Хроника пикирующего бомбардировщика.
Он хмуро пил.
Много крепкого, тяжелого алкоголя, шумно проталкивал внутрь по пищеводу.
Пил беспробудно, опасаясь, развеять алкогольный туман в голове.
Алкоголь растворял едкой жгучей кислотой мир за окнами бетонной коробки квартиры.
Вытравливал реальность, оставляя пустоту бесконечного одиночества в своем внутреннем храме.
Отгонял дурные мысли, лезущие безостановочным шевелящимся потоком в голову. Старательно напускал на себя хмельное веселье, бодрился выдуманными шутками.
Затем вымученное веселье сменялось дикой опустошающей тоской, сумасшедшим безумием одиночества.
Рвал на голове волосы, царапал лицо, раздирая кожу грязными ногтями.
Кручинился, подперев небритый наждачный подбородок худой своей рукой, вздыхал.
Иногда засыпал, не вставая, прямо за столом. Ронял непослушную голову между частоколом пустых алкогольных бутылок.
Хотя такие провальные запои с ним случались редко, но когда случались, то имели обыкновение затягиваться на несколько дней кряду, до тех пор, пока все наносное - человеческое, окончательно не отшелушевалось, оставляя голое нутро с оголенными нервами и бездонно пустой душой.
Все выходило, эмоции сглаживались до тупого равнодушного состояния, когда неважно все: Апокалипсис на улице или свежий новый день.
А затем внезапно наступало крайнее утро.
Хмурое и безрадостное, оно заглядывало в его темное убежище, робко раздвигая шторы, солнечным лучом пробиралось по заваленной мусором квартире.
Выше и выше карабкался луч, преодолевая горы разбросанной одежды, перебираясь на кровать, по одеялу скользил, пока не упирался в холодеющую щеку. Останавливался в ожидании, затем последним рывком достигал глаза, разглядывающего сумрачные мутные сны под тонкой пленкой века.
Глаз широко раскрывался, сужался от боли зрачок, стремясь увернуться от ранящего луча света.
И из глотки со спертым дыханием треснувшего голоса вылетало:
- Живой!...