Домашние сокровища Татьяны Парфеновой
>
«В чем смысл писать так поздно?» - вот вполне резонный вопрос. Новости моды и сама мода так быстро сейчас устаревают, что кажутся историей уже через пару месяцев от показа, когда вещи даже не успели отшить. Такими историями сейчас полны все свалки, как виртуальные, так и вполне зримые, пригородные, поскольку индустрия превратилась в крупнейшего (без преувеличений) поставщика отходов. Тут случился заколдованный круг: новизна по-прежнему является основным признаком модности и отказаться от нее мало кто способен. Чтобы хоть как-то спасти Землю от неликвидов и одноразовых маечек, кое-кто предпочитает отказываться от моды. Так куда экологичнее.
Вот об этом бережном отношении к вещи и среде я хочу поговорить в связи с показом Татьяны Парфеновой. Хотя московская премьера прошла ровно месяц назад (а в СПб чуть позже, на Aurora FW), не говорить все равно не получится. Без наблюдения парфеновских показов и предлагаемых ими тем, поводов для обсуждения в отечественной моде остается не так уж много. Если вы меня давно читаете, то мое особенное отношение к автору вам известно. Пока не напишу, сезон для меня не закончен; необходимость тянула, буквально застопорились несколько работ, а писать нечего - коллекция «Скрипучий дом» составлена так герметично, что внутрь не очень-то пускала. Целый месяц это был мой персональный Моби Дик.
Коллекция, несомненно, была грандиозная, только доказательно объяснить этот grandeur мало кто сумеет. С парфёновских шоу всегда выходишь под впечатлением, как из Планетария: на близком потолке из ничего возникают манящие миры и в считанные минуты кажется, что иначе и быть никогда не могло. Только каким-то чудом успеваешь обратить внимание на человечные детали, вроде трогательно сосборенных старомодных колгот последнего показа. При этом случилось ощущение, что мимо прошло что-то большое и неизведанное, ветром лишь обдуло. Как если бы айсберг решил отправиться посмотреть на Африку и незаметно миновал в ночи пассажиров «Титаника». Только иней на иллюминаторах оставил. Ну и как вы объясните себе айсберг в колготах?
Ровно поэтому я в этот раз не слишком верю реакции первого ряда и вполне доверяю реакции второго и третьего. По старой организаторской привычке я не отключаю во время показа свои радары. Они из-за спины доносят мне искреннее оживление во время польки Рахманинова в саундтреке, при появлении на юбках вышитых борзых, грандиозного мохерового платья, предназначенного для аплодисмента, радость узнавания массивных меховых шляп из коллекции 2006 (в которых немедленно «узнали» прошлогоднего Джейкобса). Вполне человеческие, бытовые удовольствия: черные платья первых выходов, которые Дом много лет изготавливает почти неизменными, разошлись сразу и в питерском показе не появились. Первый же ряд обступает автора после показа, будто новую породу птицы, в полной готовности ее до смерти залюбить, и рассказывает, как им понравилось ВСЁ. Только теперь это было все равно как попросить одолжить в интерьер чужие семейные фотографии из-за красоты.
А вот немного той самой красоты
Такие коллекции авторы обычно делают для себя и про себя. Парфёнова уже давно не высказывается на публике при помощи одежды или отдельных частей показа. Для такого разговора отведена клиентская работа: вечерние платья любимым балеринам, свадебные наряды чарльз-вортовских достоинств. В шоу последних нескольких лет внимание привлекается к темам и воздействиям, выходящим за рамки моды. Современность этого подхода в том, что он позволяет избегнуть смертного дыхания новизны. Этим, кстати, список прогрессивных новаций не исчерпывается: коллекция почти лишена не только временности, но еще и сезонности, ее можно предлагать хоть сейчас, что дизайнер в своем петербургском салоне и сделала. Однако, это никак не приближает поклонников Дома к пониманию темы показа.
Из недавних свадебных работ Дома
По большому счету, он был слишком личным, чтобы вообще предполагать трактовку со стороны. В коллекции собраны идеи последних пяти-шести лет (от «Мод» и «Мамеле» 2006 до вышивок и лебедей царскосельской коллекции прошлой осени), которые, надо полагать, кажутся автору наиболее родными. Иными словами, нас пригласили в дом, что и заявлено в названии. Это частное пространство. Ну, не вполне частное, не связки личных писем, хранящиеся в шкатулках спальни, конечно, но и не уличный фасад. Эти детали внутреннего мира копятся, обрастают историей и ностальгической ценностью, люди со стороны могут завидовать их гармоничному соответствию хозяйке дома, но оценить их вполне могут только жильцы. Для съемок в журнале об интерьерах тут подходят только отдельные предметы - они собраны вместе не "почему", а "как".
