Про ватники и моду: показ Натальи Дригант осень-зима 2015/16
Продолжаю серию моих обзоров свежих московских показов. Возможно, сам по себе вещи этого показа не дают большого повода для разговора, хотя решены они очень профессионально, а вот идея показа - очень даже. Некоторые элементы материальной культуры, которые прочно люмпенизировались, сейчас модно вытаскивать, перетряхивать и выдавать за ретро. Вероятно, ничего хуже и придумать нельзя во времена, когда гоп-культура и без того проявляется постоянным фоном современной жизни.
На фото слева: образ, который дизайнер предпослала своей коллекции, справа - первый выход показа
В музыкальном вступлении показа Натальи Дригант «2000ватник» на Неделе моды в Москве были изложены источники вдохновения коллекции, и их было немало. Задачей дизайнера была реабилитация телогрейки. Реабилитировать, прямо скажем, тут есть что: помимо ругательного значения слова «ватник» в недавние времена, эта одежда намертво обросла негативными контекстами. Даже те, кто помнит стройотряды или был в студенчестве «на картошке», стойко связывают в уме телогрейку с советскими лагерями. А я, например, помню, как начинающие уличные бандитёнки в конце 80х бравировали ношением «телаги», чтобы выделиться от мажоров.
Победить такой объем негатива можно только при помощи сокрушительной иронии или обратившись к народным корням стеганой одежды. Чем, в общем-то, занимались в 90х многие российские дизайнеры, в диапазоне от О. Солдатовой до Д. Разумихиной. Однако ироничное или гротесковое переосмысление темы не входит в число любимых приемов Натальи Дригант. Собственно, как и переосмысление вообще. Дизайнер предпочитает исчерпывающий, почти научный разбор темы. Ее разработка больше схожа с фугой, где тема проводится во всех темпах и тональностях, чем с вариациями, которые позволяют ее услышать с самых неожиданных сторон.
По этой причине в субботу в Гостином дворе разрыва шаблона не произошло. При всех характерных для творчества автора конструктивных находках, коллекция несла именно ту тяжкую эмоцию, которую изначально пытались преодолеть. И бодрый саундтрек никак не мог этого изменить. В любой другой исторический период это было и ничего, но не сейчас. Недавно позвонила мне мама: «Представляешь, в утреннем эфире на Втором канале ведущая говорила с причмокиванием, как хороша бывает килечка в томатном соусе с черным хлебушком!». Для нее телевизор все еще связан со статусом и авторитетом, и я думал, что ее возмутила сама постановка вопроса. Однако нет, ей не понравилось причмокивание и уменьшительные суффиксы.
Меня же плебейскими морфемами испугать нельзя. Меня пугает, что поклонение кильке становится нормой. Если вспомнить, сначала она вошла в московский обиход как забавная причуда - новиковский Vogue Cafe в момент открытия иронично предлагал в меню бутерброды с килькой и докторской. Рублей, помнится, по 200. Ровно через десять лет рядом открылось новиковское же заведение, «Камчатка», где эти же бутерброды, примерно по той же цене предлагаются без иронии - для богемы, желающей поиграть в «на дне». Своего соседа этот стилизованный пивбар быстро затмил и заставил казаться устревшим - воговских витрин летом за пьющей на вынос толпой почти не видно.
Теперь «игра в кильку» идет уже совершенно всерьез, поскольку ее употребление для многих - отнюдь не вопрос свободного выбора. Зато каждый теперь может сказать: "Опять ходил в новиковское заведение. Получил в табло под конец вечера". Выше по Кузнецкому мосту можно посмотреть, как игра становится частью повседневности: в помещениях первого в Москве монобренда (Versace и Ferre) располагается теперь сетевая лапшичная. Тут уж точно никакой стилизации изначально не предполагалось; одна простая, как ватник, проза жизни.
Однако в манере одевать выбор есть всегда. Внесение в жизнь, а тем более - в моду, самых темных сторон советской эстетики, кажется мне очень опасным занятием. Ладно бы килька, но лагерные по своей сути образы, которым получились вопреки всем стараниям Дома, причем на таком качественном и убедительном уровне, вовсе не повод для воспоминаний, особенно сейчас. При выходе из зала, я несколько раз слышал: «Какая хорошая, сильная коллекция!». Такой она и была. Однако при всем старании я не мог представить адресата этих сильных вещей, а для авторской концептуальной моды без этого нет ни жизни, ни смысла. Если такая публика появится, я буду рад за уважаемого мною дизайнера. Но эта радость - ничто в сравнении с огорчением, что мои сограждане по собственной воле готовы принять такую эстетику. Вновь.
