нами как борец и тот, кто переступает границу”?
А вот повторила так за другими авторами, и всё. Да, волк переступает грань, но при чем здесь борец? Хотя и насчет “переступления границы” не соглашусь, и вот почему.
Е.Климакова вспоминает происхождение слова “волк” (в одном из древних языков оно означает “изгой”, в другом - “человек тягостного преступления”), выделяя ключевой смысл - “преступление”,
“понимаемое как "пере-ступление" через принятый закон, через границу, через разрешенное”.
Но в “Охоте” мотив перехода через границу, переступление дозволенного, далеко не так однозначен, как это традиционно считается в науке о Высоцком. И это, заметим, очевидная неоднозначность, ее нельзя не заметить. Однако ж не замечают. Потому что не укладывается она в известные, привычные схемы.
Всё традиционно говоримое насчет перехода волком границы полностью подходит лишь одному из двух аспектов этой темы: волк действительно преступает внутренний запрет (“И всосали - нельзя за флажки”). Но ведь мотив перехода границы воплощается в “Охоте” не на одном внутреннем плане, а и на другом, физическом. Фокус в том, что трактовка перехода границы, которая годится для внутреннего плана (“из повиновения вышел”), не подходит для внешнего, физического (“за флажки”)! Повторю: это совершенно очевидно даже в тексте “Охоты”, в котором Высоцкий опускает момент преодоления границы (и не только в “Охоте”: это постоянная особенность его текстов!, ее тоже не замечают). А еще более это видно во второй песне цикла (“Даже тот, кто нырял под флажки”). (В скобках замечу: это не просто сглаживание остроты конфликта - это принципиальное отношение к преграде, к конфликту).
В своем видении смысла “Охоты” Е.Климакова традиционно игнорирует и финальный припев:
“... в "Охоте на волков" герой оказался победителем ("Но остались ни с чем егеря…")”.
Это приводит к искаженному восприятию не только первой, но и второй песни цикла:
“Образ волка в "Охоте на волков" решен Высоцким в романтическом ключе, он самодостаточен и совершает личностный выбор, переступая через дозволенное, через родовой закон ("Мы, волчата, сосали волчицу // И всосали: нельзя за флажки!"). Очеловечивание же волка во втором произведении цикла сопровождается снятием романтической оценки образа. Волк-одиночка, волк-победитель ("Только сзади я радостно слышал // Удивленные крики людей”, “Остались ни с чем егеря!") превращается в волка-проигравшего, волка-вожака. Определяющим здесь, думается, выступает возраст героя. Молодость, способная к бунту и еще не потерявшая надежду, противопоставлена в цикле побежденной старости. Старый волк уже не борется против онтологических законов, он пытается сохранить свой род, щенков, он обременен ответственностью за жизни потомков, он мудр, и пытается спасти не только себя, но и стаю”.
Образ волка вообще-то и в первой песне романтичен, только если игнорировать текст в его конкретных деталях, а воспринимать “вообще”, лишь как привычную схему. Но разговор про романтизм оставим для другого раза. А здесь заметим, что волк в “Охоте” хоть и один нырнул под флажки, но и он, подобно волку из второй песни, вовсе не на одном себе сосредоточен. Об этом много чего в тексте свидетельствует. Всего сильней - постоянное “мы”.
Почему же, вожак - дай ответ, -
Мы затравленно мчимся на выстрел
И не пробуем - через запрет?
Здесь и повсюду в тексте “мы” - никакая не этикетность. Это то самое “мы”, которым на самом деле заканчивается песня, - те взрослые и щенки, за которыми идет охота. Высоцкий всегда держит в ощущении не только одного - всех. Такое у него мироощущение. Ну если изучатель Высоцкого сам этого не слышит, так пусть хоть к Высоцкому прислушается, он же открытым текстом говорит:
Про нас про всех - какие, к черту, волки!
Как же можно оставить это за бортом при разговоре об “Охотах”?
(Далi буде)