Татьяна Парфёнова, осень 2013
Татьяна Парфёнова, осень 2006 ("Мамеле")
Татьяна Парфёнова, осень 2006 ("Мот")
Это навело меня еще на одно сравнение. Конечно же, коллекция проплыла не как айсберг, а как шикарный пароход из феллиниевского «И корабль плывет…». Он перевозил не столько пепел великой певицы, сколько воспоминания о ее жизни. А вместе с ними - носорога, оперных див, сербских беженцев, цыганские костры и много чего еще. К финалу он такого накала не выдержал и был потоплен австрийцами, в полном соответствии с режиссурой показа. Я бы ничуть не удивился, если бы манекенщицы во время финала (он был задуман без музыки, под аплодисменты) запели знаменитый хор из вердиевского «Набукко», подобно персонажам фильма на тонущем под занавес корабле. «Лети, мысль, на золотых крыльях через поля и холмы к сладостным ароматам родной земли». Примерно так. Классическая культура в гротескном смешении с народной через призму ностальгии.
Фото Дм. Бабушкин для Intermoda.ru
Совсем недавно казалось, что творчество Дома будет развиваться по пути гоголевской гротесковости, под стать личной истории автора. Недавняя выставка в Царицыне показала, как тот же мир можно представить в виде частных дворцовых покоев. Теперь за этими декорациями обнаружилось запертое крыло. Усиление ассоциации «Дом=дом» можно назвать успешной стратегией ТП последнего времени. Действительно, уже два года предметом предложения является l’espace Parfionova, универсум ценностей и предметов, от посуды и предметов интерьера до картин и книг, где готовая одежда - одна из составляющих. Он (этот мир) интимен в той степени, в которой художник наделяет все создаваемое частью себя. Иногда даже большей, чем предполагалось. То, что момент волевого принятия такой стратегии существовал, я знаю определенно, даже по частным разговорам.
В этом, определенно, присутствует момент раздвоенности: художник моды, который отнюдь не стремится разговаривать со своей аудиторией с позиции моды. Раздвоение это вполне балетно-романтическое; в нем отсутствует шизофреничная обостренность «Лебединого», но с «Жизелью» или «Сильфидой» эту двойственность вполне можно сравнить. Как видно по двухвековой популярности этих сюжетов, такая постановка вопроса определенно вызывает интерес. Столь же удачной она оказалась и для долговременной стратегии Дома. Очень многие мировые Дома сейчас решают схожую задачу, но несколько другим способом: в их работе стало меньше авторского концепта, но больше личного отношения к вещи, «того, что автор сам стал бы носить». Так или иначе, актуальной «новостной» моды на подиумах стало ощутимо меньше.
Описанный способ «вневременного разговора» кажется мне в целом характерным для петербуржских дизайнеров. Подробнее я напишу об этом позже, в серии заметок о впечатлениях от Aurora Fashion Week. Пока же отмечу, что нескольких авторов я видел там после 5-летнего перерыва. И разговор продолжился буквально с той же фразы, что нисколько не делало их неинтересными или устаревшими. Ровно наоборот. С этой позиции парфёновская «ретроспекция домашних сокровищ» находится вполне в рамках школы. Еще одна питерская черта - собственно художественная манера (видная в картинах ТП и передающаяся в стилизацию), пост-гончаровская, на грани между экспрессионизмом и наивом. На ум сразу приходят ленинградские авторы «Ордена нищенствующих живописцев» - Р. Васми, Ш. Шварц, да и сам Арефьев. Возможно, ковры Т. Новикова начала 90х.
Рихард Васми 1954
Это приводит нас к разговору, который точно стоит продолжать отдельно: о примечательном отсутствии сексуального дискурса. Эта сторона жизни городским творчеством никак не оформляется и не подчеркивается, сокровенное ищется в совершенно иной плоскости, а наследники появляются одновременно с наследием, будто эльфы. Вот, собственно, про такую идеально-сказочную среду (как в "Маленький, большой" Джона Кроули) и коллекция, о которой я наконец-то расписался. Уф, прямо облегчение, будто узел развязался. Не думаю, что у кого-то достало терпения дочитать до этого места. Впрочем, конкретно этот текст задумывался для вполне определенного адресата. А я успокоенный отправляюсь спать - теперь остальные тексты должны пойти свободно.