На фото слева: образ, который дизайнер предпослала своей коллекции, справа - первый выход показа
В музыкальном вступлении показа Натальи Дригант «2000ватник» на Неделе моды в Москве были изложены источники вдохновения коллекции, и их было немало. Задачей дизайнера была реабилитация телогрейки. Реабилитировать, прямо скажем, тут есть что: помимо ругательного значения слова «ватник» в недавние времена, эта одежда намертво обросла негативными контекстами. Даже те, кто помнит стройотряды или был в студенчестве «на картошке», стойко связывают в уме телогрейку с советскими лагерями. А я, например, помню, как начинающие уличные бандитёнки в конце 80х бравировали ношением «телаги», чтобы выделиться от мажоров.
Победить такой объем негатива можно только при помощи сокрушительной иронии или обратившись к народным корням стеганой одежды. Чем, в общем-то, занимались в 90х многие российские дизайнеры, в диапазоне от О. Солдатовой до Д. Разумихиной. Однако ироничное или гротесковое переосмысление темы не входит в число любимых приемов Натальи Дригант. Собственно, как и переосмысление вообще. Дизайнер предпочитает исчерпывающий, почти научный разбор темы. Ее разработка больше схожа с фугой, где тема проводится во всех темпах и тональностях, чем с вариациями, которые позволяют ее услышать с самых неожиданных сторон.
По этой причине в субботу в Гостином дворе разрыва шаблона не произошло. При всех характерных для творчества автора конструктивных находках, коллекция несла именно ту тяжкую эмоцию, которую изначально пытались преодолеть. И бодрый саундтрек никак не мог этого изменить. В любой другой исторический период это было и ничего, но не сейчас. Недавно позвонила мне мама: «Представляешь, в утреннем эфире на Втором канале ведущая говорила с причмокиванием, как хороша бывает килечка в томатном соусе с черным хлебушком!». Для нее телевизор все еще связан со статусом и авторитетом, и я думал, что ее возмутила сама постановка вопроса. Однако нет, ей не понравилось причмокивание и уменьшительные суффиксы.
Меня же плебейскими морфемами испугать нельзя. Меня пугает, что поклонение кильке становится нормой. Если вспомнить, сначала она вошла в московский обиход как забавная причуда - новиковский Vogue Cafe в момент открытия иронично предлагал в меню бутерброды с килькой и докторской. Рублей, помнится, по 200. Ровно через десять лет рядом открылось новиковское же заведение, «Камчатка», где эти же бутерброды, примерно по той же цене предлагаются без иронии - для богемы, желающей поиграть в «на дне». Своего соседа этот стилизованный пивбар быстро затмил и заставил казаться устревшим - воговских витрин летом за пьющей на вынос толпой почти не видно.
Теперь «игра в кильку» идет уже совершенно всерьез, поскольку ее употребление для многих - отнюдь не вопрос свободного выбора. Зато каждый теперь может сказать: "Опять ходил в новиковское заведение. Получил в табло под конец вечера". Выше по Кузнецкому мосту можно посмотреть, как игра становится частью повседневности: в помещениях первого в Москве монобренда (Versace и Ferre) располагается теперь сетевая лапшичная. Тут уж точно никакой стилизации изначально не предполагалось; одна простая, как ватник, проза жизни.
Однако в манере одевать выбор есть всегда. Внесение в жизнь, а тем более - в моду, самых темных сторон советской эстетики, кажется мне очень опасным занятием. Ладно бы килька, но лагерные по своей сути образы, которым получились вопреки всем стараниям Дома, причем на таком качественном и убедительном уровне, вовсе не повод для воспоминаний, особенно сейчас. При выходе из зала, я несколько раз слышал: «Какая хорошая, сильная коллекция!». Такой она и была. Однако при всем старании я не мог представить адресата этих сильных вещей, а для авторской концептуальной моды без этого нет ни жизни, ни смысла. Если такая публика появится, я буду рад за уважаемого мною дизайнера. Но эта радость - ничто в сравнении с огорчением, что мои сограждане по собственной воле готовы принять такую эстетику. Вновь.