Click to view«В чем смысл писать так поздно?» - вот вполне резонный вопрос. Новости моды и сама мода так быстро сейчас устаревают, что кажутся историей уже через пару месяцев от показа, когда вещи даже не успели отшить. Такими историями сейчас полны все свалки, как виртуальные, так и вполне зримые, пригородные, поскольку индустрия превратилась в крупнейшего (без преувеличений) поставщика отходов. Тут случился заколдованный круг: новизна по-прежнему является основным признаком модности и отказаться от нее мало кто способен. Чтобы хоть как-то спасти Землю от неликвидов и одноразовых маечек, кое-кто предпочитает отказываться от моды. Так куда экологичнее.
Вот об этом бережном отношении к вещи и среде я хочу поговорить в связи с показом Татьяны Парфеновой. Хотя московская премьера прошла ровно месяц назад (а в СПб чуть позже, на Aurora FW), не говорить все равно не получится. Без наблюдения парфеновских показов и предлагаемых ими тем, поводов для обсуждения в отечественной моде остается не так уж много. Если вы меня давно читаете, то мое особенное отношение к автору вам известно. Пока не напишу, сезон для меня не закончен; необходимость тянула, буквально застопорились несколько работ, а писать нечего - коллекция «Скрипучий дом» составлена так герметично, что внутрь не очень-то пускала. Целый месяц это был мой персональный Моби Дик.
Коллекция, несомненно, была грандиозная, только доказательно объяснить этот grandeur мало кто сумеет. С парфёновских шоу всегда выходишь под впечатлением, как из Планетария: на близком потолке из ничего возникают манящие миры и в считанные минуты кажется, что иначе и быть никогда не могло. Только каким-то чудом успеваешь обратить внимание на человечные детали, вроде трогательно сосборенных старомодных колгот последнего показа. При этом случилось ощущение, что мимо прошло что-то большое и неизведанное, ветром лишь обдуло. Как если бы айсберг решил отправиться посмотреть на Африку и незаметно миновал в ночи пассажиров «Титаника». Только иней на иллюминаторах оставил. Ну и как вы объясните себе айсберг в колготах?
Ровно поэтому я в этот раз не слишком верю реакции первого ряда и вполне доверяю реакции второго и третьего. По старой организаторской привычке я не отключаю во время показа свои радары. Они из-за спины доносят мне искреннее оживление во время польки Рахманинова в саундтреке, при появлении на юбках вышитых борзых, грандиозного мохерового платья, предназначенного для аплодисмента, радость узнавания массивных меховых шляп из коллекции 2006 (в которых немедленно «узнали» прошлогоднего Джейкобса). Вполне человеческие, бытовые удовольствия: черные платья первых выходов, которые Дом много лет изготавливает почти неизменными, разошлись сразу и в питерском показе не появились. Первый же ряд обступает автора после показа, будто новую породу птицы, в полной готовности ее до смерти залюбить, и рассказывает, как им понравилось ВСЁ. Только теперь это было все равно как попросить одолжить в интерьер чужие семейные фотографии из-за красоты.
А вот немного той самой красоты
Такие коллекции авторы обычно делают для себя и про себя. Парфёнова уже давно не высказывается на публике при помощи одежды или отдельных частей показа. Для такого разговора отведена клиентская работа: вечерние платья любимым балеринам, свадебные наряды чарльз-вортовских достоинств. В шоу последних нескольких лет внимание привлекается к темам и воздействиям, выходящим за рамки моды. Современность этого подхода в том, что он позволяет избегнуть смертного дыхания новизны. Этим, кстати, список прогрессивных новаций не исчерпывается: коллекция почти лишена не только временности, но еще и сезонности, ее можно предлагать хоть сейчас, что дизайнер в своем петербургском салоне и сделала. Однако, это никак не приближает поклонников Дома к пониманию темы показа.
Из недавних свадебных работ Дома
По большому счету, он был слишком личным, чтобы вообще предполагать трактовку со стороны. В коллекции собраны идеи последних пяти-шести лет (от «Мод» и «Мамеле» 2006 до вышивок и лебедей царскосельской коллекции прошлой осени), которые, надо полагать, кажутся автору наиболее родными. Иными словами, нас пригласили в дом, что и заявлено в названии. Это частное пространство. Ну, не вполне частное, не связки личных писем, хранящиеся в шкатулках спальни, конечно, но и не уличный фасад. Эти детали внутреннего мира копятся, обрастают историей и ностальгической ценностью, люди со стороны могут завидовать их гармоничному соответствию хозяйке дома, но оценить их вполне могут только жильцы. Для съемок в журнале об интерьерах тут подходят только отдельные предметы - они собраны вместе не "почему", а "как".
Татьяна Парфёнова, осень 2013
Татьяна Парфёнова, осень 2006 ("Мамеле")
Татьяна Парфёнова, осень 2006 ("Мот")
Это навело меня еще на одно сравнение. Конечно же, коллекция проплыла не как айсберг, а как шикарный пароход из феллиниевского «И корабль плывет…». Он перевозил не столько пепел великой певицы, сколько воспоминания о ее жизни. А вместе с ними - носорога, оперных див, сербских беженцев, цыганские костры и много чего еще. К финалу он такого накала не выдержал и был потоплен австрийцами, в полном соответствии с режиссурой показа. Я бы ничуть не удивился, если бы манекенщицы во время финала (он был задуман без музыки, под аплодисменты) запели знаменитый хор из вердиевского «Набукко», подобно персонажам фильма на тонущем под занавес корабле. «Лети, мысль, на золотых крыльях через поля и холмы к сладостным ароматам родной земли». Примерно так. Классическая культура в гротескном смешении с народной через призму ностальгии.
Фото Дм. Бабушкин для Intermoda.ru
Совсем недавно казалось, что творчество Дома будет развиваться по пути гоголевской гротесковости, под стать личной истории автора. Недавняя выставка в Царицыне показала, как тот же мир можно представить в виде частных дворцовых покоев. Теперь за этими декорациями обнаружилось запертое крыло. Усиление ассоциации «Дом=дом» можно назвать успешной стратегией ТП последнего времени. Действительно, уже два года предметом предложения является l’espace Parfionova, универсум ценностей и предметов, от посуды и предметов интерьера до картин и книг, где готовая одежда - одна из составляющих. Он (этот мир) интимен в той степени, в которой художник наделяет все создаваемое частью себя. Иногда даже большей, чем предполагалось. То, что момент волевого принятия такой стратегии существовал, я знаю определенно, даже по частным разговорам.
В этом, определенно, присутствует момент раздвоенности: художник моды, который отнюдь не стремится разговаривать со своей аудиторией с позиции моды. Раздвоение это вполне балетно-романтическое; в нем отсутствует шизофреничная обостренность «Лебединого», но с «Жизелью» или «Сильфидой» эту двойственность вполне можно сравнить. Как видно по двухвековой популярности этих сюжетов, такая постановка вопроса определенно вызывает интерес. Столь же удачной она оказалась и для долговременной стратегии Дома. Очень многие мировые Дома сейчас решают схожую задачу, но несколько другим способом: в их работе стало меньше авторского концепта, но больше личного отношения к вещи, «того, что автор сам стал бы носить». Так или иначе, актуальной «новостной» моды на подиумах стало ощутимо меньше.
Описанный способ «вневременного разговора» кажется мне в целом характерным для петербуржских дизайнеров. Подробнее я напишу об этом позже, в серии заметок о впечатлениях от Aurora Fashion Week. Пока же отмечу, что нескольких авторов я видел там после 5-летнего перерыва. И разговор продолжился буквально с той же фразы, что нисколько не делало их неинтересными или устаревшими. Ровно наоборот. С этой позиции парфёновская «ретроспекция домашних сокровищ» находится вполне в рамках школы. Еще одна питерская черта - собственно художественная манера (видная в картинах ТП и передающаяся в стилизацию), пост-гончаровская, на грани между экспрессионизмом и наивом. На ум сразу приходят ленинградские авторы «Ордена нищенствующих живописцев» - Р. Васми, Ш. Шварц, да и сам Арефьев. Возможно, ковры Т. Новикова начала 90х.
Рихард Васми 1954
Это приводит нас к разговору, который точно стоит продолжать отдельно: о примечательном отсутствии сексуального дискурса. Эта сторона жизни городским творчеством никак не оформляется и не подчеркивается, сокровенное ищется в совершенно иной плоскости, а наследники появляются одновременно с наследием, будто эльфы. Вот, собственно, про такую идеально-сказочную среду (как в "Маленький, большой" Джона Кроули) и коллекция, о которой я наконец-то расписался. Уф, прямо облегчение, будто узел развязался. Не думаю, что у кого-то достало терпения дочитать до этого места. Впрочем, конкретно этот текст задумывался для вполне определенного адресата. А я успокоенный отправляюсь спать - теперь остальные тексты должны пойти свободно.